Владимир Дмитриев: "Здесь для каждого своя сенсация"

Владимир Дмитриев переживает, что наши молодые режиссеры не знают старого кино.
Фото PhotoXPress.Ru

Уникальный киноархив открывает двери лишь раз в год. Сотрудники Госфильмофонда выносят на зрительский суд неизвестное кино, которому прошедшие годы придали новый смысл и значительность. В этом году показали фильм легендарного режиссера Евгения Червякова «Мой сын», найденный в Аргентине, два немых американских фильма 20-х годов, сохранившихся в Госфильмофонде (копии переданы библиотеке Конгресса США). Сравнивая в рубрике «Конфронтация» разных кинематографических Наполеонов, участники фестиваля размышляли об истории и ее уроках. Рассматривая монтаж фрагментов в рубрике «Двойные финалы» (концовки меняли не только в советском, но и в американском кино) – о том, насколько необходим оптимизм в искусстве и жизни. Вспоминали кинематографистов, ушедших из жизни в минувшем году. И с утра до поздней ночи смотрели кино – немое, стерео, панорамное, восстановленное и найденное, отечественное и зарубежное, кино, которого нигде больше не увидишь. Впрочем, фестиваль предоставляет эту возможность и москвичам: «эхо» фестиваля архивного кино «Белые Столбы-2011» проходит в кинотеатре «Иллюзион» с 7 по 11 февраля. Кинокритик Татьяна СЕМАШКО побеседовала с худруком фестиваля и первым замдиректора Госфильмофонда России Владимиром ДМИТРИЕВЫМ.

– Владимир Юрьевич, думается, что одной из главных сенсаций нынешнего фестиваля стал фильм Евгения Червякова «Мой сын»...

– Здесь сенсация для каждого своя. Кому-то интересно немое кино, кому-то более поздние, но совершенно неизвестные картины. Мы лишь стараемся, чтобы программа была разнообразной. Тем не менее «Мой сын» – это самая крупная находка в кино за последние 50 лет. К сожалению, картина в плохом техническом состоянии, неполная, но очень значительная для истории кино. Евгений Червяков – одна из легендарных фигур в кинематографе 20-х годов. Наряду с Пуговичным и Довженко его считали режиссером-импрессионистом, его фильмы сравнивались с музыкой. Он первым стал использовать в кино не диалоговые, не информационные титры, а титры, служащие эмоциональной поддержкой изображению. Поскольку все фильмы Червякова считались утраченными, его имя до сих пор было как бы из разряда абстракций. Замечательный режиссер был вычеркнут из истории кино по техническим причинам. И только теперь, посмотрев картину «Мой сын», мы можем судить о его творчестве.

Такие находки случаются крайне редко. В целом, отечественное кино мы уже почти выбрали из киноархивов мира. Есть некоторая надежда на страны, которые находятся вне большого кинопроцесса (может быть, что-то найдем в Африке), или на частные архивы. Допустим, на частные американские, в которые у нас пока нет доступа. Сейчас мы будем вести переговоры о покупке фильма «Мой сын» у аргентинских владельцев – они дали нам его только на один фестивальный показ.

– Насколько известно из программы фестиваля, в Госфильмофонде хранится очень большая коллекция зарубежного кино и, в частности, немого американского?

– У нас сохранилось немало немых лент 20-х годов – картины, которые были в советском прокате. Мы подготовили каталог, и американцы заинтересовались своими картинами. Нынешним летом по просьбе Библиотеки Конгресса США, которая стремится собрать полную коллекцию американских картин, мы отослали в Америку копии 10 фильмов. Они, в свою очередь, дали нам список того, что у них есть. И мы надеемся отыскать что-то для себя: скажем, у них есть хроника 20-х годов – американская помощь голодающему Советскому Союзу.

– Фестивалю 15 лет. Накопился опыт. Что самое ценное в нем?

– Существует неправильное представление о том, что чем картина больше показывается, тем она ценнее. Тогда в библиотеках можно было бы выбросить все, кроме романов Дарьи Донцовой. Да, большинство наших фильмов никто не смотрит. Но эту часть культуры надо обязательно сохранять. Мы доказали свою правоту, и ее уже никто не оспаривает. Нам дают деньги на строительство новых хранилищ, коллекция с каждым годом растет, закон об обязательном экземпляре дает нам право получать все картины, входящие в российский прокат. Мы сохраняем все, не разделяя кино на хорошее и плохое, важное и не важное. Есть факт, нас очень огорчающий: мы еще не создали категорию зрителей, любящих старое кино. На Западе она уже есть. Там бытует короткий анекдот: настоящий любитель кино тот, кто идет смотреть китайскую картину с русскими субтитрами. У нас таких любителей пока нет.

– Но любят ли старое кино кинематографисты, часто ли приезжают в Госфильмофонд?

– Увы, и современные кинематографисты не знают истории отечественного кино, что сказывается на их творчестве... Я хотел бы сказать им следующее: «Уважаемые господа! Все современное кино, в том числе и Голливуд, и ваш любимый Тарантино, выросли, как на навозе, на предшествующем великом кинематографе – французском, американском, советском. Его знать необходимо. Режиссер должен смотреть десятки и сотни старых, в том числе и немых, картин. Только тогда вы научитесь профессии. Обученные современным видео, вы не сможете работать на профессиональном уровне». Чтобы снять за неделю сериал, кинообразование не нужно. Конечно, получать деньги приятно, но стоит в тиши ночи подумать и о том, какой след мы оставим в искусстве.

– Но ведь у нас сейчас звучат новые имена, наши молодые режиссеры получают премии в Каннах, Берлине и Венеции...

– Безусловно, у наших лучших молодых режиссеров есть и кинокультура, и уважение к изображению, к звуку, к прежнему кино. Но... Желая войти в мировой кинопроцесс, многие начинают подражать американцам, снимая по их лекалам свои картины. Это, на мой взгляд, нерентабельно, потому что американцы по этим правилам работают гораздо лучше и смотреть их гораздо интереснее. Наши современные режиссеры, к сожалению, практически не умеют снимать бытовую структуру жизни. Если люди через 50 лет будут смотреть картины из нашей действительности, они не поймут, что здесь происходило. Не поймут, чем люди жили, о чем думали, о чем разговаривали. Мы не умеем воспроизводить лексику бытия. А это самое интересное. Смотреть надуманные истории а-ля Тарковский, конечно, забавно, потому что создается впечатление некой супердуховности, но она быстро растворяется в общих местах, в повторяемости, которая начинает надоедать.