Дмитрий Квон В конце июня этого года исполняется три года с того момента, когда российские власти объявили о реформе Российской академии наук. Три года – срок вполне достаточный, чтобы подвести итоги и понять, что же это было и как живет российская наука в постРАНовскую эпоху.
Для начала приведем статистические данные. Они таковы: в 2014 году российская наука выдала на-гора около 50 тыс. публикаций, индексируемых в международной системе Scopus; в 2015 году – примерно столько же. Это 15-е место в мире, которое Россия занимает начиная с 2012 года. В 2011-м она занимала 16-е место, но такой выдающийся шаг вперед никак нельзя связать с реформой 2013 года, ибо это противоречит арифметике.
Приведенная статистика более чем ясно свидетельствует, что ничего примечательного в российской науке не произошло: как развивалась она в первом десятилетии XXI века, так и продолжает это делать в десятилетии втором – ни шатко, ни валко. И в середине 2016 года нет никаких свидетельств того, что в третьем десятилетии с нею произойдет нечто из ряда вон выходящее.
Тогда впору уже недоуменно повторить вопрос: так что же это было, что вызвало невиданную для российской научной общественности протестную волну? Ответ прост и был ясен с самого начала.
По случайному стечению обстоятельств РАН оказалась единственным финансируемом государством гражданским институтом, не встроенным в уже оформившуюся бюрократическую вертикаль российской власти. Она вдруг оказалась эдаким барином, пусть и с головой преданным существующей верховной власти, но имевшим свою собственную дворню, то есть бюрократический аппарат, зависимый только от воли академической верхушки. Тем самым ее участь была решена, и она была встроена в означенную вертикаль, лишившись как дворни, так и своей, пусть и вполне феодальной, независимости.
Очевидным образом потеря указанной независимости оказалась весьма болезненной, в первую очередь, для членов РАН, – причем не основной массы, занятой главным образом делами своей дворни и покорно принявшей очередной каприз российской власти, – а для тех из них, кто входит в элиту мировой науки, но при этом не покинул отечество и работает на его благо, осознавая свое не заемное, а настоящее величие. Именно они почувствовали себя барышнями, над которыми надругались с особым цинизмом, наивно считая, что РАН – это не публичный дом при Кремле, а место, где их величие светилось особыми имперскими гранями посреди нищего духом российского академического олимпа.
Впрочем, величие уже реформаторских дел чувствовали и чувствуют и те, чьими руками была «раскулачена» РАН. Они искренно считают, что все их идеи по реформе российской науки действительно увеличат ее эффективность и повысят ее пошатнувшийся авторитет в мире. Теперь эти идеи претворены в жизнь и даже работают... по законам Паркинсона. Напомню два самых простых из них: 1. Чиновник множит подчиненных; 2. Чиновники работают друг для друга.
Начнем с иллюстрации первого закона. Она более чем очевидна – это возникновение ФАНО, вбросившее в управление наукой целую новую генерацию вполне молодых и энергичных «негров, пишущих инструкции о том, как зимовать эскимосам». И они так усердно работают, что смогли видоизменить язык научного администрирования, трансформировав большой советский стиль, коим грешила РАН, в постсоветский канцелярский стиль эпохи всеобщей электронной коммуникации, уже лишенный риторических красот рановского стиля, но многократно более разнообразный и плодовитый. И теперь из занимаемых ими контор сыплются «стратегические академические единицы и стратегическое планирование, модерирование научных событий, квартили и вебинары…».
К тому же благодаря наступлению эпохи всеобщей электронной коммуникации в жизни новых российских бюрократов произошла настоящая революция – из нее ушла скука бумажной эпохи, не дававшая возможность бюрократам «домайкрософтовской» эпохи почувствовать настоящую игровую привлекательность их деятельности. Теперь все по-другому, теперь их жизнь наполнилась настоящим игровым содержанием. И теперь ФАНО-институты должны свои отчеты размещать на сайте ФАНО чуть ли не в онлайн-режиме. При этом и оригиналы необходимо также предоставлять.
И подобное происходит со всеми организациями, управляющими наукой, включая бессмертный ВАК (Высшую аттестационную комиссию), а также со всеми вычурными и отдающими неистребимой маниловщиной программами вроде «Топ-100» и «Мегагрантов». И все требуют чуть ли не квартальных отчетов. В результате рождается такой бурный поток электронной и бумажной макулатуры, что и институтам и вузам приходится создавать соответствующие бюрократические службы, неминуемым образом нацеленные на московских чиновников.
И чиновники начинают работать друг на друга. Так в жизнь воплощается второй из упомянутых законов Паркинсона. И круг замыкается.
Тогда возникает естественный вопрос: а какое место в этом круговороте инструкций, указаний и стратегических инициатив занимают те, кто, собственно, производит научную продукцию? Да никакого. Они становятся лишь мелкими служащими, требующими зарплаты на свое проживание и только нарушающими гармоничный и полный жизни российский круговорот информационной эпохи: «Минобрнауки–ФАНО–РАН–РФФИ–РНФ – программа «Топ-100» – администрация научных учреждений и вузов».
Правда, в середине этого года власть бросила им кость в виде 300 академических вакансий. И страсти закипели и среди них, не столь величественные, как в годы советской власти, и отдающие вторичным «реставрационным» душком, но столь же горячие… Господи, чем мы все занимаемся? Скучно жить на этом свете, господа!
Дарья Гармоненко 
