Антон Бринский  |
| Ликвидаторы на митинге в октябре 1986 года. Фото Reuters |
Впервые вынесенную в заголовок фразу я услыхал, когда и не подозревал, что придется самому познать неуместность такого рода юмора. Но как офицер и коммунист не мог ответить иначе как «Есть!», когда начальник кафедры Горьковского высшего военного училища тыла имени Маршала Советского Союза И.Х. Баграмяна полковник А.В. Лебедев выдал мне чудесный образчик военно-филологической мысли: «Мы тут посовещались, и я решил, что ты хочешь поехать добровольцем в Чернобыль».
«ФАНТА», «ФИЕСТА» И «ПЕПСИ-КОЛА» В НЕОГРАНИЧЕННОМ КОЛИЧЕСТВЕ
Лагерь 26-й отдельной бригады химзащиты Московского военного округа (МВО) располагался на границе Чернобыльского и Иванковского районов. Пять рядов армейских палаток, по сотне в каждом, стояли по краю огромного ярко-зеленого поля, окаймленного лесом в сочных красках августа. Поодаль – различные спецмашины под маскировочными сетями. В тылах, за палатками, располагались автопарк, столовые, бани, склады, санчасти и другие службы батальонов бригады. Менее чем в 2 км начиналась 30-километровая зона, центром которой и была Чернобыльская АЭС.
Я приехал на место дислокации бригады, когда прошли обильные дожди. И местный чернозем буквально засосал мощные ЗИЛы и «Уралы». Поэтому чуть в стороне, за опушкой, начали строить зимний лагерь.
Боевая работа на ЧАЭС и в окрестных деревнях шла в три смены. В связи с высокими уровнями радиации она занимала два-три, иногда четыре часа. Остальное светлое время личный состав стоил новый лагерь. 48-местными прорезиненными палатками накрывали двойной каркас из досок, пространство между стенками которого засыпали опилками, глиной, шлаком. Внутри палатки железные кровати в два яруса, деревянные полы, две печки-буржуйки. В углу – один на другом ящики с минеральной водой всех союзных республик СССР, с лимонадами, с редкими тогда «Фантой», «Фиестой», «Пепси-колой» и т.п. Этими напитками обеспечивали в неограниченном количестве и, конечно, бесплатно. В отличие от слухов, что в Чернобыле неограниченно выдавали спиртное.
Палатки стояли в два ряда, дорога перед ними заасфальтирована, за палатками – тыловые службы, в том числе кирпичные типовые столовые на каждые два батальона. После ужина они превращались в кинозал, где каждый день показывался фильм. В августе вместо кино несколько раз выступали артисты. Запомнился Аркадий Арканов. Алла Борисовна до нас не доехала, осчастливив стоявшую поближе к столице 25-ю бригаду Киевского военного округа.
В конце сентября начали поступать сборные домики разнообразных конструкций. В них стали размещать штабы, санчасти, офицерские общежития. Короче, не прошло и двух месяцев, как новый лагерь стал образцовым военным городком.
«ПАРТИЗАНСКИЙ» ПРИЗЫВ
Девять правофланговых палаток занимал наш отдельный батальон радиационной разведки и дозиметрического контроля. Три четверти офицеров батальона из запаса – разнокалиберные (от младшего до старшего) лейтенанты и два капитана – секретарь партбюро и особист. Кадровые офицеры – майоры – либо преподаватели военных училищ, либо работники военкоматов. Позитивное влияние нескольких младших офицеров из строевых частей МВО было довольно заметным. Прапорщиков всего три. Женщин ни в батальоне, ни в бригаде не было – ни на кухнях, ни в санчастях, ни среди связистов.
Остальные четыреста человек – приписной состав или, попросту, «партизаны». Им от 25 до 40 лет, солидный и серьезный трудовой народ. Им не нужно объяснять, как делать. Достаточно сказать, что нужно сделать. Ни до, ни после я не видел, чтобы люди так самоотверженно работали.
