Реформа РАН потерпела сокрушительную победу

Президенту РАН академику Владимиру Фортову в 2013 году удалось убедить президента РФ Владимира Путина несколько смягчить закон о реорганизации академической науки. Фото с официального сайта президента РФ

Сегодня, 27 июня, исполнилось ровно пять лет с того момента, как на заседании правительства РФ премьер-министр Дмитрий Медведев объявил о начале процедуры внесения в Госдуму РФ проекта Закона «О Российской академии наук, реорганизации государственных академий наук…» (ФЗ-253). Согласно первому варианту этого законопроекта, Российская академия наук (РАН) подлежала фактической ликвидации (упразднению). За нею оставляли, по сути, лишь функции клуба ученых – «общественное государственное объединение «Российская академия наук».

В новую академическую мегаструктуру были объединены собственно Российская академия наук, Российская академия сельскохозяйственных наук и Российская академия медицинских наук.

27 сентября 2013 года президент Владимир Путин подписал несколько смягченный вариант закона, формулировка о ликвидации РАН была убрана. Параллельно был подписан и Закон «О Федеральном агентстве научных организаций». «Руководство деятельностью Федерального агентства научных организаций осуществляет правительство Российской Федерации; руководитель Федерального агентства научных организаций назначается на должность правительством Российской Федерации по согласованию с президентом Российской Федерации», – говорится в этом документе.

ФАНО вменялось в обязанности заниматься управлением весьма солидным «консолидированным» имуществом трех академий – 826 исследовательских институтов и организаций. Во главе всего этого «беспокойного хозяйства» поставили ничем не приметного до тех пор кандидата экономических наук, заместителя министра финансов РФ Михаила Котюкова.

Что это было

Идея освободить ученых от «ЖКХ и бухгалтерии» выглядела, в общем-то, разумно. (Хотя, заметим в скобках, еще никто не смог обосновать априорную эффективность устранения ученых от распределения средств на науку.)

Совершенно неожиданно (или, наоборот, очень ожидаемо) Академию наук отделили не только от распределения средств из бюджетного потока (если не считать 1,5 млрд руб. на программы фундаментальных исследований Президиума РАН, плюс 4 млрд руб. бюджетных средств на стипендии академиков и членов-корреспондентов, оплату содержания принадлежащих РАН зданий, зарплату сотрудникам аппарата Президиума РАН, оплату экспертизы, издательскую деятельность), но и собственно от науки. Функцию определения перспективных исследований, достойных финансирования, взяло на себя то самое ФАНО. Иначе как расценивать требование, чтобы исследовательские институты отчитывались перед агентством именно о своей научной деятельности?

Достаточно быстро эксперты-науковеды стали приходить к выводу: «В 2013 году в результате молниеносной реформы Академия прекратила свое существование в прежнем историческом виде, утратив основную часть своих функций и привилегий» (доктор экономических наук Ирина Дежина, 2014).

Сегодня, по прошествии пяти лет, на научных семинарах в академических – бывших академических! – институтах можно услышать и выводы более жесткие: «Юридическое упразднение РАН в 2013 году фактически уничтожило социальный институт науки в России… Институт науки должен быть, а он уже не задан».

А вице-президент РАН Алексей Хохлов в интервью «НГ» откровенно заявил: «Российская академия наук сегодня вообще никаких научных тем не ведет. РАН является федеральным государственным бюджетным учреждением, но РАН не является федеральным государственным бюджетным учреждением науки. У нас научных тем нет. У нас другая функция». Какая же? А вот такая: «Академия наук должна иметь какие-то ресурсы, чтобы влиять на научное руководство институтами. Эта программа реализуется. В том числе через механизм проверки выполнения институтами госзаданий. Но это совершенно не означает, что институты надо ставить под эгиду РАН. Не было такого пункта в программе нынешнего президента РАН Александра Сергеева» (см. «НГ-наука» от 14.03.18).

Да, похоже, в эти пять лет многое и кардинально изменилось не только в устройстве системы фундаментальных исследований (академической науки), но и в устройстве академического менталитета. Неудивительно, что анонимные наблюдатели в Telegram-каналах, посвященных научной и образовательной политике, комментируют нынешнее состояние РАН снисходительно-пренебрежительно: «…конечно, РАН никто не разгонит. Однако она окончательно станет совещательным органом с представительскими функциями. Тот самый «штаб» плюс немного научной дипломатии и популяризации. Доклады, записки и прогнозы – это все не столь серьезно… Академия наук проиграла, реформа завершена. В новой структуре управления наукой роль РАН будет неизбежно и неуклонно снижаться. Смеем утверждать, что при адекватном функционировании нового Миннауки это и к лучшему… Более объективно вероятным (чем реальный штаб всей науки) видится будущее РАН как некоего экспертно-консультативного органа с функциями общего согласования планов научной работы при Миннауки».

