0
5916
Газета Non-fiction Интернет-версия

07.02.2019 00:01:00

Надрыв и истерика

Эйнштейн, Фрейд, тайные ходы в наше подсознание и скриптотерапия Достоевского

Игорь Клех

Об авторе: Игорь Юрьевич Клех – писатель, эссеист.

Тэги: достоевский, идеология, россия, фрейд, медицина, ницше, философия, наука, эйнштейн


4-15-2_a.jpg
Достоевский определял роман
«Подросток» не как не традиционный
роман воспитания, а как «роман
перевоспитания».
 Александр Трифонов.
Возвращение блудного сына. 2012
Достоевский сочинял романы идеологические и полифоничные, в чем и состояла их новизна, по авторитетному утверждению философа Бахтина. Главным образом писателя интересовали герои с насущной и предельно заостренной «идеей», не дающей им самим и автору покоя. В нематериальном мире идей никогда не затихает сражение, и поверженные или вытесненные идеи оживают и возвращаются вновь и вновь. Интеллектуально спор идей неразрешим, и оттого они нуждаются в проверке их продуктивности или деструктивности. Этим и занялся писатель, позволив своим героям выговориться до края и упора.

Если воспользоваться одним из образов Достоевского, в паутине его романов навечно завязли и без умолку жужжат разнообразные одержимые – социопаты и истероидные психопаты, стяжатели и разнузданные сладострастники, аферисты всех мастей, игроманы и маргиналы с психологией подполья, страдающие мнительностью, навязчивыми идеями и бредом преследования. А противостоят им единичные герои и героини, также не чуждые истерике, но добрые по природе, совестливые и несколько анемичные, которые пытаются сопротивляться злу, прущему изо всех щелей. Но всего сложнее и реалистичнее, когда конфликт между ровно противоположными «идеями» и устремлениями становится внутренним и разыгрывается в душе одного и того же человека, надрывая ее.

Разобраться в сути такого рода конфликта, надрыва и истерик по-раскольниковски топорно попробовал Фрейд в психоаналитическом предисловии к немецкому переводу «Братьев Карамазовых» с провокационным названием «Достоевский и отцеубийство». Радикальный религиозный философ Шестов подошел к проблеме с другого конца, поставив знак равенства между «историей перерождения убеждений» Достоевского и «переоценкой всех ценностей» Ницше и объявив обоих врагами рассудочной морали Нового времени, гениями «подполья» и воскресителями «философии трагедии».

Действительно, распрощавшись с прежними кумирами, Шопенгауэром и Вагнером, Ницше признал родственную душу в одном только Достоевском, и то отчасти: «Это единственный психолог, у которого я мог кое-чему научиться, и знакомство с ним я причисляю к прекраснейшим удачам моей жизни». Надо сказать, что на Западе вообще предпочитали психологизировать творчество и образ Достоевского, почитая его как величайшего писателя-психолога и критически оценивая как религиозного мыслителя, моралиста и государственника славянофильского толка. Более всего ценился подобранный им ключ к «русской душе», а также к психологии подпольного человека и извращенной логике криминального сознания.

Оттого не может не удивлять признание Эйнштейна, что один из величайших ученых обязан своими открытиями несравненно больше романам Достоевского, чем математике Гаусса. Признание парадоксальное (правда, в отличие от Ньютона создатель теории относительности не очень силен был в математике) – и это интереснейший момент, перекидывающий мостик поверх всех барьеров между художественным и научным мышлением. Естественно предположить, что в основе всякого творчества лежит страсть, а именно: желание и необходимость породить, воплотить и обосновать некий ключевой образ – будь то пещера Платона, механика Ньютона, таблица Менделеева, нелинейное пространство-время Эйнштейна или обнаруженные Достоевским тайные ходы в наше подсознание, позже исследованное и описанное Фрейдом. Вероятно, интеллектуальному бесстрашию в опрокидывании привычных представлений и научил физика с психоаналитиком писатель-романист.

Из всех романов Достоевского «Подросток» самый неполифонический и монологичный, поскольку сочинен в жанре исповеди. Жанр этот вошел в моду после Руссо, повлиявшего не лучшим образом, в частности, на творчество позднего Гоголя, Достоевского и Толстого. Зачем так строго? Да оттого, что Жан-Жак-моралист лицемерит, как дышит, живописуя мелкие пакости и скрывая за их завесой самое постыдное в своих отношениях с людьми, небезуспешно пытаясь сам себя и других обмануть. На крючок его демонстративной искренности попались многие, и разве что Достоевский в «Подростке» ухитрился увернуться, принеся в жертву Руссо героя своего романа.

