Абиссинский стрелок,

С таким пистолетом можно и на слонов ходить. Фото Виталия Кузьмина

Паша Иванцов был заметной личностью среди курсантов Военного института иностранных языков. Крепко сбитый, мощный атлет с мужественным лицом и взрывоопасным характером, казалось, не боялся никого и ничего. Его смелые остроты в адрес отдельных институтских начальников и непопулярных советских политиков, насмешки над «развитым социализмом», при котором тогда жила страна, привлекали к нему всеобщее внимание.

Неукротимый нрав Паши доставлял массу хлопот начальству всех уровней. Перевоспитать Иванцова не удавалось, а исключить из института было немыслимо, поскольку его папа был близко знаком с самыми высокопоставленными людьми страны.

НЕ НАГЛОВАТЫЙ, А РАСКОВАННЫЙ

Однажды мой сосед по лестничной площадке сообщил, что меня искал какой-то курсант.

– Как он выглядел? – спросил я.

– Толстый, пьяный, и отец у него маршал, – проворчал сосед и добавил: – Нагловатый…

Выпить в увольнении – обычное дело, многие курсанты так поступали, и особой приметой это служить не могло. Зато все остальное однозначно указывало на Пашу. Правда, он был не толстым, а хорошо упитанным, не нагловатым, а по-актерски раскованным, и отец его был не маршал, а высокопоставленный сотрудник ЦК КПСС с возможностями не меньше маршальских. О нем не писали в газетах и не говорили по радио и телевизору, но он ежедневно, по-свойски общался с теми, о ком писали и говорили. А поскольку название его должности звучало не очень громко и не очень понятно, Паша придумал ей военный эквивалент.

Он мог быть и обходительным, и приветливым, и заботливым, и внимательным. Однако Иванцов не привык сдерживать порывы своей широкой, свободолюбивой души и творил все, что ему хотелось в тот или иной момент. Но обижал лишь тех, кого считал необходимым обидеть, и всегда уважал тех, кто был того достоин, несмотря на разногласия с ними.

Раздражать его, а тем более злить было небезопасно. Конечно, в определенный момент он так или иначе предупреждал оппонента о возможных последствиях, но стоило тому пренебречь сигналом или хоть чуть-чуть промедлить, дискуссия кончалась для него плохо.

По окончании института Паша улетел в Эфиопию, где у него сразу начались проблемы. Крепкое спиртное в отличие от СССР продавалось в Африке буквально на каждом шагу, к тому же в больших литровых бутылках, радовавших глаз и руку.

Но объемистая стеклотара и недостаток кислорода в высокогорной Аддис-Абебе приводили к тому, что железный организм Паши начал давать сбои. Он беспомощно падал на улицах эфиопской столицы, и испуганные аборигены везли его в клинику, полагая, что большого белого господина хватил солнечный удар.

Однажды врачи поставили правильный диагноз, сообщили в советское посольство, и Иванцова из клиники перевезли на гауптвахту, где «лечили» несколько суток.

Впоследствии Паша очень гордился фактом, что посидел не только на московской, но и на аддис-абебской гауптвахте.

Однако настал момент, когда начальство решило применить к нему высшую меру наказания, принятую для советских граждан за рубежом: отправку на родину. Паша призвал на помощь весь свой артистизм, изобразил горячее раскаяние и пообещал исправиться. Вдобавок, как руководитель тамошней художественной самодеятельности, он обязался дать в новогодние праздники такой концерт, какого советская колония в Эфиопии еще не видела.

Начальство поверило Иванцову, однако его недавнее поведение не могло остаться без последствий. И до праздников его решили выслать из столицы в Эритрею, где шла война с сепаратистами.

Я ДАМ ВАМ ПАРАБЕЛЛУМ

Советские военные там не воевали – они находились в Эфиопии в качестве технических специалистов, советников и переводчиков. Но эритрейские повстанцы очень любили брать белых заложников, и поэтому всем прибывающим в страну сразу выдавали пистолет ПМ. Паше этого показалось мало, и, прибыв в зону боевых действий, он решил вооружиться поосновательнее.

На богатом оружейном складе он выбрал самый внушительный пистолет, какой только сумел найти – крупнокалиберный «Люгер», то бишь парабеллум, артиллерийскую модель длиной в 32 сантиметра!

