0
6938
Газета Заметки на погонах Интернет-версия

30.06.2017 00:01:00

Испытание болью – телесной и душевной

Равиль Мустафин

Об авторе: Равиль Зиннатуллович Мустафин – подполковник в отставке, военный переводчик, журналист.

Тэги: фрунзе, военврач, квн, дорогобуж, днепр, германия, смоленск, ядвешем, красная армия


фрунзе, военврач, квн, дорогобуж, днепр, германия, смоленск, яд-вешем, красная армия Во фронтовой перевязочной 1-го Украинского фронта. Фото 1940-х годов

БЛОХИ

В академии имени М.В. Фрунзе на кафедре войсковой разведки работал старшим преподавателем полковник Анатолий Яковлевич Прокушев. Невысокого роста, крепко сбитый, образец рассудительности и порядочности. Была в нем какая-то особая задушевность, настоянная на накопленной годами мудрости. Анатолий Яковлевич очень уважительно относился к нам, военным переводчикам, к нашему труду. Мы платили ему той же монетой. Да и иностранный «спецконтингент» почти сразу проникался к Анатолию Яковлевичу доверием и уважением. Даже те из зарубежных офицеров, кто был поначалу настроен скептически, быстро меняли свое отношение и к нашим преподавателям, и к стране в целом.

Иногда в перерывах между занятиями вспоминал полковник Прокушев что-нибудь из своего фронтового прошлого. В моей памяти запечатлелись всего несколько рассказанных им эпизодов.

– Тяжело было противотанкистам, – рассказывал Анатолий Яковлевич. – Часто первыми вступали в бой с наступавшими немецкими танками. Многое зависело от сноровки артиллеристов, от их смелости, выдержки. Не зря ребята получали двойной оклад. На фронте солдаты, а они непревзойденные мастера метких формулировок, так про них говорили:

Длинный ствол – короткая жизнь. Двойной оклад – тройной … (далее произносилось слово, похожее на название ценного пушного зверька). Танку – капут, расчету – вечная память.

Однажды на марше над небольшой колонной наших войск появился немецкий самолет. По команде «Воздух» солдаты рассыпались вдоль дороги. Кто-то успел нырнуть в кусты, кто-то залег в траву. Боец Прокушев схватил винтовку, прицелился и выстрелил по самолету.

– Ты что делаешь? – услышал он приглушенный крик немолодого солдата. – Он же нас всех в капусту… пулеметами, бомбами… Что ты против него сделаешь? Винтовкой его не завалишь… Видишь, фашист не стреляет. Пусть улетает отсюда к чертям собачьим!

– Э, да я вижу, ты еще совсем молодой, необстрелянный, – продолжал пожилой солдат, когда самолет, заложив крутой вираж, скрылся за горизонтом. – А так бы ты только разозлил его… Сколько ребят наших он бы отправил на тот свет. Умереть мы всегда успеем, а надо, чтобы с толком, чтобы, умирая, мы с тобой побольше фрицев на тот свет забрали. А так – только сами погибнем без толку. Ничего, еще ума наберешься…

На одной из переправ Прокушева ранило. Осколок мины, рубанув по мыску сапога, перебил пальцы ноги. Прежде чем выслушать неутешительный вердикт военврача, Прокушеву пришлось долго ждать своей очереди на операцию в полевом госпитале. Врачи в первую очередь спасали тех тяжелораненых, кого еще можно было спасти. Ранение ноги напрямую не угрожало жизни молодого солдата, и медики посчитали, что тот может подождать. Уже на операционном столе Прокушев услышал от хирурга слова, от которых внутри все похолодело, оборвались надежды на будущее.

– Пальцы и часть ступни придется ампутировать. Крепись, солдат!

А солдат взмолился: как же так, ведь ему еще нет и двадцати, а он уже инвалид, калека. Как жить дальше?

Военврач был непреклонен. Объяснял, что без ампутации может развиться гангрена и тогда будет совсем худо, тогда придется отнимать всю ступню до голени, а может, и выше.

Но и Прокушев не сдавался. Напирал по всем направлениям. Клял несправедливую судьбу, взывал к жалости врача. Долго ли, коротко ли они спорили, приводя каждый свои  железные аргументы, никто теперь не скажет. Время, как известно, в операционных, да тем более на войне, течет по-своему и имеет особое измерение.

В конце концов военврач уступил. Хирург, видевший страдания и смерть тысяч людей, смягчился сердцем, пошел парню навстречу – пожалел молодость.

– Ладно, солдат! Так и быть, попробую сохранить тебе пальцы, но учти, если что… если гангрена, сразу отрежу.

