0
3141
Газета Интернет-версия

09.02.2017 00:01:00

Может быть, ты создал бегемота?

Тэги: поэзия, верлибр, свободный стих, наука, арсений тарковский, религия


поэзия, верлибр, свободный стих, наука, арсений тарковский, религия И улица была разделена… Адольф Мильман. Деревенская улица, 1913. Таганрогский художественный музей

Особое место книги Владимира Захарова в контексте современной поэзии обеспечено, к сожалению, не тем, что она написана верлибрами и белыми стихами. Оно обеспечено тем, что подавляющее большинство стихотворений вызвано на свет радостью, скажем сильнее – восторгом перед миром и жизнью. Думаю, вряд ли эти строки читает настолько далекий от поэзии человек, что он решит: «Подумаешь! Тоже мне открытие!» Скажем прямо: мы привыкли к тому, что поэзия произрастает не абы из какого сора, а преимущественно из боли, обиды, отчаяния, уныния, стыда и нытья, в лучшем случае добираясь до их преодоления, а в среднем – оставаясь в статусе талантливой фиксации того, что, может быть, не заслуживает никакой фиксации.

Другой вопрос – заслуживает ли наш мир такого восторга? Ответим с осторожным оптимизмом: местами. Так что же – получается, и Владимир Захаров пишет его этими самыми местами, а другими местами замалчивает? Не занимается ли он, пардон за выражение, пиаром Божьего мира? Тогда бы, сами понимаете, и доверие наше к нему было бы ограничено. Рискну предположить, что выдающийся ученый Захаров, оставляющий и в стихах, и в общении впечатление невероятно цельного человека, не отступается в поэтическом исследовании мира от простой научной честности. Стало быть, язвы и струпья иногда попадают в его объектив? А как же. Например:

…Но что делать с теми,

кто при жизни считал,

что убить человека –

все равно что зарезать 

барана,

кто с легкостью относился

к превращению человека

в заурядное мясо?

Я, человек городской,

увидел, как режут барана

только вчера,

на тридцать седьмом году

жизни впервые,

съели того барана за милую

душу.

Как прекрасен Дарьял!..

книга
Владимир Захаров.
Сто верлибров и
белых стихов
/Предисл. Ю. Орлицкого;
послесл. И. Иословича.
– М.: ОГИ, 2016. – 222 с.

Никуда не делись эти несимпатичные люди, относительно которых даже непонятно, что с ними делать. Но не век же на них любоваться – вот взгляд и переходит с баранов из невеселой метафоры на живого… нет, уже зарезанного барана (тоже невесело) – а там и на окрестности. Где подонки, а где Дарьял, спросите вы. А всё здесь, в стихотворении.

Эта косвенная логика восходит к образу Бога из Книги Иова (желающие могут перечитать эссе Сопровского или первоисточник). На справедливые упреки практически раздавленного праведника Бог отвечает (казалось бы) невпопад: а кто ты вообще, мол, такой, чтобы Меня упрекать? Может быть, ты создал бегемота или левиафана? То есть, где бы мы ни оказались в этом мире, Он открыт для нашего восторга ежедневно без санитарного часа во всей своей полноте – и именно в ней Он великолепен.

Далее. В стихах Владимира Захарова много света – именно оптического света, белой энергии. Но, потянув один смысл слова, мы неизбежно касаемся и другого.

Еще не начинало солнце жечь

и утро было свежим, как 

цветы,

которые в то утро 

распустились,

и вся дневная пыль еще спала.

И улица была разделена

границей тени и дневного 

света,

и он шагнул из тени в этот

свет.

Хочешь – не хочешь, а последняя строка звучит программно. Возможно, чутким читателям она напомнила Арсения Тарковского («из тени в свет перелетая»). Каюсь, я оказался недостаточно чуток, и мне Арсений Александрович аукнулся в другом месте. Захаров:

Изо всех снов

сон о том зеленом лесе –

самый страшный,

самый страшный.

Тарковский:

Никогда я не был

Счастливей, чем тогда.

Никогда я не был

Счастливей, чем тогда.

