Католицизм на пути оправдания денег

Церковь привыкала к деньгам, привыкала – и привыкла. Маринус ван Реймерсвале. Ростовщики. XVII век. Музей Школы дизайна Род-Айленда

Споры об отношении христианской Церкви к роскоши, богатству и деньгам едва ли не столь же древни, как сама Церковь. Сегодня они звучат в России по отношению к православному христианству, потому что РПЦ находится в уникальном для своей истории положении – она влиятельна и юридически независима от государства. Западное христианство существует в таких условиях гораздо дольше, поэтому сегодня было бы полезно обратиться к урокам Римской церкви, к истории ее трудных взаимоотношений с финансами. При этом, конечно, не следует сбрасывать со счетов опыт восточного христианства: достаточно вспомнить социальную проповедь Иоанна Златоуста, спор Нила Сорского и Иосифа Волоцкого и т.д.

Первоначально Римская церковь относилась к крупномасштабным финансовым операциям крайне негативно. Святой Исидор Севильский (VII век), автор первой в истории христианства энциклопедии – «Этимологий», отнес сребролюбие к числу главных – смертных – грехов. Подобное отношение формировалось под воздействием библейских текстов (прежде всего Мф. 19:23–24; Мк. 10:23–25; Лук. 18: 24–25, 12:13–22, 12:33). Однако воздействие оказывала и экономика. В раннее Средневековье деньги не являлись в ней определяющим фактором. Как отмечает французский историк-медиевист Жак Ле Гофф, «преобладало социальное противопоставление potentes и humiles, то есть сильных и слабых». Под potentes подразумевались именно сила и могущество, выраженные во владении землей, населенной крепостными крестьянами (сервами), платившими подати натуральным оброком.

Церковь, жестко осуждая использование монеты (коммерцию), гораздо мягче относилась к potentes и их роли в формирующемся феодальном обществе, будучи сама одним из важнейших и структурирующих его элементов. Епископы зачастую сами являлись феодальными правителями. В подобном обществе верность выступала главной добродетелью. Деньги как структурирующий элемент экономики были чужды феодализму. Образ Иуды с 30 сребрениками прочно засел в воображении людей. Именно поэтому Церковь поначалу негативно относилась к крупному денежному обороту. Ситуация изменилась лишь с началом крестовых походов и возвышением городов.

Первый крестовый поход способствовал интенсификации денежного обмена. В связи с этим Жак Ле Гофф пишет: «Многие крестоносцы, рассчитывая на долгий путь во враждебном окружении и не зная, в чем будет состоять их добыча в Святой земле, постарались найти деньги, которые нетрудно перевозить, то есть которые были бы подороже и весили поменьше, и взяли столько денье, сколько могли». Однако наиболее важной вехой в истории средневековых денег стал подъем городов.

К XII веку коммерческий оборот европейских торговцев с дальними землями (прежде всего Византией и мусульманским миром) вырос довольно сильно. Это поставило купцов перед необходимостью создания постоянных торговых центров. Деньги перестали играть всего лишь роль оброка, который выплачивали сервы своим сеньорам, но приобрели во многом самодостаточный характер. Кроме того, это период крупнейшего строительства: возводятся городские стены и замки, огромные соборы. Все эти факторы привели к действительной потребности в деньгах.

Такое стремительное возрастание значения монеты не могло не затронуть Церковь. Стало очевидным, что она не может не изменить отношение к ним. Необходимо было, по выражению Ле Гоффа, «оправдание денег».

Еще в XI веке в некоторых текстах наблюдается смягчение прежней позиции неприятия. Так, в диалоге «Коллоквиум» (около 1003 года) монаха Эльфрика из аббатства Сернел в Британии акцент делается на позитивном потенциале денег: они играют немалую роль в торговле с дальними землями, что, безусловно, является благом. Эльфрик также оправдывает и тот факт, что купец продает товар за цену более высокую, чем его действительная стоимость: это позволяет торговцу кормить свою семью. Таким образом, еще до начала «бума» городов мнение духовенства в отношении денег начало меняться.

Пик церковных дискуссий о деньгах приходится на XIII век. Прежде всего они велись вокруг проблемы ссудного процента. Ростовщик был одним из маргиналов Средневековья. Папа Лев I Великий еще в V веке осудил ростовщичество, заявив, что оно есть погибель души. А Третий Латеранский собор 1179 года запретил отпевать ростовщиков. В чем причина подобного отторжения?

Крупнейший католический богослов Фома Аквинский говорит о том, что деньги не могут порождать деньги. Здесь есть отсылка к философии Аристотеля, который полагал, что из ничего не может родиться нечто. Именно поэтому Фома, по всей видимости, мыслил деньги как пустоту и фантом. Кроме подобных рассуждений многие богословы приводили и другой аргумент – ростовщик не прилагает труда к получению прибыли, чем прямо нарушает Божью заповедь: «В поте лица твоего будешь есть хлеб» (Быт. 3:19).

Кем же был ростовщик? Ле Гофф полагает, что до XII века ростовщичеством считалась любая коммерция. И все виды денежной прибыли так или иначе осуждались Церковью. Однако с подъемом городов в XIII веке роль купцов настолько возросла, что не считаться с ними было уже невозможно. Это позволило Церкви во многом одобрить деятельность купцов, которая постепенно в глазах духовенства приобретала характер труда, который по определению угоден Богу.

Деньги все еще рассматривались как нечто греховное. Однако купец теперь мог искупить это тем, что тратил их на добрые дела: помощь бедным и больным, строительство храмов и соборов. Этим он спасал себя от уготованных ростовщикам мук ада. Сугубо материальную наживу купец мог превратить в духовное богатство, жертвуя Церкви, развивая знание. Здесь, по меткому выражению Жака Ле Гоффа, «произошло примирение кошелька и жизни».

Таким образом, проблема соотношения евангельской и богословской догмы с деньгами всегда так или иначе стояла перед Церковью. И каждый раз западная Церковь умела находить способ примирить в глазах верующих духовное с материальным. Кажется, Русская церковь идет по тому же пути.