На том и договорились. После операции дни проходили за днями, а окончательный ее исход по-прежнему оставался неясен. Никто из врачей не мог с уверенностью сказать, выдюжит молодой организм или верх возьмет гангрена.

Как-то ночью Толя Прокушев проснулся от того, что у него зачесались ноги. Зачесались где-то там, под бинтами. Зачесалось так, как никогда до этого в жизни ни разу не было. Казалось, все тело, каждая клетка его молодого организма требовала немедленного прикосновения и расчесывания. Не в силах более терпеть Прокушев в темноте как мог расковырял бинты. Стало чуть легче. До утра он уже не мог заснуть и с трудом дождался обхода врачей.

– Ты гляди, – обращаясь неизвестно к кому, повторял оперировавший Прокушева военврач. Он внимательно рассматривал рану на ноге и не скрывал радости.

– Вот теперь, боец, – говорил хирург, – тебя можно поздравить. Считай, в рубашке родился. Скоро будешь танцевать. Запомни: если в ране завелись блохи, значит, дела твои пошли на поправку. Гангрены никакой нет и теперь уже не будет!

ПОСЛЕ КАЗНИ

В отличие от многих коммуналок, которые сотрясались от постоянных скандалов между жильцами, наша квартира, вместившая в себя четыре семьи, являла собой островок спокойствия и взаимного уважения. Взрослые ее обитатели удивительным образом умели ладить друг с другом, прощали, а то и вовсе не замечали мелких огрехов соседей. У всех хватало мудрости понять, что иначе жизнь в и без того стесненных условиях могла превратиться в сплошной ад. Мы вместе переживали радости, вместе помогали пережить беду тем, в чьи двери она стучала.

Когда родители, наконец, купили новый телевизор, избавившись от старенького КВН с микроскопическим экраном и совершенно бесполезной выпуклой линзой, в которую заливалась вода, в нашей комнате по вечерам, особенно когда шли какие-нибудь новые фильмы или передавали фигурное катание, собирались соседи. Сидение у экрана обычно заканчивалось чаепитием и разговорами, обсуждением увиденного.

Однажды к нам на огонек пришла соседка, уже пожилая женщина, чуть моложе моей бабушки. Она тоже пережила оккупацию, но под Дорогобужем. После какого-то военного фильма, по-моему, это были «Живые и мертвые», они под впечатлением разговорились, стали вспоминать пережитое. И рассказ ее отпечатался в моей памяти на всю жизнь.

Дорогобуж. Небольшой совсем городок в верховьях Днепра, до войны более полноводного, настолько, что отсюда до Смоленска, за сотню с небольшим верст, ходили пароходы. Первое упоминание в летописях относится к 1150 году. Триста верст от Москвы.

Первый раз немцы оккупировали город в начале октября 1941 года, когда на всех парах ломились к Москве. Однако уже 15 февраля 1942 года в ходе Ржевско-Вяземской операции советских войск город был освобожден партизанскими отрядами «Дедушка», «Ураган», «Тринадцать», наступавшими в тесном взаимодействии с Первым гвардейским кавалерийским корпусом генерала Белова, совершавшим рейд по глубоким тылам немецко-фашистских войск, а также с подразделениями и частями 4-го воздушно-десантного корпуса и 33-й армии.

Почти три с половиной месяца, вплоть до 8 июня 1942 года, территория почти всего Дорогобужского и Ельнинского районов, части других районов Смоленской области оставались свободными от оккупантов. Здесь действовали органы советской власти, работали школы и сельсоветы, колхозы и предприятия. Дорогобуж стал столицей огромного партизанского края. В городе стоял штаб первой гвардейской кавалерийской дивизии генерала Баранова, входившей в корпус Белова. На базе многочисленных партизанских отрядов было сформировано первое в годы Великой Отечественной войны крупное партизанское соединение – 1-я Смоленская партизанская дивизия трехполкового состава. Вскоре была создана 2-я дивизия, которая действовала в Ельнинском районе.

Немцы не могли смириться с тем, что у них в тылу действуют партизаны и регулярные части Красной армии, создающие угрозу их коммуникациям на стратегическом направлении на Москву, сковывающие войска группы армий «Центр». Фашисты подтянули силы и средства и начали наступление на партизанский край, на его восточные районы. Партизаны отступали на запад и на юг, с боями прорывались через линию фронта и выходили к своим. Однако значительная часть партизанских сил попала в окружение, понесла огромные потери. Гитлеровцы начали люто мстить. В Дорогобуже и в его окрестностях появилась зондеркоманда во главе с изувером, ставшим самым жестоким и кровавым палачом Дорогобужа.

