0
1550
Газета Заметки на погонах Интернет-версия

01.04.2005 00:00:00

Осужденный

Тэги: офицеры, армия, суд, честь


"Товарищи офицеры!" - раздалась зычная команда в тактическом классе, и все, кто был в аудитории, разом подскочили и вытянулись по стойке смирно, лицами к классной доске, висевшей здесь же и сплошь испещренной белыми линиями. Тишина. Металлические потертые звездочки на пятнистых плечах поблескивают тусклым серым светом. Головные уборы - в ряд, затертые до замши офицерские сумки аккуратно сложены. Перед тобой - "параллельно-перпендикулярная" зеленая масса, выстроившаяся строго по ранжиру за выскобленными и недавно в очередной раз покрытыми лаком деревянными, видавшими виды столами. Трудно представить, что всего пять секунд назад здесь было гомонящее броуновское движение.

Начальник штаба Иван Иваныч, подав команду, откровенно порадовался, выдавая, однако, свое возбужденное состояние только сиянием цепких огоньков-глазок. Какова дисциплина! У всех! От лейтенанта до подполковника - взгляд тупо целеустремленный, с примесью патриотизма. Хотя... нет, не у всех┘

Вот он, оппозиционер, как недавно назвал его на очередном подведении итогов наш психолог бригады, стоит в левом углу напротив всех. Иван Иваныч обернулся на понурую фигуру в камуфляже, стоявшую напротив всех, уткнувшись взглядом "в никуда". "Стоит хоть и смирно, но патриотизмом тут не пахнет, - отметил про себя начальник штаба, - взгляд уверенный, злой. Впрочем, вида не подает, не нарывается. Значит, остались еще какие-то зачатки непривитой субординации. И чему их там учат, в этих военных училищах?"

Тишину и размышления начальника штаба прервало отдаленное скрипение сапожек, затем старческое кряхтенье - и в тактический класс сначала вплыла начищенная золотом блестящая бляха на кожаном ремне, а потом пятнистый камуфлированный выпуклый живот. В проеме входной двери живот остановился, крякнул. И только потом показалась вся тяжелая фигура комбрига. Его крупное, мясистое загоревшее лицо с уставшими самодовольными глазами не дрогнуло ни одним мускулом. Комбриг выждал паузу и небрежно махнул рукой:

- Товарищи офицеры┘ - ухнула с понижением голосового тембра его убеленная сединами голова на широких толстых плечах, подпираемая большими трехзвездочными погонами с обеих сторон. Это означало, что офицерам, стоявшим во фрунт, можно было теперь чуть-чуть согнуть одну ногу в колене и перенести вес тела на вторую. Но команду должен продублировать начштаба - все уставились на него в нетерпеливом ожидании, когда тот, наконец, насладившись собой, перестанет держать попусту народ по стойке смирно.

Иван Иваныч оглядел аудиторию победным взглядом вожака-марала, выигравшего все состязания между молодыми самцами на пути спаривания с заветной целью. Он чувствовал сам, как хорош собой в этот момент: стройный, слегка пружинистый, моложавый, коротко стриженный подполковник в новеньком камуфляже и начищенных до рези в глазах полуботинках с высоким берцем. А главное, что выдавало его с головой и за что его, кстати, недолюбливали в бригаде - это чувство обладания и превосходства и одновременно покорность и преданность хозяину.

Комбрига, впрочем, Иван Иваныч нисколько не волновал. Эдакого зубоскальства и льстивого лоска он нагляделся достаточно за все годы своей службы, и самодовольство начальника штаба не радовало, а скорее, наоборот, утомляло комбрига. Хотя приятно, угодил Иваныч старику - вон как их выстроил.

Пронзительные глаза комбрига абсолютно не замечали вытянувшихся в струнку офицеров - они были устремлены вправо, к окну, на лейтенанта, стоящего напротив всех. В этот раз ему специально определили место там - не со всеми. Такого взгляда, упорного, прямого, властного лейтенант, хотя и готовился к нему внутренне, не выдержал - опустил глаза.

- Командуйте, Иван Иваныч, - процедил сквозь зубы комбриг и грузно уселся со скрипом за командирский стол.

Начштаба скомандовал, все сели, заерзав старыми потертыми стульями по выцветшему оборванному линолеуму класса. Лейтенант, тот, что не со всеми, не присел, остался стоять, - и теперь они оба, как на дуэли, стояли друг напротив друга. Аудитория безмолвствовала. Ждали приказа.

