Андрей Ваганов
Технологический фактор ведения войны окончательно был осознан как доминирующий сто лет назад.
Альбом "Россия XX век", М., 2003
Большинство исследователей относят сознательное, юридически оформленное выделение государственной научно-технической политики в самостоятельную специфическую отрасль управления национальным хозяйством к периоду окончания Второй мировой войны. Это вполне очевидно. Но не менее очевидно, что эта управленческая инновация возникла не на пустом месте, что за ней – довольно давняя историческая тенденция: культурная матрица техногенной цивилизации стала отчетливо определять политическое поведение государств еще в начале ХХ века.
ВОЙНА ПО РАСПИСАНИЮ
Вообще-то в поисках истоков «технологических конъюнктур СВЦ» (сверхдлинных военных циклов; термин предложен российским геополитиком Вадимом Леонидовичем Цымбурским) можно было бы «копнуть» и еще лет на 70 глубже в историю, ко временам Крымской войны (1853–1856), которую вела Россия против Англии и Франции.
Один из французских государственных деятелей признавался в 1856 году: «При помощи железной дороги┘ правительство <России> могло бы почти мгновенно бросить в Крым армию в несколько сот тысяч человек, и такая армия не допустила бы взять Севастополь┘ продовольствовать такую армию было бы весьма легко. Поздравим себя, что Россия не имеет в своем распоряжении этого страшного орудия» (курсив мой. – А.В.).
Отлаженное снабжение войск союзников провиантом и боеприпасами по морю (по Севастополю выпускалось в день до 52 тыс. снарядов) не шло ни в какое сравнение с положением русской армии. Вот как описывает Андрей Иванович Дельвиг, управляющий Министерством путей сообщения при Александре II, крымский участок грунтовой дороги в Севастополь: «Дорога была невыносимо дурна, особенно по берегу реки Бельбека; грязь стояла выше ступиц колес, так что телега загребала ее, и потому, несмотря на шесть запряженных в нее рослых лошадей, мы продвигались шагом┘ Валялись покрытые грязью околевшие волы; когда на них наезжала моя телега, я едва мог в ней удержаться. При морозах грязь несколько застывала только на поверхности, и тогда проезд делался совершенно невозможен. Вот каково было единственное сообщение нашего осажденного города с внутренними губерниями России».
Пожалуй, именно с этого момента можно уже говорить о том, что «стиль политики, ее «замах» оказывается сильно детерминирован тем типом войны, который политическими и военными элитами расценивается как реально допустимый» (В. Цымбурский, «Сверхдлинные военные циклы и мировая политика», 1996). А тип войны, добавим мы, в свою очередь, детерминирован технологически.
Так, согласно технологической версии возникновения Первой мировой войны, ее причиной послужило то, что дипломаты и руководители европейских государств не учитывали невероятную сложность мобилизационного расписания. Они вели свою дипломатическую игру, надеясь на то, что приготовления к войне обратимы. Но война фактически началась, когда были запущены железнодорожные графики и расписания перевозок военного времени. Поломать их, вернуть в исходное состояние не имелось уже практической возможности.
Техногенная матрица воспроизводила совершенно необратимо первоначально заданные условия развития событий. Та сторона, которая захотела бы остановить начатую мобилизацию, оказалась бы перед лицом хаоса. И в итоге – полная беззащитность перед противником, мобилизацию продолжившим. История Первой мировой войны буквально изобилует примерами, подтверждающими сказанное.
Российский историк Анатолий Иванович Уткин задается вопросом: «Готова ли была Россия воевать с индустриальным и научным чемпионом Европы?» – и приводит поразительный факт.
6 августа 1914 года началось огромное по масштабам перемещение германских войск. 550 поездов в день пересекали мосты через Рейн, более миллиона человек были перевезены в 11 тыс. составов. «По мосту Гогенцоллерна в Кельне на протяжении первых двух недель войны поезд шел каждые десять минут – шедевр военной организации», – отмечает Анатолий Уткин.
Именно поэтому лучшие умы генеральных штабов европейских стран направлялись в отделы железнодорожных перевозок. А мобилизационные расписания, увязывающие прибытие роты солдат на полустанок с подачей на него нужного числа вагонов, навсегда останутся одними из самых грандиозных плановых документов докомпьютерной эпохи.
