Водолей

Командир большого противолодочного корабля «Жгучий» капитан 2 ранга Кибкало. Фото предоставлено автором

Морякам, как ни странно, всегда не хватает воды. Разумеется, пресной. Кому больше, кому меньше. Особенно туговато на малых кораблях, которые подчас совершают очень дальние плавания. Проще всего – на подводных атомоходах. При существующем там обилии энергии из забортной морской воды пресной можно наварить сколько угодно. А тем, кому до такой энергетической роскоши далеко, да и цистерны для питьевой и помывочной воды маловато, очень нужно в море маленькое прозаическое судно вспомогательного флота с не очень звучным наименованием «водолей».

Вообще-то водолей – судно домашнее. Обычно трудится на рейдах у родных берегов, обслуживая большие корабли. Но мне приходилось встречаться с водолеем и в Средиземном море.

Большой противолодочный корабль «Жгучий», на котором мы пришли к берегам Африки, изрядно соскучился по достатку пресной воды. Первый же ливень, обрушившийся на нас, моряки использовали для помывки и стирки. А потом сложилась тоскливая ситуация: у запруженных причалов порта места кораблю не находилось, он стоял на рейде. На берегу было сколько угодно воды, но доставить ее оказалось некому. И плюс 33 в тени...

Командир «Жгучего» капитан 2 ранга Кибкало, глядя на находившийся у причала наш, советский морской тральщик, решил договориться с его командиром, чтобы «Пулеметчик» (так именовался тралец) ради помощи товарищам хоть на денек стал водолеем. Согласие было получено. «Пулеметчик» тут же «надулся» водой, как мог, и двинул на рейд. Тем временем я рассказал командиру, как впервые в жизни повстречался с водолеем и почему у меня с лейтенантских пор при упоминании этого судна мурашки бегут по спине.

ГЕНЕРАЛ НА ПОДВОДНОЙ ЛОДКЕ

Тогда впервые в жизни мне представилась возможность побывать в море на атомной подводной лодке. Именно побывать, а не выйти на ней в море. Разница существенная. То есть лодка уже где-то плавала, а меня на нее должны были пересадить.

Кому хоть раз в жизни приходилось в открытом море пересаживаться с корабля на корабль (осуществляется это обычно с помощью малых плавсредств), тот знает, что дело сие, если погода не штилевая, в разной степени, но рискованное. На лодку – это вообще эквилибристика. Прыгать приходится не на трап, не на ровную палубу, а на покатый бок, захлестываемый волной.

Ну, на лодку я прыгнул, и командир корабля самолично поймал меня за руку. За бортом было плюс 5 градусов по Цельсию, что здорово подхлестывало. Но не это опасно для молодого офицера, а возможность сплоховать, да еще на глазах истинных корабельных офицеров, да тем более, если ты носишь такую же форму и, как справедливо считают они, не вполне заслуженно. Ибо не штурман ты и не механик или артиллерист, а, к примеру, журналист.

В атомоходе, в непривычной атмосфере искусственного воздуха, да еще от обилия впечатлений более всего хотелось спать. Но спать было негде – такого места мне не определили, да и нельзя – подводников крайне заинтересовало, что же будет делать здесь «писатель». Я же сам достаточного представления о том, что мне требуется, не имел. Вообще предполагал написать о предстоящей стрельбе. Но как на нее смотреть, откуда, чьи действия держать в центре внимания – оставалось загадкой. Хотя политработник все, как он полагал, популярно мне объяснил.

И вот в этой обстановке, когда не знаешь, куда сунуться, а держаться следует с достоинством, прильнул я к инженер-механику. Помню, что был он капитаном 3 ранга с выразительным кубическим черепом, в безволосую верхнюю грань которого можно было смотреться, как в зеркало. Оказался он мужиком разговорчивым, простецким, необычно мыслившим и говорившим. Затащил в свою теснющую каюту, где если один сидит, то второй может только стоять.

– Вообще-то я хозяин, но ты лейтенант, – узаконил он свое сидение, а мое стояние. – От такой тесноты, сам понимаешь, я тоже неудобство чувствую. Но ничего, потом мы поменяемся. Слабость у меня такая – говорить могу только сидя. Лучше всего за соответствующим столом с соответствующим оформлением.

Стало быть, о моей каюте. Пришел к нам на корабль как-то генерал. Вроде как на экскурсию, что ли. Приехал с какой-то комиссией из столицы, ну и захотелось атомоход посмотреть. Командир, естественно, цыкнул, чтобы экипаж носы не высовывал, на генерала не глазел. А как не поглядеть? Подводник, если живого Крузенштерна в отсеке увидит, не удивится: мало ли что с устатку покажется? А сухопутные генералы в отсеке – это действительно удивление.

Командир этого генерала по трапу осторожненько спустил, объясняет, показывает – туману напускает. Я, конечно, в своей каюте не вижу, не слышу, но командира-то знаю. Посмотрел на стрелку часов – ну, думаю, минуты через три они в нашем отсеке будут. И точно: слышу, кремальера повернулась, давленьице дрогнуло. Тут меня черт дернул: не удержался, так захотелось посмотреть – есть у генерала восторг в глазах или нет. А человек я решительный: подумал и дверь – хрясь! – распахнул. У генерала от неожиданности папаха упала. Он ее подхватил и говорит: «Что это вы, товарищ, в шкафу делаете?» – «В каком это шкафу? – Я аж обиделся. – Каюта это моя!» Генерал глянул на меня с недоверием, потом на командира. «Ну и чудаки, – говорит, – вы, подводники». А командир мне кулак из-за шинели гостя тычет. «Не обращайте внимания, товарищ генерал, – успокаивает командир, – это же наш инженер-механик». – «Ах, вот как, – вскинул брови генерал, – ну, тогда все ясно».