ПРОЦЕСС ПОШЕЛ

- Разрешите начинать, трщ комбриг? - обратился Иваныч, явно предвкушая предстоящее мероприятие, словно заморский деликатес. Видно, ему доставляла огромное удовольствие вся эта экзекуция.

Офицерская публика ждала, но без энтузиазма - у всех полно своих проблем. Так нет же, согнали в самое рабочее время в тактический класс на эту "отбываловку". Солдаты, поди, у лейтенантов-"пиджаков" опять с мест занятий и работ уже поразбрелись. С утра еще этим судом чести все уши прожужжали - солдаты сразу смекнули, что всех офицеров сгонят в класс - лови халяву. Вот сейчас проторчим здесь все самое пахотное время, а потом начпрода не найдешь - уедет проверять, как в колхозе собирают урожай солдаты. А это означает, что паек вовремя опять не выдадут. Зампотыл тоже смоется - вон садится за окном в свою новенькую "Волгу", каждый день ездит на генеральскую дачу - он там старший, где солдаты баню возводят какому-то генералу из штаба армии. В аренду сдали, в общем, этих солдат с нашим зампотылом вместе. И все молчат в тряпочку, будто так и надо.

Примерно так думал каждый из рядовых офицеров, сидя, словно школьники, за столами-партами в тактическом классе. Командиры подразделений младшего офицерского звена и вовсе потупились, угрюмо подперев коротко стриженные головы руками - опять не подготовят к сроку расписание занятий. А ведь на занятиях с солдатами как ни старайся - расписание, этот здоровенный, никому не нужный клок ватманской бумаги, в котором какой-то лампасный идиот из штаба округа приказал оформлять все записи чернилами разных цветов, - это, получается, единственная цель службы.

Потому что, будь ты хоть семи пядей во лбу, пусть у тебя все солдаты отстрелялись хорошо и по службе не "залетают", если расписания нет, или, не дай бог, какая-нибудь запись там оформлена не зеленым, а, допустим, коричневым цветом - жди выговор. А за выговор наш комбриг любит делать с офицерами всякие нехорошие вещи. Сколько всякого можно сделать с офицером за выговор! И лишение 50-процентной надбавки за "сложность и напряженность" - самый простой способ натянуть вожжу на офицерской шее.

Старшие матерые офицеры - подполковники, которым до увольнения осталось каких-то год-два, не больше, у которых должности не пыльные, без личного состава, переживали по поводу потери драгоценного дневного времени меньше всех. С утра построились, до обеда разбрелись по кабинетам, - вот и вся их служба. А все время до построения на обеденный перерыв - в разговорах да мемуарных беседах о том, как они служили лейтенантами, как стояли бригадой в Чехословакии, в Венгрии, в ГДР, как их боялись все, когда они выезжали там на учения, как хорошо жили раньше и какая теперь пошла непутевая офицерская молодежь, необученная, не желающая служить. Ну а после обеда - там уж как-нибудь дотянуть два часа до вечернего построения - и домой.

ОБВИНИТЕЛЬНАЯ РЕЧЬ

- Ну, докладывайте, Иван Иваныч┘ - нарушил тихое роптание офицеров хриплый голос комбрига. И Иваныч начал:

- Итак! Товарищи офицеры! Сегодня мы собрались с вами не случайно, а по случаю недостойнейшего поведения члена нашего коллектива - товарища лейтенанта. Решением командира бригады решено провести показательный суд чести офицеров, на котором решить всем коллективом судьбу┘

Иван Иваныч разошелся, говорил он всегда много и долго, особенно когда готовился к выступлению, постоянно ухитряясь тавтологично вести свои речи, чем всегда вызывал усмешки в строю и среди офицеров. Говорил начштаба долго, но главного так и не сказал, - ему был важен сам процесс, но отнюдь не результат.

А главным было то, что лейтенант написал рапорт с просьбой уволить его из рядов Вооруженных сил. Сперва он отнес его, как и положено, в строевую часть. Там прочитали, ужаснулись и отказались его регистрировать, что, впрочем, было незаконно и противоречило инструкции по делопроизводству. Лейтенант уже давно вел войну со строевой частью, пытаясь заставить закостенелых теток в прапорщицких погонах регистрировать все обращения военнослужащих к комбригу и тем самым добиться правды и для себя, и для простых смертных, которые не сидят в штабе, а возятся в боксах с личным составом. Но порочная бюрократская практика хронического нерегистрирования всего, что пока не подписано комбригом, давно уже поразила штаб бригады.

