Литературное древо

ТРИ РАССКАЗА, повесть и "повествование". Вернее, в книжке все расположено в обратной последовательности: последними в списке стоят три рассказа, один из которых именуется святочным, а два - нет, хотя простодушная интонация счастливой сказки наполняет и их.

Московский черт захотел влюбиться и влюбился. А барышня-красотка заскучала благополучным богатством и безотказностью нового спутника жизни, разыскала случайно завалявшийся сотовый телефон, позвонила прежнему любимому, и он похитил ее ко всеобщему счастию. А черта обманули - так же, как и все его новорусские партнеры по бизнесу.

Читатели "Жизнеописания Хорька" (это и есть включенная в книгу повесть) представляют себе тот мир, который построил Петр Алешковский. Или при-строил к уже имевшемуся? Не случайно же хорьковое действие отнесено в городок Старгород, в имени которого так слышится что-то гоголевское. Да и сотовое поругание черта Ивана Ивановича Мохнача - чем не "Ночь под Рождество"?

Однако самая новая часть этой пристройки прилично удалилась от основного дома. Повествование "Седьмой чемоданчик", названное по смутной цитате из Белля и давшее название всей книге, старгородско-гоголевских мотивов лишено почти вовсе. Так, мелькнет кое-где свежевылепленная снежная баба, состоящая при вокзальном ресторане по женско-давальной части.

"Седьмой чемоданчик" - опыт нового семейного романа. Маленькие повестушечки (или крупные головастые рассказы) об отце, деде, прадеде, прабабке Евгеньевне, в 35 наблюдавшей революцию, в 37 овдовевшей и прожившей то ли девяносто шесть, то ли девяносто восемь лет. Судьбы все больше печальные - пока еще никто не отвык думать, что это все время виновато, оно было таким и заставляло равно мучиться тех, кто чувствовал себя лишним на празднике жизни, и тех, кто все же покупал входной билет ценою то страшной, а то гнусной.

На равных правах в "чемоданчик" умещаются Минотавр, Рембрандт ван Рейн, Андрей Дмитриев, дворянствующие тетки родителей, запойно читающая собственная бабка автора, подруга Марина Голубовская, исследованный дедом Пикассо, пишущий про русские сказки Пропп. Что же в результате должно получиться? Очерк корневой системы автора - весьма разветвленной и оттого, должно быть, поставляющей питательные средства в достатке.

Вернувшись вновь к оглавлению, теперь найдем в нем, прежде казавшемся произвольным, - строгую картину описания литературного древа, почти тимирязевскую: укорененность "чемоданчика", одухотворенное возвышение "хорькового" ствола да несколько по-северному неброских цветков.