– Зачем он тебе? – смеялся кладовщик. – На слонов охотиться? Он почти на километр бьет! На больших дистанциях кобуру используют как приклад. Это ж пистолет-карабин!

– Si vis pacem, para bellum! – усмехнулся Паша. – Хочешь мира – готовь парабеллум!

Кладовщик не был силен в латыни и не понял переводческий каламбур. А Иванцов заткнул суперпистолет за пояс и отправился на войну. Эфиопы потом долго вспоминали, как храбро сражался в их рядах «Тылык ПашА», что по-амхарски означает «Большой Паша».

Слушать их было удивительно, поскольку советские военные не участвовали в тамошних боевых действиях, но все же Иванцов умудрился повоевать и в Эфиопии по примеру соотечественников, защищавших эту страну от колонизаторов, когда она еще звалась Абиссинией. И вот как это произошло.

БИТВА ЗА «ВРАТА АДА»

Пашу упекли на крохотный необитаемый островок в Красном море. Выжженный солнцем клочок суши был частью маленького безлюдного архипелага, прозванного эфиопами «Вратами ада». Природные условия там полностью отвечали названию – голый песок, умопомрачительная жара, отсутствие пресной воды и мириады ядовитых змей. При итальянцах там была каторга. То есть Иванцова решили наказать по-взрослому.

На островке размещалась небольшая база для ремонта военно-морской техники. На ней Паша и трудился вместе с группой советских и эфиопских специалистов.

Жили они непосредственно в доке, то есть по месту работы. Там же проводили свободное время с выпивкой, байками и песнями под гитару. Кому-то удавалось читать книги.

Кубрики были узкие, и Иванцов с трудом протискивался в них. А вскоре из-за обильной еды и малоподвижного образа жизни делать это стало еще сложнее.

Переполненный жизненными соками, он рвался на континент к очаровательным эфиопкам и кубинкам. И Паша нашел способ добираться до них.

Правда, совсем рядом орудовали эритрейские сепаратисты. И кто-то из них вынашивал планы уничтожить советскую базу на островке или как минимум осложнить ее обитателям и без того нелегкое существование.

Об одной из таких попыток эфиопские военные особенно любили рассказывать.

Какой-то абориген подрабатывал тем, что доставлял на остров свежие фрукты и овощи, перегружал их из лодки в мотофургончик и вез на базу. Сепаратисты решили использовать его транспорт в своих целях: то ли намеревались проникнуть в нем на базу и устроить стрельбу, то ли собирались набить его взрывчаткой, посадить за руль смертника и направить в док.

Несколько диверсантов незаметно пробрались на остров и устроили там засаду. Ранним утром они подкараулили мотофургон с фруктами, направлявшийся в сторону базы. Убогий, невооруженный водитель не мог оказать им сопротивления, поэтому сепаратисты спокойно вышли с автоматами на дорогу и велели ему остановиться.

Перепуганный торговец затормозил. Диверсанты обошли фургон и приоткрыли дверцу. Откуда им было знать, что внутри, на ананасах и бананах, лежал Паша, возвращавшийся с континента после ночных похождений?

Оглушительные выстрелы и пламя из артиллерийского «Люгера» явились для диверсантов полной неожиданностью. Тот, кто открыл дверцу, отлетел от фургона метра на два: пуля угодила в висевший на его груди автомат. Второй, раненный в ногу, закувыркался в пыли, но тут же вскочил на четвереньки и стремительно пополз прочь. Остальные брызнули врассыпную и попрятались за барханами.

Торговец дал по газам. Его драндулет сорвался с места, рассыпая по песку бананы и ананасы. Через пару минут они примчались на базу и сообщили о случившемся. Охранявшие док морпехи поспешили к месту происшествия. Однако сепаратисты к тому моменту успели забрать раненых и покинуть остров. На песке валялся лишь искореженный автомат.

В тот же день не только на острове, но и в других гарнизонах Эфиопии знали о том, как Тылык ПашА один отбил атаку диверсантов и обратил их в позорное бегство. Свалившаяся на Иванцова слава пришлась ему по вкусу, и чуть позднее он добровольно поучаствовал в рейде на занятый сепаратистами прибрежный город. Операция прошла почти бескровно: основные силы противника бежали еще до подхода правительственных войск, узнав, видимо, что вместе с эфиопами на них идет знаменитый Тылык ПашА со своим парабеллумом.