Теперь ему мстили - тетки-прапорщицы из строевой части не могли простить лейтенанту его рвение и с ухмылкой послали его прямо к комбригу, так ничего и не зарегистрировав. Лейтенант вспомнил, как вытянулось тогда опухшее лицо комбрига, когда тот прочел содержание рапорта, как долго орал на него, брызгая слюной на застиранный лейтенантский камуфляж.

А Иваныч все говорил. И в обветшалой аудитории тактического класса, в котором секретные стенды были аккуратно завешены самодельными шторками из брезента на шнурочках, то и дело гулко отдавались эхом отдельные отрывки речи Иваныча: "Начав службу достойно... в середине апреля резко изменил свое отношение к службе┘", "бессовестное поведение┘".

- Короче, - хлопнул жирной красной ладонью по столу комбриг, бесцеремонно прервав на половине демагогии начальника штаба, который тут же застыл, как стоп-кадр в кино. - Товарищи офицеры! Лейтенант не желает служить. Раз в три дня появляется на службе. Это позор бригады, к тому же он разлагает своим поведением остальных молодых офицеров. Я собрал вас всех для того, чтобы вы все сказали ему прямо в лицо свое мнение по поводу его порочащего честь офицера проступка.

ВСЕОБЩЕЕ ОСУЖДЕНИЕ

На этих словах комбриг пристально поглядел на всех затаившихся офицеров - как удав на бандерлогов. Конечно, это всего лишь заранее спланированный спектакль. Вчера вечером начальник штаба, пользуясь отсутствием лейтенанта на службе, объявил всем от имени комбрига - последний лично мараться не пожелал и подставил начштаба, чтобы самому не отдавать такие приказы, - что тот, кто не примет участия в осуждении офицера, будет полностью лишен единого денежного вознаграждения по итогам года (а это целых три месячных офицерских оклада).

И лейтенант, теперь стоявший напротив всех, это знал, поскольку ребята-"пиджаки" - лейтенанты-двухгодичники - уже "обрадовали" его сценарием шоу. Теперь оставалось просто ждать и наблюдать, как люди продаются за три офицерских денежных оклада.

Первым поднялся исполняющий обязанности заместителя комбрига по воспитательной работе (все называли его по-старому - замполит), подполковник Маковкин. Он давно уже рвался на должность замполита бригады, не останавливаясь ни перед чем - только бы заслужить милость комбрига.

- Я осуждаю, глубоко осуждаю ваш поступок, товарищ лейтенант. Но я до сих пор не могу понять, почему? Вы же служили почти целый год, служили хорошо, не имели взысканий по службе... и тут!

При этих словах лейтенант грозно сверкнул на него глазами. Действительно, почему? Да ведь все же знают, почему. И тот же Маковкин прекрасно знает, что приехал лейтенант в гарнизон в августе, после окончания вуза проходить службу. Как это часто бывает и как воспето в лирике офицерской под названием "романтика офицерской семейной жизни" - не один приехал, а с женой. Какой самый первый вопрос для любого живого существа, очутившегося в лесу и создавшего "ячейку общества"? Естественно - конура, мало-мальски пригодная для жизнедеятельности этой самой "ячейки". Пожалуй, всем известно, что жилищный вопрос - самый больной. И наши вооруженные силы - не исключение. Даже в лесу, среди болот, при отсутствии перенаселенности, мы умудрились создать жилищную проблему. Жилья, естественно, не дали. Потому что жилье - это о-го-го какой стимул. А какой же начальник откажется от стимула? Жилье в армии вообще не принято давать просто так. И не дают до тех пор, пока офицер, обросший скарбом и детьми, не начинает выть как подзаборный пес.

Но, однако ж, в положение вошли - где ж ему, сорванцу, питаться, спать? Командование напрягло извилины┘ и поселило лейтенанта в деревянный барак-времянку на территории бригады, который вместо положенных ему двух лет стоял уже десять. Надо сказать, в бараке жили все кому не лень - солдаты-дембеля, холостые майоры, вечно развеселые и пьяные лейтенанты-"пиджаки". И еще дети. А в придачу - местная живность в виде крыс, тараканов, клопов, а кое-где даже и вшей.

