Матрица коллективной памяти

Внутренние монологи героев сглаживают недосказанность...
Кадр из фильма «Овсянки»

В российский прокат выходит фильм Алексея Федорченко «Овсянки». Фильм нашумевший. Он вернулся в Россию с 67-го Венецианского фестиваля аж с тремя призами: за лучшую операторскую работу, призом ФИПРЕССИ, призом экуменического жюри.

Эстафету быстро подхватили и другие страны: фестивальная судьба картины расписана вплоть до конца 2011 года. Между прочим, только что лента взяла главный приз на кинофестивале в Абу-Даби. С европейским прокатом тоже все более или менее ясно. Случай любопытный. Франция выпускает фильм сорока копиями, дальше «Овсянки» полетят по странам Бенилюкса. В России будет лишь тридцать шесть копий, у нас прокатчики не прельстились международными успехами ленты, поэтому продюсерам приходится самим договариваться с кинозалами, чтобы те приютили фильм у себя.

Что отпугивает прокатчика? Вероятно, осознанная, нарочитая традиционность «Овсянок». Как в сюжетном развитии, так и в манере съемки, взятой за основу тамошнего киноповествования. В фильме правит бал литературность: через кадр просвечивает повесть Дениса Осокина про последнее путешествие мертвой Тани в машине, где только муж, любимый и клетка с птичками-овсянками. Кадр и не хочет ее маскировать. Наоборот, всячески выводится эта гармоническая литературная линия, подчеркивается, усиливается особым драматургическим приемом. Сценарист и режиссер практически отказываются от диалогов. Но голоса в фильме звучат. Внутренние монологи, закадровый голос, который в первые минуты служит зрителю проводником и латает бреши, сглаживая недосказанность.

Бывает, завязывается вдруг диалог и быстро затухает, уступает озвученным мыслям. Так удается уйти от звуковых «неполадок», часто досаждающих нам в новых русских фильмах, когда голос переигрывает, кривляется и фальшивит. Ограниченное количество красивых, мастерски записанных голосов и неразговорчивость персонажей помогают выстроить художественный образ – образ дороги, которая тянется, петляет, смешивая судьбы, заставляя человека вспомнить. Вообще в своем фильме через человеческие коллизии Федорченко поднимает проблему памяти, но не памяти личной, отрезанной от остальных и заключенной в клетку воспоминаний одного человека. Он говорит о памяти коллективной, без которой человеку неудобно и неуютно жить на свете, без нее человек неприкаян. «Овсянки» представляют собой такую родовую матрицу, хранящую в себе традиционную обрядовость, ключи, необходимые, чтобы понять и принять себя в окружающем мире.

В фильме это привязано к конкретной народности меря, но обобщить, оттолкнувшись от сказанного там, легко – с помощью универсальных кодов, которыми оперирует картина, окуная нас в кинематограф Тарковского. Совершенная символьная плотность, обилие вневременных культурных зацепок, помноженные на операторский талант Михаила Кричмана, рождают вселенную, где нечетко очерчены границы, куда с трудом встраивается современность с мобильными телефонами и рекламными растяжками больших городов. Федорченко традиционными средствами добивается того, что принято называть поэтическим реализмом.

Единственное, что чуть сбивает поэтику фильма, – это финал. И даже не само фактологическое завершение, а закадровый голосовой комментарий. Если бы не говорить там, что «только любовь не имеет конца».