Что ему ясно стало? Видно, решил, что я штатный хохмач. Но каюту мою на обратном пути все-таки посмотрел. Голову просунул, а дальше уже некуда – я стою. Стою и говорю: «Не правда ли, на ясли похожа, товарищ генерал, только голова и влезает». Генерал назад отклонился и рассмеялся: «Ну, командир, всякое видел, всякое слышал, но чтобы меня с быком сравнивали – такое, признаюсь, только у вас встретил». Генерал оказался понимающим шутку – не обиделся. И даже отобедать с нами остался. А вот командиру юмора не хватило: влепил мне выговор за нетактичное поведение.

С тех пор я всех гостей и тяну в свою каюту, чтобы мнение о себе исправить у командира.

Дед (так в старину инженер-механика величали) хмыкнул и встал.

– Ты вот что, храпани с дороги в моем ящике (так моряки иногда называют свои койки. – С.Б.), а я в центральный подамся: стрелять будем. Потом тебе все обскажу – лучше не придумаешь.

Я согласился, дреманул, но все-таки через полчасика вылез в центральный пост.

СТРЕЛЬБА «ПУЗЫРЕМ»

Разобраться, как мне тогда показалось, в стрельбе я так и не разобрался, хоть репортаж и написал, но запало одно сомнение, которое, как потом осознал, оказалось главным, что мне и следовало учесть. Схитрил командир. Вывел он корабль в атаку не совсем удачно. Но из ситуации вывернулся: подвсплыл и дал радио, мол, атаковал «пузырем», прошу «добро» на атаку торпедой. Хитрость его старший начальник принял, видать, не хотелось низкую оценку лодке ставить, вторую атаку разрешил.

Тогда я впервые познал, что стоит за флотским афоризмом «Торпеда – дура, «пузырь» – молодец». Дело в том, что при имитации торпедной атаки оружие не применяется, а только делается вид. При этом готовятся к стрельбе торпедные аппараты, чтобы и торпедисты тренировались, а по команде «пли» выпускается через цистерны порция воздуха. Это и есть тот «пузырь», который всегда молодец, так как ему всегда можно приписать точное условное поражение цели. А вот торпеде не припишешь: попадет – так попадет, а нет – так нет. Вернулась лодка в базу где-то за полночь. Офицеров кой-каких командир отпустил домой, сам сошел, а инженер-механик добровольно остался, так как семья у него была «на югах», а что одному в квартире толкаться?

По личной воле, а может быть, командир подсказал, что корреспондента надо на всякий случай ублажить, инженер-механик сервировал в своей каюте-шкафу стол. Хлеб, колбаса, банка лососевых консервов, банка абрикосового компота, еще что-то и по полстакана «шила» марки СКВ (спирт корабельный ворованный).

Мы быстро все съели. Я с непривычки прилично подзахмелел. И тут деду доложили, что рядом стоит водолей.

– Пойдем в гости к водовозам, всех на лодке мою, а сам неумытый хожу. Там же банька – высший класс.

В свете прожекторов почти пустой, а потому высоко торчащий из воды водолей казался привидением. Он тоже недавно вернулся с моря, а потому оброс льдом доверху. Его сходни до пирса не хватало, поэтому он бросил ее с кормы на бак буксиришки, притулившегося у водолея под подзором.

БАНЬКА ПО-ФЛОТСКИ

Когда мы пробрались к сходне, вся моя сонливость мгновенно улетучилась. Это была грубая самоделка, а не сходня: две длиннющие доски с редкими поперечинами – и все обледенелое. Вахтенный у трапа порекомендовал подождать до утра, когда они сходню приведут в порядок. Из-за нее, мол, с водолея сегодня никто сходить не стал. Но дед упрямо крутнул своей кубической головой в такой же кубической шапке и полез на четвереньках, благо зрителей, кроме вахтенного, не было. Раза два ноги срывались – и я мысленно прощался с обогревшим и обласкавшим меня дедом. Но истинный страх испытал, когда сам оказался между буксиром и водолеем на почти вертикально вздыбившейся обледенелой доске. Хмель, как рукой сняло: внизу жадно, как котел в аду, парила на морозе северная, в битом льду, вода. Даже если удачно упасть между льдинами, если удачно вынырнуть, то рассчитывать можно только минут на пять–десять отчаянной борьбы за жизнь. Более человек в такой воде обычно не выдерживает. И помочь ведь никто не успеет.

...Баня на ум не шла, давила мысль об обратном пути. Механик же похохатывал и стонал от удовольствия под душем, ни о чем не думая. С тех пор я познал, как люди сами себе организуют ЧП. А водолей при всей своей безобидности и покладистости отложился в памяти как самое опасное судно.

Познал это и командир «Жгучего», подбив командира «Пулеметчика» преобразить достойный тральщик в водолея. При первом же подходе «Пулеметчика» к «Жгучему» тральщик своим прыгающим носом чуть не задел торпедный аппарат нашего корабля. Случись такое, и командирских слез хватило бы на все стирки и умывания.

Капитан 2 ранга Кибкало закричал диким голосом:

– Отставить швартовку!

Тральщик отскочил назад, и больше мы с ним дел на рейде не имели. Просто иногда съезжали на него в гости, начиная каждый свой визит с душевых. А потом дела с водой поправились: пришел танкер.

Вот так безобидный, добрый водолей в разное время для нас обоих стал символом нежданных опасностей, которые всегда в море тут как тут, только свистни.