Этот изобилующий интригами, психологическими ребусами и парадоксами роман словно предназначен для тренинга дипломатов, шпионов и родителей, перестающих понимать своих детей. Подросток Достоевского – недоросль, бастард, обиженный «случайный сын случайного семейства», а время действия – пореформенная Россия, состояние которой точнее всех определил Толстой как время, когда все у нас «переворотилось и только укладывается». Времена радикальной ломки прежней социальной структуры всегда и везде переживаются не легче иной войны. И не только древним китайцам это было давно известно, однако всякий раз воспринимается нами как сюрприз. Не случайно в «Подростке» чаще всех других встречается слово «вдруг», словно позаимствованное из древнерусских летописей, повествующих о нескончаемых пожарах и нашествиях.

Этот роман Достоевского воспринимался современниками как бы в одном пакете с романами его главных соперников – «Отцами и детьми» Тургенева и «Анной Карениной» Толстого. Сам писатель прекрасно это сознавал, но как же непохож его катастрофический диагноз состояния русского общества на представленный ими, а его взвинченный и нервический тон – на эпический и уравновешенный тон их романов. Возможно, они были более мужественными и стойкими, а он более дальнозорким и не верящим, что все перемелется. Вообще Достоевский – писатель преимущественно ХХ века, когда слава его сделалась всемирной, а предугаданный им негатив осуществился сверх всякой меры. Лучше бы ему и остаться грандиозной фигурой прошлого века, да только читатели для этого не очень-то изменились – не желают взрослеть «подростки», если не наоборот. А ведь для этого писался роман «Подросток».

Сам Достоевский определял его не как нетрадиционный роман воспитания, а как «роман перевоспитания». Задним числом главный герой романа дает понять, что переболел и не желает более ни денег, как у Ротшильда, ни могущества, какое они сообщают, ни даже отмщения всему миру за свою недооцененность и недолюбленность. Он намекает, что неузнаваемо преобразился благодаря обновленной «идее», которая якобы «та самая, что и прежде, но уже совершенно в ином виде, так что ее уже и узнать нельзя». Можно только гадать теперь какая, но Бог в помощь.

Похоже, подсказать это способен содержащийся в речах биологического отца подростка черновой набросок будущей Пушкинской речи самого Достоевского – так сказать, в версии Версилова. Рецепт духоподъемный и с претензией на мессианство, но очень уж спорный поныне. В большей степени умоперемене, то есть покаянию Подростка могла способствовать кончина его официального отца – смиренного странника-богомольца, но и об этом можно лишь догадываться. Развязки в романах Достоевского слишком уж часто выглядят оборванными и оттого стушевываются (писатель гордился, кстати, что это словцо из лексикона чертежников вошло в русский язык и прижилось благодаря ему). Да и мало было шансов усмирить и привести к общему знаменателю клокочущие во всех его романах противоречия.

Самому автору это как-то – и отменно! – удавалось благодаря скриптотерапии, исцелению с помощью письма, своего рода сбивчивой литературной исповеди. Ее научный аналог – вакцинация. Метод не новый и многократно опробованный, в том числе и героем Достоевского Подростком. Но необходима консультация со специалистом.


Оставлять комментарии могут только авторизованные пользователи.

Вам необходимо Войти или Зарегистрироваться

комментарии(0)


Вы можете оставить комментарии.


Комментарии отключены - материал старше 3 дней

Читайте также


Перечеркнутый Джанхот

Перечеркнутый Джанхот

Ольга Грибанова

Может ли ползающий взлететь

0
261
Готовы ли Москва и Запад сотрудничать в борьбе с терроризмом

Готовы ли Москва и Запад сотрудничать в борьбе с терроризмом

Европа опасается новых нападений исламистов

0
1051
Звук лопнувшей струны

Звук лопнувшей струны

Максим Артемьев

От ковра-самолета к вишневому саду

0
977
Стартапы, меняющие реальность

Стартапы, меняющие реальность

Владимир Полканов

Изобретатели соревнуются за премию «Новатор Москвы»

0
1367

Другие новости