"Соль" христианского либерализма

Василий Караулов был убежден, что без свободы не может быть и искренней веры.
Фото из архива автора

Когда 21 декабря 1910 года в Петербурге хоронили депутата Государственной думы, члена ЦК оппозиционной кадетской партии Василия Караулова, за его гробом на Волковское кладбище шли 100 тысяч человек. Что же это был за человек, которого современники считали одной из ключевых фигур интеллектуальной и политической жизни России и которого потомки, увы, практически забыли?

От радикализма к либерализму

Василий Андреевич Караулов родился в 1854 году в Псковской губернии в семье потомственного дворянина. Обучался в Санкт-Петербургском и Киевском университетах, но, увлекшись политикой, курса не окончил. Примкнул к народовольцам. Был арестован и судим военно-полевым судом, приговорившим его к четырем годам заключения с последующей высылкой на поселение. Одиночное заключение отбывал в Шлиссельбургской крепости. В 1888 году Караулов был отправлен на поселение в село Усть-Уду на Ангаре. Позднее был переведен в Красноярск.

Существует версия, что именно молодой народоволец Василий Караулов стал одним из прототипов карбонария Артура Бертона – героя романа английской писательницы Этель Лилиан Войнич «Овод». Дело в том, что во время своего приезда в Россию в 1887–1889 годах (Василий тогда находился в Шлиссельбурге, а затем в пересыльной тюрьме на Шпалерной) Этель Буль, будущая Войнич, довольно долго жила в петербургской квартире Карауловых, а также в их псковском имении, где работала над материалами о русском освободительном движении. Судьба заключенного Василия Караулова, которому англичанка носила в тюрьму передачи, была постоянным предметом обсуждений в семье.

Уже в Красноярске ссыльный Караулов стал убежденным либералом, глубоко верующим христианином и противником политического террора. В первые годы нового века Караулов – один из основателей красноярского отделения кадетской партии, участник первых общероссийских городских и земских съездов. Его взвешенная политическая позиция привлекла благожелательное внимание премьер-министра графа Сергея Витте, увидевшего в эволюции взглядов Караулова (от народовольчества к конституционному демократизму) положительный пример в борьбе с крайностями революции. Восстановленный во всех правах, Караулов регистрируется частным поверенным при Красноярском окружном суде, активно сотрудничает в либеральной прессе.

В Государственной думе

Осенью 1907 года, на выборах в Государственную думу третьего созыва, кадет Караулов был избран единственным депутатом от огромной Енисейской губернии в острой борьбе с монархистами-черносотенцами с одной стороны и левыми радикалами с другой.

В Думе Караулов работает в комиссиях по вопросам вероисповеданий, по делам Православной Церкви, по старообрядчеству. Фактически он стал основным экспертом и докладчиком либеральной части Думы по вероисповедным вопросам, оказавшимся в 1907–1910 годах в центре внимания народного представительства. Сибирский депутат показал себя блестящим оратором, органично соединившим в себе глубокую христианскую религиозность с не меньшей верой в либеральные права и свободы человека. Для молодого российского парламента это было необычно: религиозную тематику всегда активно эксплуатировали правые, в то время как левые, рассуждая о правах и свободах, как правило, избегали говорить о религии. Фактически именно он, поначалу чуть ли не в одиночку, сумел организовать в Думе своего рода «центр» – не формально политический, а содержательный, поставив во главу угла идеи христианского либерализма.

Первым большим выступлением Караулова в III Думе стала его речь 22 марта 1908 года с изложением позиции кадетской фракции по утверждаемой Думой смете Святейшего Синода. С одной стороны, он поддержал идею разгосударствления церковной жизни, отметив, что «деятельность правительства в XVIII столетии, в первой его половине, передавшая в распоряжение государства громадное большинство средств церквей и монастырей, была нарушением как гражданского, так и канонического права». С другой – Караулов решительно высказался в пользу демократизации самой Церкви. Отметив, что «основа всякой церковной организации – несомненно, приход», Караулов обозначил главные проблемы русского православия: «Зло заключается в том, что у нас в настоящее время Церковь мыслится не как союз верующих, а как иерархия, да вдобавок еще подчиненная государству. Вот устранение этих зол и будет снятием тяжелой государственной руки, и, я сказал бы, нечистой для этого дела, государственной руки со святого дела Церкви». От имени кадетской фракции Караулов призвал увеличить правительственное финансирование именно приходов, ибо это «является первым шагом к освобождению Церкви из пленения вавилонским государством, оно является первым шагом к восстановлению утраченного Церковью соборного начала и первым шагом к учреждению прихода как общественно-церковной организации».