Судя «по почерку» и стилю, это – мнение молодых политтехнологов-технократов, сдавших в свое время ЕГЭ на 100 баллов и уже имеющих свои источники информации в правительственных и кремлевских кругах. А может быть, и сами из этих кругов – сегодня бюрократические карьеры делаются быстро. Но как минимум в одном они правы: «Академия наук проиграла, реформа завершена»…

Наука и революции

Подобное отношение к науке исторически всегда было свойственно обществам в моменты социальных трансформаций.

В 1667 году, то есть через семь после государственного переворота и реставрации монархии в Англии, Томас Спрэт, историограф Королевского общества (первая в современном смысле организация ученых) отмечал, что некоторые противники традиционной (древней) учености призывали упразднить и Оксфорд, и Кембридж. «Они недавно пришли к выводу, – пишет Спрэт, – что невозможно ничего достичь в новых открытиях, пока не будут отвергнуты все древние искусства и упразднены их колыбели. Но опрометчивость поступков этих людей скорее вредит, чем помогает тому, чего они стремятся достичь. Они с такой яростью принялись за очищение философии (термин «философия» в то время фактически эквивалент термину «естествознание». – «НГ»), как наши современные зелоты – за реформацию религии. И обе партии достойны порицания. Ничто их не удовлетворит, кроме полного уничтожения, с корнями и ветвями, всего, что имеет лицо древности…»

Основатель современной химии Антуан Лоран Лавуазье, пытаясь в 1793 году остановить ликвидацию Академии наук в Париже, предостерегал революционный конвент: «…иностранные державы не ждут ничего лучшего, как воспользоваться этим обстоятельством». «Если депутаты допустят, чтобы ученые, которые составляли Академию наук, удалились в деревню, заняли иное положение в обществе и предались бы более прибыльным профессиям, организация наук будет разрушена, и полувека не хватит на то, чтобы воссоздать поколение ученых». Очень скоро, в мае 1794 года, Лавуазье будет гильотинирован…

В 1920 году, на третьем году после Октябрьского переворота в России, академики, которых тогда было не более 50 человек, в записке советскому правительству вполне трезво констатировали: «Ясно, что если одни из русских ученых погибнут в России жертвою ненормальных условий, то другие последуют примеру сотен своих товарищей, работающих и теперь плодотворно на мировую науку за пределами России. Но такой выход вряд ли может быть кем-либо засчитан нормальным и желательным…»

Михаил Котюков, Татьяна Голикова и Александр Сергеев на заседании Президиума РАН 5 июня 2018 года. Кажется, всем все ясно. Фото с сайта www.ras.ru

Более свежий пример – выступление Н.С. Хрущева на июльском пленуме ЦК КПСС в 1964 году: «Товарищи, для политического руководства, я считаю, у нас достаточно нашей партии и Центрального Комитета, а если Академия наук будет вмешиваться, мы разгоним к чертовой матери Академию наук, потому что Академия наук, если так говорить, нам не нужна, потому что наука должна быть в отраслях производства, там с большей пользой идет, это нужно было для буржуазного русского государства, потому что этого не было. Сейчас, в социалистических условиях, это изжило себя, это придаток, и проявляет он себя довольно плохо…». В октябре того же года на таком же пленуме ЦК КПСС Никиту Сергеевича Хрущева сместят со всех постов и отстранят от власти…

В 2002 году академик Николай Шмелев возвращается фактически к тому же, с чего начинали его коллеги в году 1920-м: «Инстинкт выживания нации подсказывает абсолютный, бесспорный приоритет для страны на обозримую перспективу: необходимость во что бы то ни стало сохранить главный национальный капитал и главную гарантию дальнейшего достойного существования России – ее мозги. Надо смотреть правде в глаза: даже если далеко не все еще в нашей науке и в сфере НИОКР рационально (улучшения и всяческие коррекции здесь, конечно, могут и должны быть), Россия исходя прежде всего из интересов национальной безопасности обязана сохранить свою Академию наук…» (Н.П. Шмелев. Социально-экономические перспективы новой России. С. 500–522 // Европа: вчера, сегодня, завтра / Институт Европы РАН. – М.: Экономика, 2002. С. 506.)

