Путеводитель по нереальности

Максим Лаврентьев. Немного сентиментальный путеводитель: Стихи о Москве, Петербурге и┘ /Предисл. С. Есина – М.: Спутник+, 2008. – 112 с.

«Путеводитель» Максима Лаврентьева действительно немного сентиментален. Лирический герой поэта элегически разнузданно ностальгирует по Петербургу и Москве осьмнадцатого века – по миру парков, садов, фонтанов и античных статуй. Но экзотика прошлого легко гармонирует с приметами настоящего времени, с джинсами стрейч, судакским пляжем, Тимирязевским рынком. Поэтическая стратегия Лаврентьева – в сочетании классических форм, плотности философского содержания и новаторстве ритмов и концевых созвучий. Рифма должна быть оригинальна, содержательные значения – не однозначны.

Пространственные признаки путешествий лаврентьевского героя («шпиль Адмиралтейства», «старый парк, скамейка, летняя эстрада», Царское и Павловск) перманентны, они не носят никаких определенных временных мет. Время действия, таким образом, оказывается растянутым, произвольным. Теперешние московские улицы («Бутырка, Масловка, Сущевка») легко трансформируются в села и деревни державинских времен, а сам лирический герой – в байстрюка-барина. Даже когда черты современности становятся явственны, герой как будто проговаривается о своем иномирии: «Кто скажет, что мы посредники/ Между двумя мирами,/ Когда мы идем по Сретенке,/ Прямо или дворами?», или «Выхожу гулять под небом серым –/ Неизвестный маленький связной/ Между Богом и вот этим сквером», или «Кто же в этом мире я,/ Может быть, и впрямь – пришелец?»

Декорации меняются, а прогулки остаются. Борис Суходольский. "Прогулка". 1754. ГТГ

Парковые прогулки очарованного денди постепенно превращаются в символический буддийский Путь перевоплощающейся души. Поездка в метрополитене приобретает метафизическое значение: Кольцевая линия трансформируется в колесо сансары, а поездка «до конца» становится метафорой окончательного освобождения от перерождений. Не случайно в стихах то и дело возникают мотивы сна, нереальности происходящего: «Мир – лишь призрачный караван,/ Или праздничный карнавал». Астрологический знак гороскопа обретает альтернативные реальности черты, герой чувствует себя лежащей на дне рыбой: «И можно лежать на дне/ Десятки и сотни дней –/ Пусть все искушенья мира/ Теченье свободно проносит мимо». Парк, звучащий рефреном всему сборнику, соотносится с внутренним, сотворимым раем. «Когда-то я мечтал завести свой сад┘/ Теперь мой сад повсюду, и вход – я сам». В этом внутреннем саду и происходит метафизическое бытие героя: «Здесь друзьям не бывает деленья./ Здесь не помнят ни званья, ни чина, / Здесь, как дети, толпятся деревья/ И лепечут почти различимо». В качестве приложения в сборник включена статья Лаврентьева «Танатогенез в поэтическом тексте. Наблюдения над русской эсхатологической лирикой» – о пророческих предсмертных стихах Веневитинова, Вагинова, Введенского.