Больше полутора лет думская комиссия по старообрядческим вопросам под председательством Караулова скрупулезно работала над поправками к проекту закона о старообрядческих общинах, внесенному в Думу министром внутренних дел. Для Караулова это было время постоянных поездок по старообрядческим общинам по всей стране. 12 мая 1909 года он выступил в Думе с большим докладом, в котором предлагал закрепить за старообрядцами (а их к тому времени в России насчитывалось не менее 12 млн. человек) не только право на их веру, но и на ее проповедование. По мнению Караулова, «проповедание составляет неотделимую часть самого исповедания, являясь для исповедающих известное вероучение обязанностью». Согласно проекту «комиссии Караулова», уменьшалось число лиц, имеющих право ходатайствовать о создании общины (с 50 до 12), «дабы учесть ситуацию в отдаленных краях Империи, малонаселенных, каковою является вся восточная Россия». Предлагалась замена разрешительного порядка регистрации старообрядческой общины на явочный, равно как и замена утверждения духовных лиц и старост на их простую регистрацию в губернских правлениях. Проект предлагал также закрепить за духовными лицами старообрядческой веры официальное наименование «священнослужители по старообрядчеству», приближавшее их к статусу священников официальной Церкви.

Представители думских правых и националистов резко выступили против проекта закона, предложенного «комиссией Караулова», называя его «разрушением устоев российской государственности». Лидер правых Владимир Пуришкевич заявил, что цель левых – «создать рознь между... представителями православия»: «В этом лежит подкладка тех поправок, которые сами по себе не имели бы большого значения, если бы не преследовали глубоко ненавистной нам политической цели – создать раздор и разлад и всадить клин между нами и ими». Пуришкевич заметил, что еще исторические предшественники Караулова, «либералы-западники во главе с Герценом», поддерживали старообрядческих раскольников, «так как раскол вел, по их представлениям, к церковному индифферентизму, и они приравнивали его к политическому либерализму».

Караулов не оставил без возражений аргументацию своих оппонентов. 13 мая 1909 года он заявил с думской трибуны, что предложение правых сохранить за Греко-Российской Православной Церковью монопольное право религиозной пропаганды ведет к деморализации и деградации самой господствующей Церкви: «Я полагаю, что именно те средства, средства затыкания чужого рта, средства пресечения иного мнения, привели Православную Церковь к состоянию слабости и дезорганизации». Караулов сравнил нынешнюю ситуацию с печальной памяти временами гонений на последователей протопопа Аввакума: «Пропаганда была строго запрещена. За пропаганду жгли. Аввакума сослали в ледяные сибирские пустыни и затем в Пустозерском остроге сожгли, чтобы пресечь его голос, а этот же Аввакум написал о своих страданиях страшную книгу, которая в течение десятков поколений жгла сердца многих миллионов старообрядческих масс, которая создавала в ее среде десятки таких же Аввакумов, бестрепетно шедших на страдания и смерть┘ Теперь не будет плетей, костра, а будет каталажка, вонючая полицейская каталажка, арестный дом, высылка; но неужели же вы думаете, что то, чего нельзя было прекратить плетьми и кострами, можно прекратить полицейскими каталажками?»