НЕВЕСЕЛАЯ АРИФМЕТИКА

Впервые переступив через порог местного рая под названием "офицерское общежитие", жена лейтенанта обрадовалась, что теперь-то наконец ей больше не придется слушать, как за картонной стенкой перегородки барака дико скрипит под сержантом Алхантынбековым ржавая солдатская койка.

Кое-как справившись с первым барьером офицерской дистанции, лейтенанта ждал второй - зарплата. А с зарплатой получалась очень веселая арифметика. Сам лейтенант получал тысячу восемьсот рублей в месяц, да жена - две тысячи в месяц, работая здесь же в бригаде бухгалтером у толстого еврея-начфина.

Потихоньку на спящий лесной гарнизон опустилась зима, окутав своими холодными колючими лапами избушки-казармы, бараки и штаб. Кстати, оказалось, что командование не всегда помнит о том, что для того, чтобы выполнять боевую задачу, офицеру надо что-то кушать. Проблема была решена своеобразным способом. В бригаде выдают продовольственный паек: сладкая картошка, консервы. Есть их можно. Не беда, что после зимы у лейтенантской жены от консервов стала облезать кожа с кистей рук - может быть, авитаминоз.

Казалось, ничто не могло сломить молодой офицерский пыл и крепкий дух. Но, как говорится в старой русской пословице, "где двое, там и третий". Закономерный результат: молодая офицерская ячейка стала ждать прибавления. Когда лейтенант справился у женатых офицеров с детьми о "материальной стороне деликатного дела", то был приятно удивлен, узнав, что его месячной зарплаты хватает ровно на половину детской кроватки. На все его вопросы офицеры дружно, как один, потупляли взоры и уклончиво бормотали, что "сами не помнят как, но как-то выкручивались┘"

Ну и под занавес, для полного комплекта, в обветшалой, облупленной, как разбитая яичная скорлупа, гарнизонной поликлинике для гражданских дородная местная врачиха вынесла вердикт: "ложиться на сохранение". И все это, как снежный ком, в одночасье навалилось на лейтенанта.

Очнувшись от своего молчаливого возмущения и нахлынувших воспоминаний, лейтенант неожиданно наткнулся на вопрос комбрига:

- Почему вы отсутствовали на общебригадной вечерней поверке?

- Я ездил в районный центр - договариваться по поводу трудоустройства, - уже ничего не скрывая, сдавленно сказал лейтенант.

И тут волнами пошло тихое роптание по пятнистым рядам. Какая дерзость! Комбриг повернулся вполоборота, грозно зыркнул сначала на лейтенанта, потом перевел взгляд на толпу. Тут же поднялся командир первого батальона. Ему тоже не терпелось сказать что-нибудь этакое "наглецу". И понятно почему. Был должок.

- А что же вам, товарищ лейтенант, мало денег, что ли, Родина платит? Что же вы ее бросаете и бежите на "гражданку", как крыса с тонущего корабля? Вам что, деньги важнее Отечества?! - чересчур внятно протянул комбат первого, седой прожженный майор с пропитыми глазами-стекляшками, ударяя интонацией на словах "Родина" и "Отечество", пронзая воздух таким тоном, каким разговаривают учительницы младших классов с нерадивыми мальчишками-двоечниками.

- А я предпочитаю в отличие от некоторых прямо доложить о своем нежелании служить и о нежелании занимать чужое место, а не сливать втихую соляру с техники и не продавать ее по ночам на трассе! - вдруг неожиданно для самого себя на одном дыхании выпалил лейтенант.

Все стихло, слышно было, как бьется об оконное стекло заблудившаяся муха.

- Что-о-о-о? Товарищ лий-ти-нант!!! - взвизгнул комбат первого, выпучив глаза. - Как вы смеете! Я боевой офицер! И┘ И┘ - майор начал задыхаться, побагровел и расстегнул от возмущения грязный, засаленный, давно утративший былую белизну подворотничок. На его красной шее выступила толстой жилой сонная артерия.