Контрпример абсолютного игнорирования складывающейся техногенной матрицы мы находим в мемуарах Николая Андреевича Бородина – статистика, русского ученого-ихтиолога, депутата I Государственной Думы (1906 ). В самом начале Первой мировой он был назначен в состав миссии техников военного дела и путейцев, командированных в Соединенные Штаты «для заказа и приобретения предметов военного снабжения». Добирались в Америку через Дальний Восток и Японию. Вот его описание ситуации, с которой миссия столкнулась во Владивостоке.
«Нас возили для осмотра города и военных складов Владивостокского порта, – пишет Бородин. – Боже ты мой, что это представляло собой! Горы хлопка, китайских бобов, снарядов, оружия и пр. По подсчетам провозоспособности Сибирской магистрали <Транссиб> всего этого добра не перевести было в течение десятка лет.
Спрашивается: зачем все это закупали и присылали и продолжали закупать и присылать массу товаров для склада и хранения в этом самом перегруженном порту под открытым небом?»
Однако историки не зря окрестили Первую мировую войну – «войной моторов».
В начале войны у Франции, например, было всего 110 грузовиков, 50 тракторов и 132 аэроплана. А в 1918 году французский парк грузовиков составил 70 тыс. единиц и 12 тыс. аэропланов! Добавьте к этому 100 тыс. грузовиков британской и американской армий, находившихся на территории Франции. Нет ничего удивительного в том, что потребление бензина войсками союзников доходило до 12 тыс. тонн в сутки. В итоге к концу войны родилось даже крылатое выражение: «Победа союзников над Германией – это победа грузовика над паровозом».
Именно после начала Первой мировой войны стало очевидно, что нефть превращается в важнейший стратегический фактор. Отсутствие собственных источников и запасов нефти стало главной причиной поражения Германии и ее союзников. Накануне Первой мировой войны импорт нефти в Германию составлял 1250 тыс. тонн. Из них 749 тыс. тонн ввозилось из США, 220 тыс. тонн – из Галиции, 158 тыс. тонн – из России. Естественно, что после начала войны Германия лишилась этих источников важнейшего энергоносителя.
А ведь железнодорожная и в целом транспортная инфраструктура соперничающих на полях Первой мировой стран была хоть и наиболее важной, но далеко не единственной «технологической коньюктурой», определяющей ход боевых действий и действий политических. Еще в 1898 году банкир, крупный концессионер железных дорог в Российской империи, меценат, ученый Иван Станиславович Блиох опубликовал книгу «Будущая война и ее экономические последствия». В шести томах этого капитального труда Блиох с цифрами на руках показывал, как технические и инфраструктурные факторы повлияют на контуры будущей войны.
«Блиох, собрав коллектив специалистов, в том числе военных, посчитал очень многие сложные вещи, – говорит Алексей Исаев, сотрудник Института военной истории Министерства обороны РФ. – Например, разлет шрапнели, количество пуль на погонный метр, которые дает пехотный батальон. Анализ этих достаточно специфичных вопросов вкупе с экономическими расчетами привел Блиоха к выводу, что будущая война будет долгой, тяжелой и приведет к крушению старого мира».
Тем более такой вывод был удивителен, что даже накануне начала Первой мировой войны большинство стратегов и аналитиков прогнозировали, что война окончится «к началу листопада». И надо сказать, что у них были на то серьезные основания. Генеральные штабы предполагали, что, либо Германия одержит быструю победу, либо, если Франция удержится, война быстро завершится поражением Германии.
Подобного рода планы были основаны на том простом факте, что на тот момент Чили была главным поставщиком в Германию (да и во весь остальной мир) природных нитратов, необходимых для производства взрывчатки, а во время войны доступ Германии к Чили будет отрезан британским флотом. В 1915 году Германия использовала 225 тыс. тонн азота, половина которого импортировалась.