Караулов привел и более близкий исторический пример – «идейное безволие» официальной Церкви и гонения на реформаторов православия в годы «николаевской реакции». Это был сильный полемический и политический ход: Караулов поставил в центр своих рассуждений имя русского мыслителя Алексея Хомякова – родного отца председателя III Думы Николая Хомякова. «Я опять обращаюсь к той эпохе, – сказал Караулов, – когда Церковь не принимала со своей стороны никаких мер, и когда нашелся светский человек, мирянин, глубоко преданный делу православия, одаренный блестящим диалектическим талантом, глубокий знаток церковных вопросов, он поплыл против течения, и Церковь приняла ли его услуги? Та самая духовная цензура, которая┘ существует для того, чтобы удерживать на высоте моралитет православной проповеди, не разрешила сочинений А.Хомякова; они были напечатаны где-то за рубежом, в Праге, и в то время, когда в них более всего нуждалось образованное русское общество, уходившее из Церкви, они были достоянием немногих избранных┘ А теперь, когда мы, образованные и верующие миряне, обращаемся с предложением, имеющим в своей основе желание прекратить этот церковный сон, восстановить Церковь в ее значении и силе, что мы получаем в ответ?.. Теперь нам предлагают┘ продолжать удерживать за Церковью эту, как говорили здесь даже иерархи Церкви, драгоценнейшую привилегию, привилегию затыкания рта, гашения свободного человеческого духа в высших своих порывах ищущего своего Бога. Это не привилегия, это пятно, наложенное на Церковь, и чем скорее это пятно мы снимем, тем лучше сделаем мы для Церкви».

На заседаниях Государственной думы третьего созыва часто поднимал голос в защиту свободы совести депутат Караулов.

В защиту «проекта Караулова» высказались не только его соратники по кадетской фракции (Павел Милюков, Василий Маклаков, Василий Соколов), но и – что было принципиально важным – значительная часть октябристов. Решающей поддержкой стало выступление лидера думской фракции «Союза 17 октября» Александра Гучкова, на позицию которого, несомненно, наложили отпечаток факты его личной биографии. Когда-то прадед Гучкова, крупный промышленник и лидер московских старообрядцев, был арестован и сослан фактически за то, что отказался вступить в коммерческую сделку с московским губернатором Закревским. А деда Гучкова буквально принудили, для сохранения семейного дела и политической карьеры, перейти из старообрядчества в официальное православие.

15 мая 1909 года законопроект в редакции «комиссии Караулова» был принят.

В конце мая того же года III Дума приступила к обсуждению следующего законопроекта – об изменении законоположений, касающихся перехода из одного вероисповедания в другое. В его основу были положены предложения Министерства внутренних дел, но думская комиссия по вероисповедным вопросам под председательством октябриста Каменского внесла серьезные изменения в сторону либерализации закона.

Активную роль в разработке нового законопроекта опять сыграл Караулов. Он выступил с большой речью в поддержку законопроекта на пленарном заседании Думы 23 мая. Докладчик начал с констатации того, что правые ораторы и вместе с ними вся правая пресса полагают, что если в «старообрядческом законе» либералы-правозащитники «подкапывались под основания Православной Церкви», то при обсуждении нового закона о возможности смены вероисповедания они «уже идут против самого христианства». В противовес правой демагогии Караулов выдвинул контртезис: «Мы выставляем этот закон и защищаем его как основной принцип именно христианского государства». По его мнению, русские клерикалы уподобляются древним римлянам, которые, преследуя первых христиан, тоже говорили о «пользе римской государственности». Точно так же, по мнению Караулова, ведут себя современные русские клерикалы, которые оправдывают религиозную нетерпимость «пользой российской государственности». Караулов призвал различать христианское сознание русского народа и клерикальную нетерпимость его псевдорадетелей: «Наше церковное здание было заставлено целыми лесами различных полицейских подпорок и перегородок, закрывавшими его величаво-приветливую, уютную красоту┘ Нам говорят, нельзя вводить свободу совести ввиду православных чувств русского народа. Этот довод приводился всегда, когда хотели удержать путы на чьей-либо совести┘ Русский народ оказался терпимее и выше тех поклепов, которые на него систематически возводились». 1 июня законопроект был принят думским большинством, включая большую часть октябристов.

Активная позиция Караулова, как убежденного антиклерикала и либерала-христианина, снискала ему славу одного из опаснейших противников для право-националистической части Думы и черносотенных сил в стране. Дело неоднократно доходило до прямых оскорблений в его адрес. Большой резонанс в общественных кругах имел инцидент, случившийся в Думе на вечернем заседании 18 мая 1910 года. Когда Караулов, получив слово, вышел к трибуне, активный член «Союза русского народа» и «Союза Михаила Архангела» священник Александр Вераксин громко крикнул ему: «Каторга!» Караулов дал отповедь черносотенцу: «Да, почтенный отец, я каторга, с бритой головой и с кандалами на ногах, я мерил бесконечную Владимирку за то, что смел желать и говорить о том, чтобы вы были собраны в этом собрании┘ То, что я был каторжным, составляет мою гордость на всю мою жизнь. В той могучей волне, которая вынесла вас в эту залу, есть капля моей крови и моих слез┘ и это дает мне повод оправдывать мое существование перед Богом и людьми». Товарищ Караулова по кадетской партии Федор Родичев впоследствии вспоминал об этом эпизоде: «Мы живо помним ту минуту, когда лаятель по призванию и служитель Бога любви по ремеслу обозвал его (Караулова. – «НГР») грязным словом. Незабываемое зрелище. Вот они лицом к лицу: представитель России гонимой и представитель русских гонителей. Вот психология тех, кому русская жизнь роковым образом уготовила каторгу. Вот национальное лицо тех, которые притязают властвовать над душами и телами┘ Кто победит?»