Техники в батальоне много, но она, покрытая свинцовыми листами, стояла без движения в дальнем углу автопарка. Свою дозу она уже получила до моего прибытия. Осталось по десятку ЗИЛов да УАЗиков.
ПЕРЕВОД С ЛОПАТ НА ШВАБРЫ
Боевая работа в августе-сентябре была настоящей мужской работой. Я возглавлял ночную смену, которая работала на открытых распределительных устройствах ОРУ-350, 700, 1500. Срывали на штык лопаты слой земли и загружали в контейнеры. Для дальнейшего захоронения в земле. Вместо срытой земли укладывались бетонные плиты, швы заливались бетоном. Мы выезжали в 19.00, работали посменно по 20–30 минут, после часового отдыха снова за лопату. Возвращались к завтраку, до обеда отдых, потом – строительство и благоустройство лагеря.
От ОРУ получались самые эффектные снимки зияющего развала 4-го энергоблока. В то время полным ходом шло строительство биостенки, которую потом назвали саркофагом.
С начала октября характер работы резко изменился. Батальону предстояло за месяц отмыть (в радиационном отношении) машинный зал 3-го энергоблока. После катастрофы от аварийного 4-го блока он был отделен мощной бетонной стеной. Машзал – это громадина в два футбольных поля. Психологически было не просто перестроиться с лопаты на щетки и тряпки да шланги и ведра со спецрастворами.
На семнадцатый день работы на машзале мне было предложено сдать свою должность начальника первой смены заместителю комбрига. И запрещен выезд на станцию, иначе моя доза перешагнула бы допустимую. А сменивший меня полковник через два дня с триумфом завершил отмыв машзала и под фанфары отбыл к месту постоянной службы.
Так как выезд на станцию мне был запрещен командованием бригады, я попал в неприятную ситуацию. Последующие две недели до моего отъезда домой мне показались самыми тяжелыми. Практически все люди, с которыми довелось «геройствовать» на машзале 3-го блока, сменились, а моя смена где-то задержалась. Приходилось инструктировать людей, после чего они отправлялись на боевую работу, а я… шел восвояси. Ощущение было не из приятных – люди в бой, а командир в кусты.
ОПЛАТА ЗА РИСК
Однажды решил съездить в Чернобыль. Все 33 раза, что был на ЧАЭС, проезжал мимо самого города, стоявшего в стороне в 12 км. Чернобыль представлял собой обычный южный райцентр с множеством частных домиков, утопавших в зелени садов, с большой современной автостанцией и несколькими массивными зданиями на центральной площади. В одно из них я и зашел, чтобы узнать про деньги.
Надо отдельно сказать о деньгах. Каждый день командировки оплачивался в тройном размере, каждый выезд на ЧАЭС – еще вдвое – в соответствии с должностным окладом или заработком по основному месту работы/службы. Плюс командировочные. Именно только командировочные выдавали «партизанам» в день их убытия, когда их заменяли вновь прибывшие. Обычно это где-то порядка ста или немного больше рублей. Остальные деньги они получали по месту работы по справкам, которые выдавал наш начальник финансовой части. Кадровым офицерам он выдавал сразу все положенное за командировку в Чернобыльскую зону.
По прибытии новой команды «партизан» штаб тут же распределял их по штатным должностям. Когда «партизан» получал установленную дозу, его рассчитывали, сажали в ЗИЛ с тентом и отправляли в Киев на вокзал. Обычно подгадывали таким образом, чтобы до отправления поезда оставалось несколько минут.