С началом войны запасы азота в Германии действительно стали сокращаться. Но соперники Германии не учли одного обстоятельства: незадолго до войны немецкий химик, будущий нобелевский лауреат, Фриц Габер открыл один из наиболее важных процессов промышленной химии – синтез аммиака под высоким давлением. (Дата этого открытия зафиксирована совершенно точно – 4 июля 1909 г.) Производство синтетического аммиака в Германии развивалось настолько стремительно, что к 1917 году оно давало 45% всех азотистых соединений. Очень скоро Германия уже почти полностью удовлетворяла свои потребности в азотистых соединениях, и в силу ее самообеспечиваемости Первая мировая война превратилась в затяжную окопную бойню.
Нам важно сейчас отметить, что даже продолжительность Первой мировой войны оказалась функцией от удачно проведенных научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ (НИОКР).
ИЗМЕНЕНИЯ В ПРАВИЛЬНОМ НАПРАВЛЕНИИ
Вторая мировая война только окончательно проявила в мозгах политиков эту техногенную матрицу. Советские политики не стали исключением. 10 мая 1942 года в газете «Правда» публикуется статья «Оружие передовой науки – в помощь Красной Армии». Вот отрывок из этой газетной публикации:
«Современная война есть война моторов, война резервов. А моторостроение – это сложнейшая отрасль промышленности, связанная непосредственно с глубочайшей научно-исследовательской работой, с теоретическими проблемами науки. Мотор – это сердце самолета, танка, автомашины. Горючее – его кровь. Побеждает тот, кто сделает мотор наиболее мощным, кто обеспечит непрерывный приток горючего. А это требует напряженной, оригинальной, новаторской работы мысли». Фактически перед нами – набросок философии техногенной матрицы.
Сегодня уже очевидно, что политика, сама по себе, – это только продолжение НИОКР.
«Многие из высших руководителей существующих правительств, корпораций и профсоюзов в значительной степени уже скорее номинальные фигуры, чем самостоятельные, энергичные правители, – отмечал в 1963 году классик социологии Питирим Александрович Сорокин. – Политика, которую они проводят, свидетельствует о том, что значительная их часть стала просто исполнителями «безмолвных предписаний» современных научных открытий и изобретений. До 1940 года ни администрация Трумэна, ни Сталина, ни Эйзенхауэра, ни Хрущева, ни генералы и адмиралы, ни кто-либо из современных руководящих государственных и политических деятелей не имели ни малейшего представления об «атомных», «водородных» и «космических» политиках, которые сейчас проводят все современные высшие руководители. В этом смысле современные руководящие государственные и политические деятели все более становятся просто номинальными фигурами исполнителей «безмолвных приказов» науки и технологии, передав им свои права распоряжаться научными экспертами, советниками и членами комиссий.
Такая тенденция знаменует угасание существующих в настоящее время правительств политиков, посредством политиков и для политиков и их замену в конечном счете «правительствами ученых и экспертов»».
Большая война – это еще и большая экономика. ═Агитплакат времен Первой мировой войны. Альбом «Россия XX век», М., 2003 |
Сказанное в полной мере относится и к советскому руководству. Возможно, и не осознавая этого, в описываемый нами период оно действовало именно в рамках данной парадигмы. Техногенная матрица во время Второй мировой войны, точно так же как и в «ревущие 30-е» – годы индустриализации, требовала более или менее грамотных, адекватных складывающейся новой, техногенной культуре исполнителей.
Хорошим индикатором произошедшего ментального перелома стал самый настоящий взрыв государственного интереса, даже больше – кровной заинтересованности, к популяризации научно-технологических знаний. Показательно, что происходит этот ментальный переворот в самый напряженный период Второй мировой войны, в 1942–1943 годах.
Государственное издательство технико-теоретической литературы (Гостехтеориздат) за пять лет войны выпустило 223 названия книг тиражом 4,5 млн. экземпляров. Помимо сугубо фундаментальных научных монографий (например, «Аэродинамика пограничного слоя» профессора Льва Лойцянского, «Математические основания статистической механики» члена-корреспондента Александра Хинчина, «Теория групп» профессора Александра Куроша), издательство приступило и к выпуску «Научно-популярной библиотеки». Среди авторов – крупнейшие советские ученые. Общий тираж этих книг – 200 тыс. экземпляров. Другими словами, в среднем единичный тираж книг «Научно-популярной библиотеки» составлял около 20 тыс. экземпляров.