Местные жители узнали в командире карательного отряда Владимира (Вольдемара) Августовича Бишлера, до революции – крупного землевладельца-помещика. Его отец – немец, а мать – дочь одного из дорогобужских купцов. Свое детство и юность он провел на Смоленщине. Воевал во время Первой мировой войны, а в 1918 году уехал в Германию. В июне 1941 года ему было уже за шестьдесят, тем не менее Бишлер добровольно вызвался наводить новый порядок на оккупированных территориях в России.

Для жителей Дорогобужа начался настоящий ад. Людей арестовывали и бросали в застенки по малейшему подозрению в связях с партизанами. По улицам города, по дорогам района разъезжала «душегубка», с помощью которой гарантировалось «быстрое и качественное» умерщвление людей. Отряд Бишлера быстро вырос с 600 до 1,5 тысячи не человек – выродков, которых набирали из предателей, перебежчиков. Их, к сожалению, хватало. И из числа местных жителей, и попавших в окружение и плененных бойцов Красной армии, а также бывших партизан. Среди ближайших подручных Бишлера оказались и бывшие офицеры: командиры Красной армии, даже замполит и особист.

Первым делом каратели уничтожили несколько тысяч раненых и больных партизан и военнослужащих, остававшихся в полевых госпиталях. Потом ликвидировали глухих, слепых, немощных стариков из домов инвалидов. Охотились за советскими и партийными руководителями. Грабежи, изнасилования, убийства, пытки, массовые казни людей стали привычным делом для «свободных охотников» Бишлера. Подозрение в связях с партизанами могло стать основанием для уничтожения целой деревни. Не щадили ни стариков, ни детей, ни женщин. Свидетелем одной из таких экзекуций стала наша соседка.

Кто-то донес, что жители одной отдаленной деревни помогают партизанам. В отместку немцы решили деревню сжечь, а всех жителей расстрелять. Среди тех, кого схватили нелюди, был мальчик лет двенадцати. Совсем еще ребенок, однако уже достаточно разумный для того, чтобы понять, что его ждет. И он, мальчишечка, ангельская душа, светлая в те последние минуты жизни своей, еще и не начавшейся-то как следует, не выдержал холодного пустого взгляда смерти. Жуть одолела от проглянувшей бездны, от того, что ничем ее не отвратить, ни мама не защитит, никто. Мальчик испачкал исподнее перед гибелью.

– Мы потом его обмывали, штанишки меняли, – рассказывала соседка, – чтобы хоть как-то обычай соблюсти. Нас, женщин, в основном уже старух, пригнали из соседних деревень, чтобы, с одной стороны, запугать, что будет, если помогать партизанам, с другой, – чтобы похоронить убитых. Приказали выкопать яму одну на всех… Хорошо, осень была, еще не зима. Полицаи долго ходили, добивали тех, кто еще стонал, кто дышал…

Через много лет мне довелось побывать в израильском Яд-Вашеме. Там фотография такого же примерно по возрасту мальчика. Только не из-под Дорогобужа, а из варшавского гетто. И снимал скорее всего какой-нибудь эсэсовский палач. В глазах бегущего куда-то паренька страх, отчаяние, безысходность, такая же смертная тоска. Сколько ему еще осталось прожить – несколько часов или минут?

В моем сознании тогда соединились никогда мною не виденный образ расстрелянного под Дорогобужем мальчика, о котором я только слышал в далеком детстве от пожилой соседки, и запечатленный на снимке мальчик из гетто. Я не хочу, чтобы такое повторилось с моими внуками или с чьими-то другими внуками, правнуками или детьми. Я хочу, чтобы они жили долго и счастливо, не знали страха, не испытали всего того, через что прошли дети войны. Не хочу, чтобы на земле появлялись новые Пискаревские кладбища или Саласпилсы, где нашему брату, переводчику, всегда мешает работать комок в горле.



Комментарии для элемента не найдены.

Читайте также


В Совете Федерации остается 30 свободных мест

В Совете Федерации остается 30 свободных мест

Дарья Гармоненко

Иван Родин

Сенаторами РФ могли бы стать или отставники, или представители СВО-элиты

0
402
Россияне хотят мгновенного трудоустройства

Россияне хотят мгновенного трудоустройства

Анастасия Башкатова

Несмотря на дефицит кадров, в стране до сих пор есть застойная безработица

0
447
Перед Россией маячит перспектива топливного дефицита

Перед Россией маячит перспектива топливного дефицита

Ольга Соловьева

Производство бензина в стране сократилось на 7–14%

0
638
Обвиняемых в атаке на "Крокус" защищают несмотря на угрозы

Обвиняемых в атаке на "Крокус" защищают несмотря на угрозы

Екатерина Трифонова

Назначенные государством адвокаты попали под пропагандистскую раздачу

0
531

Другие новости