Но лозунг «Народ и армия едины!» не был пустым звуком. Как известно, спрос рождает предложение. За несколько минут прохода «партизан» через вокзал от автомашин к поезду лихие продавцы меняли сторублевку на вещмешок с водкой. Не нужно обладать особо богатой фантазией, чтобы представить дальнейший процесс вымывания радиации из организмов…
Кроме упомянутых денег за выполнение отдельных задач нам выдавала премии Правительственная комиссия. С денежными премиями я встретился в первый и последний раз за армейскую службу. Вот формулировка приказа об одном из двух моих поощрений такого типа: «за активное участие в уборке кровли 3-го энергоблока Чернобыльской АЭС от источников высокой активности, строительного мусора и уборке плит с отметок М и Н, в результате чего значительно снизился фон и появилась возможность работы роботов СТР». В результате за этих роботов благодарность и премия в 500 руб. Сейчас обычно вспоминают, что в то время инженер получал 100–120 рэ.
Напомню, что тогдашним Уставом внутренней службы предусматривались различные поощрения в виде благодарности устной или в приказе, грамоты, ценного подарка, письма на родину (родителям или на предприятие) и т.д. Весь это набор там применялся очень щедро. Но среди различного рода грамот в нашей части особой популярностью пользовалась та, на которой были слова «Родина сказала «СПАСИБО!», солдат!». А вне конкурса шла личная фотография в чернобыльском обмундировании с благодарственными словами командира, его подписью и печатью части.
С премиями дело обстояло так. Обычно примерно раз в десять дней из штаба бригады приказывали через час представить список поощряемых Правительственной комиссией. Не раз бывало, что пока бумага на эти деньги шла снизу вверх и обратно, награждаемый уезжал домой. Начфину приходилось отправлять деньги по почте.
Вот я и решил разузнать в Чернобыле, где располагалась Правительственная комиссия, как обстоят дела с премиями. Модно одетая барышня протянула мне очень толстую папку со словами: «Сами ищите своих». Полистав папку за два последних месяца, я действительно нашел фамилии более десятка награжденных офицеров, сержантов и солдат нашей части. Следуя совету барышни, поднялся этажом выше. Аналогичного типа дама взяла бумажку с моими пометками, бодро защелкала клавишами не часто в ту пору встречавшегося калькулятора и объявила общую сумму. Не успел я спросить, что же мне делать с добытым ею знанием, как она ловко начала вынимать из стоявших рядом с ней на полу мешков пачки денег.
Пикантность состояла в том, что ни первая, ни вторая барышни не спросили у меня хотя бы удостоверения. А выданных денег с лихвой хватило бы на автомобиль.
Еще хочу разъяснить простой, но действенный механизм того, о чем пелось в песне советских лет: «когда страна прикажет стать героем, у нас героем становится любой». За два с небольшим месяца из тысячи примерно «партизан» лишь двое отказались работать на ЧАЭС по причине здоровья. Их не принуждали, а назначили несменяемыми дневальными – подметать между домиками-палатками и убирать в двух общих домиках. Один – это ленинская комната: телевизор, плакаты по технике безопасности при работе на ЧАЭС, стенды с портретами членов Политбюро, военачальников, текстов присяги, Гимна СССР и иной ненаглядной агитацией. Другой – бытовая комната. Там столы с утюгами, иголки с нитками, пуговицы, погоны, подворотнички, щетки одежные и обувные и т.п.
Через неделю эти вечные дневальные сами очень просили включить их в смену для работы на станции. Все очень просто: каждый чернобылец тщательно вел счет полученной дозы. Ведь чем быстрее наберешь определенную дозу, тем раньше уедешь домой. Ну а в лагере, в 30 км от ЧАЭС, естественно, уровень радиации был таким, что дневальному для получения такой дозы потребовались бы не месяц-два, а гораздо больше времени. Так что все работали на ЧАЭС добровольно, и работали, повторю, истово. Другое дело, что ругались на допустивших катастрофу – ведь «виновники» были объявлены почти сразу.
В дополнение к названию этих заметок, скажу, что количество полученных бэр (биологического эквивалента рентгена) солдаты называли рейганами по имени тогдашнего президента США. И местных собачек звали не «Старшина» или «Дембель», а «Рентген» и «Доза».
Дарья Гармоненко 