Именно техногенная матрица определяет политическую логику, хотят признаваться себе в этом политики или нет. Лучше, конечно, когда это делается сознательно. Как заметил английский астрофизик Стивен Хокинг, «если мы понимаем, что нельзя помешать науке и технике изменить мир, мы можем, по крайней мере, попытаться сделать так, чтобы эти изменения шли в правильном направлении». Простыми, но тем не менее очень эффективными методами, пыталось направлять этот процесс и советское руководство. Причем в самые драматические периоды военных действий.
ЧИТАЙ, СМОТРИ
10 мая 1942 года принимается решение о переводе президиума Академии наук СССР из Казани в Свердловск. Первое, что делает президиум АН СССР в Свердловске, – организовывает Совет научной пропаганды. И это было не просто «бумажное» решение для галочки. Только в июне–сентябре 1944 года Совет организовал выезд 33 бригад ученых Академии наук в освобожденные районы и промышленные центры страны. Было прочитано 272 лекции (45% из них – технического характера).
В 1945-м Советом по научно-технической пропаганде проведены два цикла Ломоносовских чтений – для студентов и учащихся старших классов и для учеников ремесленных и железнодорожных училищ. Среди лекторов – академики Сергей Вавилов, Лев Шевяков, Евгений Тарле┘
В 1943 году создается лекционное бюро при Комитете по делам высшей школы. По данным академика Ивана Артоболевского, за четыре года существования лекционного бюро было прочитано около 10 тыс. лекций.
14 декабря 1944 года в «Известиях» академик Сергей Вавилов публикует статью «Долг советской интеллигенции». Посвящена она была научно-просветительной пропаганде. Интеллигенция не заставила себя долго уговаривать.
27 сентября 1944 года ЦК ВКП(б) издает постановление «Об организации научно-просветительской пропаганды». Констатирующая часть начиналась без всяких вводных: «ЦК ВКП(б) отмечает, что за последнее время партийные организации и наркомпросы союзных республик ослабили внимание к делу научно-просветительной пропаганды среди населения. Органы народного образования и научные учреждения не организуют чтение лекций на естественно-научные темы для широких слоев населения. Издательства не выпускают популярной литературы, а журналы не печатают статей по естественно-научным вопросам. Отсутствуют наглядные пособия, кинокартины и радиопередачи на естественно-научные темы.
ЦК ВКП(б) считает, что пропаганда естественно-научных знаний среди масс приобретает в нынешних условиях особо важное значение в деле дальнейшего подъема культурного уровня широких слоев трудящихся и преодоления пережитков бескультурья, суеверий и предрассудков».
Обратите внимание, какой репертуар научной популяризации предлагал ЦК ВКП(б) в постановляющей части: «1. ┘Основным содержанием научно-просветительной пропаганды должно быть материалистическое объяснение явлений природы, разъяснение достижений науки, техники и культуры. Среди населения, особенно в деревне, следует широко практиковать организацию лекций, проведение бесед и громкое чтение популярных брошюр и статей о строении Вселенной, о происхождении Солнца и Земли, об основных астрономических явлениях, о возникновении и развитии жизни, о происхождении человека, о строении человеческого тела, о происхождении и жизни растений и животных, о причинах болезней и борьбе с ними, о научных основах земледелия и животноводства, о мерах повышения урожайности и продуктивности животноводства, об энергии и ее использовании и т.д.
Лекции должны быть популярными и вместе с тем вполне соответствовать современному уровню науки. Лекции и беседы необходимо иллюстрировать наглядными пособиями, плакатами, диапозитивами, картами, экспонатами и т.п.».
И как следствие пятым пунктом в постановлении значилось: «Обязать Наркомпрос РСФСР и ОГИЗ РСФСР организовать издание научно-популярных брошюр объемом в 1–2 печатных листа.
Поручить Наркомпросу РСФСР разработать план издания научно-популярной литературы в 1944 году и на 1945 год.
Обязать наркомпросы союзных республик снабдить все избы-читальни библиотечками массовой естественно-научной литературы».
Не забыто было и самое массовое из искусств на тот момент – кино: Пункт 6 постановления гласил: «Обязать Комитет по делам кинематографии при СНК СССР разработать до 10 октября с.г. и внести на утверждение ЦК ВКП(б) план выпуска полнометражных и короткометражных фильмов на естественно-научные темы. Организовать систематическую демонстрацию для населения научно-популярных полнометражных фильмов.