И вот то, что не сумел (или не успел) в 1964 году сделать Никита Сергеевич Хрущев – ликвидировать Академию, с успехом реализовал в 2013 году Дмитрий Викторович Ливанов, министр образования и науки РФ на тот момент: «В РФ создается основанное на членстве общественное государственное объединение «Российская академия наук»…» (Справедливости ради, заметим, что официально автор идеи реформы Академии наук так до сих и не назван.)

Понятно, что двигало и движет всеми реформаторами науки, – желание получить быструю, осязаемую выгоду от занятий наукой. Осознанно или нет, но науку примерно с начала 1970-х «нагло представляют как индустрию, источник выгоды и экспортной выручки, как область конкуренции, когда страны, университеты и школы оцениваются по результативности» (Гай Стэндинг. Прекариат. Новый опасный класс. М., 2014). Английский социолог относит эти слова в основном к западным социально-экономическим системам. Но мы можем совершенно обоснованно экстраполировать это заключение и на современную Россию.

У нас школьное образование – индустрия услуг официально; высшее образование – откровенный бизнес. В 2013 году эта тенденция была распространена и на фундаментальную науку де-юре: ей тоже предъявили ультиматум – стать успешным бизнес-проектом или… превратиться в источник прекариата для товарной экономики. («Прекариат», от англ. precarious – нестабильный, стоящий на песке. Это люди, обладающие навыками интеллектуального труда, которые в любой момент могут получить уведомление в том, что их контракты с работодателями закончены и в их услугах, – а наука и образование стали у нас именно сферой услуг де-юре, – интеллектуальных, научных, исследовательских, больше не нуждаются.)

Любая политика, в том числе государственная научно-техническая, рассматривается у нас в терминах субъект-объектного взаимодействия. Для субъекта ФАНО объектом в 2013 году стала Академия наук. Отсюда – фетишизация библио- и наукометрических показателей в деятельности ученых, стремление свести принципиально не сводимую к чисто цифровому показателю фундаментальную науку к «бухгалтерскому отчету». (Кстати, заметим, мировая статистика свидетельствует: меньше одного процента научных публикаций находит сколь-либо значительный круг читателей.) Объект безмолвен и пассивен, из него можно лепить, что душа пожелает, – мечта эффективных менеджеров!

Политика, проводившаяся ФАНО в отношении Академии наук на протяжении последних пяти лет, как раз и направлена была на то, чтобы максимально лишить академию субъектности, сведя всю эту субъектность к пресловутому правилу «двух ключей». Нет субъекта политики – некому в ней и участвовать. А два ключа в одну скважину все равно никогда не войдут. «Мастером ключей» оставалось ФАНО…

Легкая – а может быть, и не легкая – эйфория охватила Российскую академию наук (по крайней мере большую ее часть), когда 15 мая была объявлена новая структура правительства РФ. Министерство образования и науки РФ расщепили на Министерство просвещения и Министерство науки и высшего образования РФ. Но главное – ликвидировано столь нелюбезное академическому большинству Федеральное агентство научных организаций – баснословное теперь уже ФАНО. Функции агентства переданы в Миннауки.

Если суммировать, то общее настроение научных работников РАН сводилось к тому, что новая структура по управлению наукой будет самостоятельной и без сложившегося доминирующего влияния ФАНО («ассимилирует» ФАНО), а вопрос возвращения исследовательских институтов под эгиду РАН станет в повестку дня…

Фактор Котюкова

Можно понять, какой шок испытало научное сообщество после назначения 18 мая Михаила Котюкова министром науки и высшего образования РФ. ФАНО фактически не только не распалось, но основное ядро сотрудников благополучно перетекло в Миннауки с повышением статуса. Сам Михаил Котюков явно получил дополнительные килограммы к своему административному весу, в том числе и в вопросах формирования бюджета на исследования и разработки.

Мало того, уже зазвучали комментарии все тех же политтехнологов-технократов: мол, тот трамплин, в начале которого Михаил Котюков оказался, вполне способен привести его в кресло премьера в обозримом будущем. Впрочем, фактическое назначение бывшего главы ФАНО ответственным за «научно-технологический рывок», несет и серьезные риски для Михаила Котюкова. «Рывок» – это всегда подразумевает высокую степень непредсказуемости последствий. Скажем, в 1970 году расходы на науку из госбюджета и других источников составляли 4% от ВНП; в 1980-м – 4,8%, а в 1988 году СССР вкладывал в аналогичный заявленный рывок 6% ВНП. Не помогло…

