Красная шапочка и все-все-все

В ГМИИ имени Пушкина открылась выставка «Шедевры из коллекции Музея изобразительных искусств. Будапешт». Первый вопрос, который возникает при ее посещении, а собственно зачем она вообще нужна. Во-первых, идея привезти сборную солянку из коллекции какого-либо музея тотально устарела – границы открыты, все мировые музеи доступны для посещений. Ориентироваться на тех, кто себе этого позволить не может или ездить не хочет, – заведомо снижать уровень музея. Во-вторых, Будапешт был открыт к сотрудничеству даже в те годы, когда границы были закрыты, и эта выставка из его собрания не первая и не вторая. Так что ничего особенно нового для московского зрителя на ней нет. Наконец, само название «Шедевры из коллекции┘» в случае с Будапештским музеем звучит уж слишком амбициозно – шедевры, конечно, есть, но их единицы. Остальное же – полотна вполне добротные, но уж точно не исключительные. (Кстати, в экспозиции только полотна: экспликации к выставке расписано, что в Будапеште отличное собрание античной скульптуры, египетских древностей, ренессансной бронзы, рисунка, но ничего этого не привезли).

Дело в том, что Будапештский музей был сформирован отнюдь не благодаря эстетским побуждениям правящих династий, как это происходило в других странах. Он – продукт исключительно политический: музей осознанно был создан как национально-патриотический символ Венгрии, в то время еще зависимой от Австрии, но уже набирающей собственную силу. Так что сначала музей состоял почти исключительно из венгерских художников XIX века, о которых за пределами Венгрии и сейчас мало что известно, и старых мастеров, которые попадали в музей в составе выкупленных частных коллекций. Разумеется, на нацидее не экономили, выкупали побольше да пожирнее – самое увесистое собрание принадлежало знаменитым князьям Эстерхази, откуда и вышли главные предметы гордости коллекции.

Три безусловных шедевра бросаются в глаза сразу, еще от входа в колонный зал Пушкинского, где разместилась часть экспозиции. Первым – хрестоматийный «Портрет юноши» кисти Рафаэля, он висит сразу перед входом и единственный закрыт защитным пластиковым боксом. Тонкие черты лица, пушистые волосы, длинные пальцы, будто опирающиеся на раму картины (типичный элемент ренессансного портрета). Соблазна узнать в этом утонченном образе самого великого Рафаэля не избежали многие искусствоведы. Но доказать это было невозможно, и портрет решили окрестить именем кардинала Пьетро Бембо – не давала покоя модная красная шапочка. Сегодня, впрочем, и с этой идеей распрощались – юноша так и остается неопознанным.

По диагонали от красной шапочки – еще одно красное пятно, которое при ближайшем рассмотрении превращается в шедевр не кого-нибудь, а самого Дюрера. Ухмыляющийся явно немецкий юноша в глухом черном одеянии на фоне пурпурной стены изображает кого-то из семьи художника (разумеется, также неопознанного). Что очень может быть – вещь для Дюрера какая-то слишком мягкая, почти личная. Наконец, на соседней от Дюрера стенке – как ни странно – третий юноша, и тоже неизвестный. На этот раз принадлежащий кисти знаменитого венецианца Джорджоне. Томный взгляд, выдающая волнение рука на груди, взгляд, обращенный не на зрителя, а в угол картины. Образ поэтический и немного печальный, усиленный монохромным колоритом.

Дальше же вперемешку тянутся вдоль анфилады голландцы, фламандцы, итальянцы, французы. Имена первые и не первые, работы не лучшие. Единственное, чем Будапештское собрание действительно выделяется – это испанцами. И дело здесь совсем не в качестве вещей, а в том, что Будапешт вообще является счастливым обладателем работ испанской школы, которая почти целиком сосредоточена в мадридском Прадо. В Будапешт же попали работы Эль Греко, Веласкеса, Мурильо, Риберы, Сурбарана, Гойи. Теперь их можно видеть и на выставке в Москве.