7. Обязать Наркомпрос РСФСР и Комитет по делам кинематографии при СНК СССР обеспечить в 1944/45 г. выпуск наглядных пособий на естественно-научные темы – диапозитивов, плакатов, карт, передвижных выставок, проекционных фонарей и т.п.».
Другими словами, перед нами – один из инструментов государственной научно-технической политики (ГНТП), начавшей активно формироваться именно в 1943–1944 годах. Реализация этой политики неумолимо потребовала развития одного из инфраструктурных элементов ГНТП – системы научной популяризации. В октябре 1945 года создается Государственное издательство культурно-просветительной литературы.
Тогда же организовано Государственное издательство географической литературы – первое специализированное географическое издательство в нашей стране. В его плане выпуск, помимо произведений классиков отечественной географии, и научно-популярной литературы┘
Однако событие, которое можно считать символичным завершением военной истории советского научпопа, произошло 7–10 июля 1947 года в Москве, в Большом театре. Здесь состоялось общее собрание членов-учредителей и действительных членов Всесоюзного общества для распространения политических и научных знаний (в дальнейшем – общество «Знание»). Председателем Общества был избран президент Академии наук СССР Сергей Иванович Вавилов. «Наше Общество должно быть проводником и посредником настоящей, высокой, передовой науки от специалистов к народу», – подчеркивал С.И. Вавилов. Его речь так и называлась: «Советская наука – народная наука».
Совет Министров СССР по предложению С.И. Вавилова передал Обществу Политехнический музей, журнал «Наука и жизнь» и Центральную политехническую библиотеку. За три с половиной года, что Вавилов был председателем Общества, в него вошло 300 тыс. членов! Но Вавилова это не устраивает: «Страна требует, чтобы Общество стало еще более массовым, чтобы число его членов росло, чтобы число лекций исчислялось не сотнями тысяч, а миллионами».
Собственно, все к этому и шло. За этот же период было выпущено 2307 названий научно-популярных брошюр общим тиражом 99,5 млн. экземпляров, прочитано 2 млн. лекций, которые прослушали 200 млн. человек – то есть все население Советского Союза! Даже чуть-чуть больше┘ (Первые более или менее достоверные официальные данные о численности населения СССР были опубликованы лишь через три года после смерти Сталина: 200,2 млн. человек в апреле 1956 года.)
В общем, если и было преувеличение в словах С.И. Вавилова о том, что «советская наука становится все более доступной для масс, стремится к наибольшей простоте изложения и к распространению своих итогов среди широких кругов нашего народа», то это совсем незначительное преувеличение┘
Беспрецедентное и, судя по всему, до сих пор неповторенное социальное достижение в истории цивилизации: население гигантской страны почти поголовно было охвачено научно-популярной пропагандой!
* * *
Такой «гуманитарный поворот» посредине самой разрушительной в мировой истории войны на первый взгляд выглядит несколько иррационально. Но он становится абсолютно понятным, закономерным и неизбежным, если мы еще раз обратимся к концепции сверхдлинных военных циклов (СВЦ) Вадима Леонидовича Цымбурского.
Не вдаваясь в тонкости и подробности этой концепции, я лишь отмечу, что, согласно ей, на 1945 год приходится как раз окончание II СВЦ (1792–1945). Волны этих циклов – экспансивные или депрессивные – определяются преобладанием в данную историческую эпоху в структуре конфликтных возможностей либо ресурсов мобилизации, либо технологических возможностей уничтожения.
На стыках СВЦ происходит перебалансировка конфликтных возможностей. Создание ядерного оружия и его боевое применение в августе 1945 года стало рубежом, за которым мы вступили в депрессивный III СВЦ. Но, повторяю, на мой взгляд, структуру очередного СВЦ определяют именно технологические в широком смысле возможности государств.
Высокотехнологичный в современном понимании III СВЦ потребовал, да, собственно, и рожден был, качественно изменившимся уровнем «живой силы». Научно-популярная пропаганда в исполнении руководства СССР (хотя в принципе можно было бы показать, что и США действовали в том же ключе) – лишь один штришок (но необходимый штришок!) в культивировании такой «живой силы».
Дарья Гармоненко 