А что с идеей возвращения исследовательских институтов под эгиду РАН? О ней можно забыть. Научные организации перешли, если можно так сказать, от удельного барина (ФАНО) во владение барина федерального масштаба – Министерство науки и высшего образования РФ. Это фактически подтвердила и курирующая научную сферу вице-премьер правительства РФ Татьяна Голикова. «Я хочу сразу заверить вас, что, несмотря на разделение полномочий, учреждения, которые находились в непосредственном ведении ФАНО – вне зависимости, относятся они к школьному образованию, дошкольному образованию, среднему специальному образованию, – они все равно останутся в ведении вновь образованного Министерства науки и высшего образования, то есть они не будут переданы в Министерство просвещения», – успокоила академиков Голикова, выступая 5 июня на заседании Президиума РАН. Институты Российской академии наук, ранее подчинявшиеся ФАНО, будут в полном составе переданы новому Министерству науки и высшего образования без каких-либо исключений, заверила вице-премьер. Круг замкнулся.

Комментируя для «НГ» эту ситуацию, академик Михаил Пальцев отметил: «Без институтов РАН не способна полноценно работать. Это как голова профессора Доуэля, которая живет и без рук, и без ног. Стратегия на отделение научного управления Академии от научно-исследовательских институтов, предпринятая реформаторами, оказалась порочной».

Лишенная окончательно своих институтов, РАН становится неким аналогом Дома русской науки – необходимая бюрократическая структура для перевода взносов в международные научные организации. Окончательно: РАН – штаб (клуб), хотя и довольно большой – около двух тысяч человек. Чтобы вести клубную историю, нужна клубная администрация: историограф, архивариус, библиограф. В нашем случае – это Президиум РАН и его аппарат, не более 500 человек.

Позволительно будет и такое сравнение: раньше Академия наук была всего лишь надстройкой – хотя и грандиозной, – вырастающей из унавоженной почвы. Теперь РАН искусственная конструкция – к тому же не столь грандиозная, – висящая в воздухе и питаемая на принципах гидропоники: углекислый газ, жидкое удобрение и свет – госбюджет, гранты и оплата за оказанные услуги бизнесу (с последним, впрочем, всегда было сложно).

Точка бифуркации

Состав нового Министерства науки и высшего образования РФ будет формироваться, по всей видимости, до окончания года. Но и лето ожидается непростым. Директора академических НИИ получили предписание не уходить в отпуск и никуда не уезжать до полного прояснения ситуации.

Общественная научная организация «Клуб 1 июля» опубликовала открытое письмо академика Ашота Саркисова президенту РАН Александру Сергееву. Ученый поделился своими соображениями об итогах реформирования Академии и попросил Сергеева огласить это письмо на заседании Президиума РАН. «Меня, так же как и моих коллег, удивляет, что, несмотря на судьбоносный характер совершившихся перемен, академическое сообщество до сих пор не обсудило их итоги, – пишет академик Саркисов. – Академия наук, снискавшая за свою почти 300-летнюю историю репутацию одного из самых уважаемых государственных институтов, должна проявить присущую ей мудрость и гражданскую смелость, чтобы всесторонне и объективно проанализировать сложившуюся ситуацию».

Но, если дело обстоит так, как пишет академик Саркисов, – «академическое сообщество до сих пор не обсудило их итоги [реформы РАН и создания Миннауки]», – значит, эта реформа была оправданна? Непринципиальные, как казалось академикам, уступки: введение молодежных вакансий при выборах в члены РАН (1997); принятие правила, когда избранный президент РАН утверждается президентом РФ (2006); фактическая утрата издательством «Наука» академической и научно-популярной периодики (2017–2018) – в итоге привели Академию к точке бифуркации. И она уже пройдена.

В таком виде РАН уже, возможно, не адекватная форма организации науки в глазах людей, которым поручено осуществить «научно-технологический прорыв». И это тоже объяснимо. Эффективные менеджеры – по своей сути разночинцы, нигилисты. А наука – оплот аристократии, в том смысле, что это форма деятельности недемократичная по самой своей природе. Но самое печальное, что и сама наука как таковая, кажется, уже не нужна Академии.

В конце мая апелляционная коллегия Верховного суда РФ признала законной стройку жилого комплекса в охранной зоне Пулковской обсерватории РАН под Санкт-Петербургом. Это увеличит освещенность местности и сделает невозможными астрометрические наблюдения. Но комиссия РАН признала астрометрические наблюдения на Пулковских высотах нецелесообразными.

А ведь, нынешний момент действительно можно было бы использовать для настоящей, по существу, реформы Академии наук. Увы, не получилось. 300-летний юбилей какой организации будем праздновать в 2024 году?