Запрещенный памятник

19 декабря 1910 года Василий Караулов скончался «от паралича сердца, вследствие крупозного воспаления легких». 21 декабря, в день похорон, рано утром в квартиру покойного пришел полицейский пристав и в категоричной форме потребовал, чтобы ему показали все надписи на венках и лентах. Ввиду тесноты в квартире многочисленные венки были вынесены на лестницу и здесь тщательно осмотрены приставом, который после некоторого раздумья признал их допустимыми. Гроб вынесли на руках соратники Караулова по кадетской партии. Учащаяся молодежь образовала вокруг гроба цепь. В начале одиннадцатого началось движение процессии к зданию Государственной думы, где отслужили литию. Потом грандиозная процессия, обраставшая все новыми людьми, двинулась в южную часть города, на Волковское кладбище. Корреспондент «Утра России» на следующее утро написал: «На тротуарах огромное количество публики. Все углы Лиговки, Пушкинской и Знаменской густо усеяны народом».

Через несколько дней после похорон в память о Караулове состоялось специальное заседание Санкт-Петербургского Религиозно-философского общества, активным членом которого он являлся. Некролог на смерть Караулова опубликовал в «Русской мысли» один из лидеров русского христианского либерализма – Петр Струве. Он отметил, что «защита свободы совести со стороны Караулова, верного сына Православной Церкви, была для него не случайным и личным делом, а осуществлением личными силами великой исторической задачи – примирения веры и свободы. Вне такого примирения ему не мыслилась возможность прочного духовного и общественного развития русского народа и даже сама крепость русского государства».

Струве очень точно обозначил два главных вопроса, которые всю жизнь волновали Караулова: «Может ли Православная Церковь так, как она исторически сложилась, со всем ее прошлым, принять свободу совести, освободиться от цезаропапистской прикрепленности к государству, стать свободной и независимой церковной общиной, а не Церковью-ведомством?» и «Может ли современное сознание, современная религиозность примириться с той церковно-догматической связанностью, которой отмечены все исторические Церкви?». «Я не знаю, – закончил свою статью-некролог Струве, – как отвечал самому себе Караулов на этот последний вопрос. Но я думаю, что чем менее догматичен и внутренне нетерпим человек, тем легче его религиозному сознанию, не отрываясь от той или иной исторической Церкви, оставаясь, так сказать, в ее ограде, сохранить свою собственную религиозную индивидуальность. Такие люди, быть может, более чем фанатические приверженцы догматов, составляют истинную «соль» всякой Церкви┘ И великое значение свободы совести и веротерпимости заключается в том, что только она позволяет церковным организациям, исторически сложившимся, удерживать в своей среде эту незаменимую драгоценную «соль», которая ищет любовного и достойного примирения между индивидуальной религиозностью и соборным благочестием – примирения, одинаково далекого и от лицемерного расчета, и от догматического изуверства, и от мистической экзальтации».

Через полтора года после похорон на могиле Караулова на Волковском кладбище в Санкт-Петербурге был установлен памятник. Первоначально на гранитном постаменте под бронзовым бюстом были выбиты слова из известной думской речи Караулова: «Да, я был каторжником, с бритой головой и кандалами на ногах┘» Но петербургский градоначальник не разрешил открытие памятника с подобной надписью, и она была прикрыта железной доской. После революции исторические захоронения на Волковском кладбище сильно пострадали. Исчез и бюст Караулова. Но на гранитном памятнике еще можно прочитать первоначальный текст из думской речи великого поборника свободы совести.