СОРВАННЫЙ СПЕКТАКЛЬ

Кто хотя бы раз видел это незабываемое зрелище, когда вдоль автомагистрали на Москву поздно вечером стоят в ряд господа офицеры из частей постоянной боевой готовности - командиры подразделений, замы по технической части - с канистрами, полными мутной маслянистой жидкости под названием "соляра", не смог бы потом, наверное, без злой усмешки смотреть слащавые идейные телепередачи о возрождении и укреплении нашей армии.

После этой фразы лейтенанта начштаба серьезно заволновался - спектакль пошел явно не по сценарию. Младший офицерский состав начал потихоньку хихикать на задних рядах тактического класса - ситуация стала выходить из-под контроля. Комбата первого осадили, так и не дав продолжить. Он уселся, повернулся тотчас к соседу по парте - старому начхиму - и сразу же начал, как будто оправдываясь, лопотать вполголоса: "Ну сопляк, ну зелень лейтенантская, дезертир хренов, он еще у меня попляшет, меня, перед всем офицерским составом, перед товарищем комбригом┘" Его, однако, прервал и начхим, указав тихонько: "Михалыч, ты это, не зарывайся, знаем мы все это┘ ведь одним дерьмом измазаны┘"

Начштаба встретился взглядом с комбригом - тот, скрестив руки на груди и навалившись всем весом на стол, сидел молча и в упор глядел на Иваныча. "Недоволен!.." - в ужасе подумал начштаба.

По классу пошел полушепот-полуворчанье. Однако вслух никто не решался возразить или сказать что-нибудь этакое в отместку лейтенанту. Внезапно Иваныч сообразил:

- Товарищи офицеры! Попрошу тишины! А вы, товарищ лейтенант, - лихорадочно забегав глазками по недоуменным офицерским лицам аудитории, Иваныч выхватил из толпы обалдевших от такого лейтенантского нахальства офицеров покорный взгляд начальника бригадной артиллерии, подполковника Стелькина, - вы пока еще, между прочим, в войсках! Так что попридержите язык в разговоре со старшим офицером и извольте не дерзить! Не забывайте, что вы - лий-ти-нант! И вообще, ваше дело сегодня - слушать! Вам слово предоставят потом. А сейчас несколько слов скажет подполковник Василий Стелькин.

Лейтенант, уже потерявший охоту что-либо отвечать на выпады офицерского поголовья, исподлобья глядел прямо в глаза подполковнику.

УДАР ПОД ДЫХ

Стелькин. Что он-то скажет? Двадцать восемь "календарей" намотал Стелькин за время службы, из них двадцать четыре провел на границе с Китаем в глухом заброшенном поселке - командиром укрепленного артиллерийского пункта. Вся молодость, вся мужская зрелость прошла там - в тайге. Съела таежная служба его молодецкую удаль. Подкосило здоровье и внезапное известие - жене, рожавшей в таежном походном госпитале, поставили диагноз ДЦП. Все это подкосило Стелькина. Под конец жизни его-таки перевели служить в этот глухой гарнизон. И вот пора уже на пенсию - льготное увольнение уже выхлопотано - по достижении предельного возраста пребывания на военной службе. Хотел по состоянию здоровья уволиться - вся медкнижка в диагнозах. Не дали. Запросили в госпитале такую сумму, какую он за всю свою жизнь даже и в руках-то не держал. Одна надежда у Стелькина - получить жилищный сертификат да прикупить на него обветшалую квартирку на окраине города.

Начал хлопотать Стелькин - везде посылают восвояси. В КЭЧи отказали - не положено. Начальник, заплывший жиром подполковник, даже разговаривать не стал. Просто матом послал, а теткам своим, сидящим в приемной, сказал, чтоб впредь Стелькина не принимали. Вот и обратился он к лейтенанту - помоги. Одна дорога осталась - через суд выбивать сертификат.

Ах, наше русское судопроизводство! Безумный гибрид, впитавший в себя талант Кони и Покровского, а на изгибе перехода к рыночной экономике оскоромившийся в затхлых узких коридорах, среди выкриков секретарей из судейских кабинетов. Взялись. Подали жалобу. Выиграли дело. Хотя это тоже так просто сказать - выиграть дело. А сколько пришлось поездить лейтенанту в гарнизонный суд, сколько простоять в очередях к судьям, сколько наслушаться всякого от секретарей судебных. Помогла и подготовка, и напористость. Но главное в России - случай. Приняли жалобу - пошло дело. Хотя и противилась бюрократическая армейская система в погонах, хотя и скалила зубы телефонными угрожающими звонками недругов - выиграли дело. Эх, Стелькин, Стелькин. И ты тоже продался за три офицерских денежных оклада?