По-моему, связь Захарова с Тарковским очень мощная – и вот где она прослеживается вернее всего. Обоих поэтов  остро и лично волнует тема бессмертия. В математике – извините уж за такую прозу – есть два титульных способа доказательства существования объекта. Первый и лучший – предъявить. Но если с этим проблемы, можно предположить, что объекта не существует, и прийти к противоречию. Само собой, в поэтическом изводе это противоречие имеет характер не логический, а органический: протестует все существо поэта. У Тарковского с невероятной силой передано сомнение – но есть сила, которая одолевает эту силу. У Захарова прощупаны альтернативные варианты. Инструмент поэта – органика осваивает те территории, которые трудно освоить иначе.

Раз уж пошла речь о взаимосвязях и приходящих на ум именах, я бы – в отличие от уважаемых авторов преди- и послесловия – вспомнил Аронова и Тимофеевского. Общий тон; отношение к жизни как к завораживающему приключению. Как это ни парадоксально, многие радости рождают многие печали. Чем сильнее и тверже ты полюбил этот мир, тем больнее расставаться с теми или иными его фрагментами. И если даже есть что-то по ту сторону – сможет ли оно заменить это, которое мы так любили? Это скорее нота, чем вопрос.

Что еще? Многие стихотворения Захарова устроены как вход в некоторое пространство. Очень точно и с большим мастерством автор апеллирует к нашей с вами пассивной памяти, поэтому относительно небольшая россыпь слов влечет огромный веер ассоциаций, предметов, (слегка ускользающих) изображений.

Все ли мне понравилось? Ну… скажем так – у меня не вызвали сильного отклика стихотворения на геополитическую тему. Не то чтобы они хуже других; просто здесь мой образ жизни чересчур далек от образа жизни автора.

Позволю себе еще одну цитату:

Люди – скрепы времен. 

На зеркальной поверхности их

отражаемся мы, как мосты, 

выгибаясь дугою.

Если б не было скреп этих 

в смерти, в рожденье нагих,

отражало бы зеркало лишь 

облака над рекою,

отражался бы в нем только 

радуги праздничный взлет.


Время таянья кончилось, 

время дождей наступило,

в травах заяц скрывается, 

по небу ястреб плывет,

время быстро течет, вот 

и озеро ночью застыло,

и морозен рассвет, и лосося

окончился ход,

и гусей перелет, и олени 

трубят на полянах.

Разве можно себе представить 

тот слабенький лед?

Чуть отвлекся – он 

в трещинах, в длинных 

зияющих ранах.

«Алле! – справедливо скажет внимательный читатель. – А как это рифма пробралась в книгу верлибров и белых стихов?» А вот так. Если свободный стих действительно свободен, может он – вдруг, спонтанно, свободно – заговорить в рифму? Оказывается, да. Так, например, действительно свободный гражданин, который идет, куда ему вздумается, может забрести в (силлаботоническую) тюрьму и присесть отдохнуть на нары. Это было «объяснение» с долей шутки, а всерьез, по-моему, эти (очень дозированные) рифмованные участки книги – как гвоздь, на котором висит картина из верлибров и белых стихов. Мне бы не хватало гвоздя, хотя, конечно, картина важнее.


Комментарии для элемента не найдены.

Читайте также


Павел Бажов сочинил в одиночку целую мифологию

Павел Бажов сочинил в одиночку целую мифологию

Юрий Юдин

85 лет тому назад отдельным сборником вышла книга «Малахитовая шкатулка»

0
1316
Нелюбовь к букве «р»

Нелюбовь к букве «р»

Александр Хорт

Пародия на произведения Евгения Водолазкина и Леонида Юзефовича

0
929
Стихотворец и статс-секретарь

Стихотворец и статс-секретарь

Виктор Леонидов

Сергей Некрасов не только воссоздал образ и труды Гавриила Державина, но и реконструировал сам дух литературы того времени

0
449
Хочу истлеть в земле родимой…

Хочу истлеть в земле родимой…

Виктор Леонидов

Русский поэт, павший в 1944 году недалеко от Белграда, герой Сербии Алексей Дураков

0
627

Другие новости