После этого местные жители не один год еще взахлеб рассказывали советским гражданам легенды об Иванцове. А тогда, сразу после событий, эфиопские власти вручили ему награды за доблесть. Советские начальники не последовали их примеру, поскольку воевать там Паша не имел права и к тому же находился на исправлении. Зато его вернули в Аддис-Абебу, чтобы он дал обещанный новогодний концерт.

И ОДИН В БАРЕ ВОИН

Свое возвращение с фронта Паша отмечал в одном из баров эфиопской столицы. Встреча с друзьями проходила настолько бурно, что привлекла внимание местных контрразведчиков. Те заинтересовались, кто это говорит громче всех, то и дело переходя на итальянский. Ведь на этом языке общаются в Сомали, которая давно уже воюет с Эфиопией.

Агенты не совсем вежливо потребовали от Иванцова предъявить документы. Они не знали, что с Пашей нельзя так обращаться. Тем более когда он отдыхает. Да и документов у него никаких не было.

Словесная перепалка моментально переросла в потасовку. В ход пошли кулаки и стулья. Персонал бара принял сторону родных спецслужб, однако Иванцов успешно держался один против всех.

Тогда агенты выхватили свои табельные стволы. Перед этим они убедились, что у противника нет на себе оружия, и полагали, что вид пистолетов охладит его пыл. Как они просчитались! Паша наклонился к стоявшей под столом сумке и извлек из нее свой ствол. И какой! Артиллерийский «Люгер», длинный, как винтовочный обрез, да еще превосходящий его калибром!

Аборигены оцепенели. Паша предложил им сложить оружие, но те медлили. Иванцов пальнул вверх, и пистолеты агентов тут же полетели на пол. После этого Паша велел им поднять руки и встать лицом к стене. Наперегонки, толкая друг друга, агенты выполнили приказ. За ними последовал персонал бара, предательски атаковавший Иванцова сзади.

Увидев, что бармен пытается звонить по телефону, Паша сделал пару выстрелов по бутылкам, стоявшим на витрине за стойкой. Он не раз видел такое в фильмах и был в восторге, что у него получилось еще эффектнее, ибо разлетелись не только бутылки, но и массивные деревянные полки.

Но кто-то все же вызвал военную полицию, и через минуту к бару подкатили джипы с солдатами. Видя такой поворот и ощущая себя героем вестерна, Иванцов велел пленникам забаррикадировать дверь мебелью.

Полицейские не решились атаковать и начали стрелять по окнам. Все, кто был в баре, легли на пол. И тут Паша осознал, что «вестерн» принимает слишком уж лихой оборот и голливудского хеппи-энда может не получиться. Он принялся было гасить пулями потолочные светильники, чтобы легче было смыться в темноте, но ламп оказалось слишком много, больше, чем патронов в его парабеллуме.

Тогда Паша кинулся наверх по лестнице, выбрался на крышу, перемахнул на соседнее здание, спрыгнул вниз и растворился в ночном мраке. Все, как в крутом боевике!

Полицейские сразу же выяснили, с кем им довелось столкнуться и, придя в себя, помчались в советское посольство. Дело пахло международным скандалом. Во избежание его посол пообещал местным властям строго наказать дебошира, а чтобы Пашу не упекли в местный зиндан, приказал нашим людям отправить его на родину ближайшим рейсом.

Самолет вылетал в Москву утром, однако к тому времени Иванцова не нашли ни у себя дома, ни где-либо в городе. И вместо него в Москву полетели лишь его вещи. Сам Паша появился к обеду и убыл в Москву вечером. На прощание посол лично поблагодарил его за «праздничный концерт».

Заключительным аккордом его выступления стало обнаружение у него на таможне в Москве того самого парабеллума. Паша объяснил, что улетал в спешке и просто забыл его выложить. Хотя не заметить такую «пушку» в сумке было сложно. Видимо, он просто хотел оставить себе память об Африке. Уголовное дело ему клеить не стали, учитывая его подвиги, награды, ну и всесильного папу, конечно, но на несколько лет все же законопатили переводчиком в самый отдаленный учебный центр.