- Да, товарищи офицеры! Позорный поступок совершает этот несознательный юноша в офицерских погонах. Ведь Родина его выучила, выкормила, и на его совести еще почти четыре года службы Отечеству. А он - погнался за легкими деньгами. Денег ему захотелось. Что ж, идите, товарищ, крутите колесо индустрии, - так начал речь Стелькин. И посмотрел в глаза лейтенанту, и даже глазом не моргнул. Это очень модное выражение сейчас в войсках - "крутить колесо индустрии".

ПОСТУПОК

И говорили еще долго, и поднимались каждый еще раза по два. И только один человек молчал и все слушал - психолог бригады, майор Вовка Щербинин. Вернее, молчавших было двое - он и лейтенант.

Натрепались все. Под конец и комбриг, подытоживая это сумбурное собрание, решил окончательно сломить изрядно потрепанную стойкость лейтенанта, дав слово острому на словцо психологу бригады.

Вовка был моложавый, жаждущий и радующийся жизни майор. Хлебнул и он, правда, службы. Послужил в 201-й дивизии в Таджикистане, причем в самые горячие годы. Но не отчаялся, был дважды женат, и оба раза неудачно. Жены сбегали, как тараканы, нанюхавшиеся дихлофоса, из мест Вовкиной службы. К себе Вовка располагал остроумием, образованностью, развитой эрудицией. Был он прекрасно развит физически. Редкость для офицера - практически не пил!

С комбригом у Вовки не пошла служба. Испугался комбриг такого инициативного, смелого майора - начал давить, притеснять по службе. А тому только того и надо: у него жизненное кредо - борьба. И пошло-поехало. Начал Вовка и по нарядам летать, и взыскания получать. В общем, старые счеты у них теперь с комбригом. И вот собрался Вовка в академию в Москву поступать - расти до подполковника. Решил - хватит гнить ему в болотах. А тут комбриг его решил на крючок поймать. Поставил условие - охаешь литеху на суде чести, как умеешь, - будет тебе направление в академию.

Получается, Вовка сегодня - гвоздь программы. И вот он встает, оглядывает окружающие его подобострастные рожи, довольные оттого, что дали им вдоволь поглумиться. И все смотрят на него, а комбриг с ухмылочкой сидит - предвкушает. И начштаба глазками радостными мигает. Эх, никто так ладно не умеет говорить, как Вовка! Молодняк офицерский вытянул шеи - будет хохма!

И тут психолог бригады изрекает:

- А что, товарищи офицеры┘ а по-моему, так прав лейтенант! Он молодой парень. Что ему среди нас, старых трухлявых пней, гнить в глухом лесу. Служба наша - ни денег, ни квартиры, ни семейного счастья, - а ему, между прочим, дите на ноги поднимать, семью кормить. Так что, молодец, лейтенант! Так держать!

Ну, а что потом было, каждый может сам себе представить. Были и хриплые вопли, и обморочные ахи, и бессильные вздохи, и брызги слюной, и веселая улыбка лейтенанта, и крики дикие - в общем, всполошил майор болото.

Лейтенанту запомнилось только посиневшее, с дико выпученными глазами лицо комбрига, в бессильной злобе процедившее сквозь зубы:

- Ну, майоррр! Будет тебе академия! Заживо сгною в болотах┘


Комментарии для элемента не найдены.

Читайте также


Павел Бажов сочинил в одиночку целую мифологию

Павел Бажов сочинил в одиночку целую мифологию

Юрий Юдин

85 лет тому назад отдельным сборником вышла книга «Малахитовая шкатулка»

0
1141
Нелюбовь к букве «р»

Нелюбовь к букве «р»

Александр Хорт

Пародия на произведения Евгения Водолазкина и Леонида Юзефовича

0
803
Стихотворец и статс-секретарь

Стихотворец и статс-секретарь

Виктор Леонидов

Сергей Некрасов не только воссоздал образ и труды Гавриила Державина, но и реконструировал сам дух литературы того времени

0
390
Хочу истлеть в земле родимой…

Хочу истлеть в земле родимой…

Виктор Леонидов

Русский поэт, павший в 1944 году недалеко от Белграда, герой Сербии Алексей Дураков

0
545

Другие новости