Жестяная тоска и проклятый Сганарель

Любимцы публики – Константин Райкин (слева) и Тимофей Трибунцев в спектакле «Сатирикона». Фото с сайта театра

Подводить итоги театрального сезона 2017/18 сложно. Художественные достижения оказались напрочь перекрыты драмами, которые режиссирует сама жизнь. Судьба важнейших театров и коллективов пока остается в режиме ожидания нового этапа, и еще не ясно, случится ли он по-настоящему. Речь идет об МХТ им. Чехова, Театре.doc, театре «Практика». Ушли лучшие люди, отступили в прошлое целые эпохи: Олег Табаков, Михаил Угаров, Елена Гремина, Дмитрий Брусникин. В подвешенном состоянии работает Гоголь-центр без своего лидера Кирилла Серебренникова, год пребывающего под домашним арестом.

Но по премьерам летнего межсезонья (а некоторые театры, выпуская спектакли в «глухое время», делают из этого сегодня маркетинговый ход) кажется важным отметить тенденции, которые, к сожалению, совсем не обнадеживают. Порой складывается впечатление, что театр в своем ежедневном поиске ходит по замкнутому кругу.

Равнение на мастера

Режиссер – профессия штучная. Вырастить, воспитать ученика, а тем более дать ему дорогу в жизнь – дорогого стоит. Саша Толстошева, ученица Юрия Погребничко, в прошлом театровед, дебютировала в последние два сезона. Ее дипломной работой стал «Бег» Булгакова с артистами театра «Около дома Станиславского», потом были детские «Приключения Незнайки…». Там же и в минувшем сезоне состоялся успешный дебют в МТЮЗе Гинкаса и Яновской с пьесой Петрушевской. Под закрытие сезона, и вот сейчас, открывая новый, МТЮЗ показал следующую работу режиссера – «Танцплощадка. Вечер на четверых». Спектакль без сюжета, построенный на ассоциациях, со вставными импровизационными репризами, играют на камерной сцене. Узнаваемый стиль мастера, ставший классикой, Толстошева здесь как лакмусовую бумажку на свое мировоззрение накладывает как нельзя более близко. И это главная ошибка – не конкретного спектакля, подхода в целом. Авторский стиль невозможно скопировать, его невозможно множить другому человеку, не наполняя собственным содержанием. А его, по сути, и не может за ним быть.

Погребничко вырабатывал свой метод в 70–80-х. Поэзию, тонкую лирику он выуживал и выуживает из грубых обломков советского быта – тюремного, лагерного, барачного. За личностной потерянностью его героев – травма, архетип страны. Это взгляд художника изнутри своей крайне трагической эпохи. Ничего этого не может быть у нынешнего поколения 30-летних. А своего – еще не найдено. Вот и получается пустая калька художественных приемов. Мечта о недостижимом рае – американском континенте из тюремных застенков на фоне выступления горе-ансамбля музыкальной самодеятельности – отчаянно подражает «Магадан-кабаре» Погребничко. Пальто с чужого плеча на трагических актрисах, смущенное комикование, «случайные» реплики, обитая железом сцена, аккордеон и «самоигральная» романтика музыкального ретро, привкус ностальгии, мягкий абсурдизм. Поэзия одинокого угла. Только все это тут со знаком минус, так как не имеет под собой осмысленного подтекста.

Оттого актеры здесь не понимают, что играть, потому что играть нечего, а сверхзадача отсутствует. Отрывочные диалоги нарочито размывают зрительское восприятие, порой отторгают своей искусственностью. И тут снова впору вспомнить о том, что драматический театр (если не иметь в виду физический, визионерский, предметный и т.д.) по большому счету не способен существовать без хорошей драматургии.

Актеры изо всех сил стараются спасти возможно, любопытное, по задумке, но рассыпающееся на глазах действие. Но спасают скорее природной фактурой: Яна Белановская прекрасно поет, а на аккомпанирующую ей Екатерину Кирчак (настроенческий и энергетический центр спектакля, альтер эго режиссера) просто интересно смотреть на сцене. Ее смятенное лицо, глаза с поволокой и обреченным взглядом, кокетливая шляпка с вуалью, мягкая, извиняющаяся улыбка являют истинную женственность.

Когда пьеса переигрывает режиссера

Почти та же «болезнь» молодой режиссуры кроется в инстинктивном желании подражать если не мастеру, то кумиру. Одна из главных премьер сезона в театре «Сатирикон» – «Дон Жуан» Мольера в постановке Егора Перегудова, талантливого режиссера и педагога. Его дебют у Константина Райкина три года назад по-новому открыл его театральной публике, хотя за его спиной уже были работы в «Современнике». Теперь Перегудов заступает с предстоящего сезона в РАМТ на позицию главного режиссера, и, хочется верить, это даст ему свежее вдохновение, потому как последние премьеры оставляют в смятенных чувствах. Перегудов не боится сложного литературного материала. Но в последнее время его выбор тормозит собственный поиск.

«Дон Жуан» Мольера, как оказалось, непростая вещь для осовременивания, потому что ее проблематика, крайне актуальная и сегодня, подана в духе театра классицизма – моралистски. И, пытаясь обойти, прикрыть излишне лобовые ходы, режиссер увязает на пути создания «неистовой комедии». Тем паче главный вопрос – как решить, кто такой сегодня Дон Жуан, когда легендарный типаж перестал быть чем-то экзотическим, вызывающим, – так и остается без ответа. Оппонент мольеровского Дон Жуана – само небо. И все свои похождения и провокации он «преподносит» Всевышнему как истовый атеист, пытаясь доказать свою независимость. «Дон Жуан» – идейное продолжение «Тартюфа», где наказание для грешника, дошедшего до вершины пирамиды из пороков, от автора – самое страшное… Характерно, что еще одна попытка освоить «Дон Жуана» в этом сезоне тоже не задалась: представив героя Эльдара Трамова поп-звездой, «селебрити», Анатолий Шульев в Театре Маяковского также заглушил текст внешней картинкой.

Сатириконовский спектакль вовсю заигрывает с публикой, действие перенасыщено мелкими гэгами-шутками, кунштюками, вроде испанских крестьян, изъясняющихся на диалекте Русского Севера, или гребцов, одетых в робы азиатов-гастарбайтеров, кирпичей и всякой ерунды, которая валится на «эпикурейскую свинью» Дон Жуана с небес, поклонниц безбожника, выбегающих к нему прямо из партера, etc... В итоге генеральная линия отходит даже не на второй, а на третий план и совершенно теряется за этим шумным балаганом, к тому же возможности площадного театра здесь не реализованы в полной мере, как можно было ожидать. Но самое печальное, что дуэт главных героев, на который, очевидно, делал ставку режиссер, – это пережевывание избитых амплуа замечательных артистов.

Сганарель в исполнении Райкина – блистательно выверенный трагикомический образ слуги (шута), который мудрее своего господина (короля), сколь живой, столь и хрестоматийный. Тимофей Трибунцев и вовсе отрабатывает находки спектаклей Юрия Бутусова (о Бутусове думаешь постоянно, наблюдая попытки продублировать узнаваемый стиль мрачной эксцентрики). Но это не вина талантливейшего артиста, а буквально беспомощность режиссера в работе с уже сложившимся образом трогательного, хрупкого и страстно-беспощадного одновременно хулигана и бунтаря.