Москва ответит на прямой военный вызов

Шахта со «Стилетом».
Фото из книги «Оружие России»

О необходимости заключения нового российско-американского соглашения о сокращении стратегических наступательных вооружений взамен Договора СНВ-1, срок действия которого истекает 5 декабря 2009 года, говорят все без исключения аналитики в сфере международной безопасности. Вместе с тем на недавнем совещании главы внешнеполитических ведомств стран – членов НАТО высказались в поддержку развертывания третьего позиционного района американской ПРО в Европе. Хотя Москва заранее предупредила и Вашингтон, и прочие западные столицы, что готова предпринять ответные меры в случае осуществления планов США. После чего некоторые эксперты вспомнили о Карибском кризисе. Однако консультант командующего РВСН генерал-полковник в отставке Виктор Есин убежден, что тот, вошедший в историю, беспрецедентный пример ядерного сдерживания не повторится.

– Виктор Иванович, как бы развивались российско-американские отношения, если бы тогда, в начале 60-х годов, Советский Союз не провел военную операцию «Анадырь»?

– История не имеет сослагательного наклонения. Поэтому нет однозначного ответа на этот вопрос. Можно лишь с уверенностью сказать: если бы Советский Союз не вмешался тогда в назревавший Карибский кризис и не провел военную операцию «Анадырь», то США неминуемо осуществили бы акт прямой военной агрессии против Республики Куба и установили бы там угодный им режим правления. Как известно, проамериканским он был при Батисте, которого в 1959 году свергла кубинская революция.

Если же исходить из оценки событий того далекого времени в целом, то, как представляется, кризис, подобный Карибскому, был почти неизбежным. Обоюдожесткий, зачастую за гранью фола внешнеполитический курс, который проводили и Вашингтон, и Москва, неминуемо вел их к конфронтации...

...Когда решался вопрос о характере и возможных масштабах военной помощи Кубе, руководство СССР четко понимало, что нельзя ограничиваться поставками оружия и сосредоточением группировки войск, оснащенной обычным вооружением. Этого было бы абсолютно недостаточно. От американской агрессии Кубу могло спасти только размещение там советских ракет, что и было сделано в рамках операции «Анадырь».

Да, риск ввязывания Советского Союза в ядерную войну с США был велик. Но достижение поставленной цели – предотвратить американскую агрессию против Кубы – было невозможным при любом другом варианте оказания ей военной помощи.

Таким образом, можно утверждать, что операция «Анадырь» стала ярким примером ядерного сдерживания изготовившегося к нападению всесильного агрессора.

– Не находимся ли мы сейчас на грани нового Карибского кризиса?

– События августа 2008 года, связанные с «пятидневной войной» на Кавказе, безусловно, резко ухудшили российско-американские отношения. Дошло до того, что Вашингтон призвал мировое сообщество осудить и изолировать Россию за непропорциональное, по мнению США и их союзников, применение силы в отношении Грузии. Последнюю они не только не признали агрессором, развязавшим кровопролитную войну, а наоборот – выставили жертвой российского нападения.

И все же такого кризиса, как Карибский 1962 года, не будет. Для этого нет тех глубинных причин, о которых я уже упоминал. Сегодня Россия и США, хотя и соперничают на мировой арене, уже не враги. Столкновение их глобальных интересов, по-видимому, неизбежно и в будущем, но к новой холодной войне это не приведет. Этой войны не хотят ни Москва, ни Вашингтон, потому что она никому не выгодна.

Нынешняя пауза в российско-американских отношениях – явление временное. Отсутствие стратегического диалога не отвечает ни национальным интересам России, ни национальным интересам США, поскольку без их совместных усилий не могут быть разрешены насущные проблемы, от которых исходит угроза как международной безопасности в целом, так и национальной безопасности каждой из двух стран. К числу таких проблем относятся предотвращение распространения оружия массового уничтожения и средств его доставки, урегулирование существующих локальных вооруженных конфликтов и недопущение новых, борьба с международным терроризмом, распространением наркотиков и другое, вплоть до преодоления нынешнего кризиса мировой финансовой системы.

– Стоит ли однозначно говорить о том, что «стратегические броски», подобные «Анадырю», больше никогда не повторятся, даже в условиях приближения американской ПРО к границам России?

– Полагаю, что в обозримой перспективе проведение Россией военной операции, подобной «Анадырю», исключено. В ней просто нет надобности, да и побудительные мотивы отсутствуют: ныне у России в дальнем зарубежье нет таких союзников, которые были у Советского Союза и которых тогдашнее советское руководство считало необходимым защищать от иностранной агрессии всеми имеющимися военными средствами.

Что касается потенциальных угроз, обусловленных приближением американской стратегической ПРО к нашим границам, то для парирования их Россия располагает широким набором асимметричных военных мер, не требующих размещения российских воинских формирований с ядерным оружием за пределами национальной территории. Об этих мерах 5 ноября этого года сказал президент Дмитрий Медведев, выступая в Кремле с Посланием Федеральному собранию РФ, и нет надобности их повторять. Они прозвучали весьма внятно, и их услышал мир.

Но все же, как советуют мудрецы, «никогда не говори «никогда». Мир развивается во многом непредсказуемо, долгосрочные прогнозы, как правило, не оправдываются. Спектр военных угроз России и ее союзникам, среди которых могут появиться и страны дальнего зарубежья, меняется. Как следствие, нельзя полностью исключать ситуацию, когда события потребуют от России отстаивать свою, а также своих союзников безопасность, в том числе и посредством размещения наших воинских формирований с ядерным оружием на территории союзных государств. Но очень хочется, чтобы этого никогда не потребовалось. Достаточно и одного Карибского кризиса.

– Какие уроки были извлечены из Карибского кризиса?

– Их много, но двум из них присущ глобальный характер, и на них я хотел бы обратить особое внимание читателей.

Урок первый: СССР и США в равной степени убедились, что не просчитанные по своим последствиям провокационные действия в региональном конфликте легко перерастают в угрозу их прямого столкновения, чреватого развязыванием ядерной войны, победа в которой иллюзорна. Они согласились, что в интересах каждой из сторон, а также всего человечества необходимо стремиться избегать опасности умышленного или непредумышленного развязывания ядерной войны и что для этого можно и нужно разрабатывать соответствующие механизмы. И первым здесь стало Соглашение 1963 года об установлении прямой линии связи, именуемой еще «горячей линией», между руководителями США и СССР. Затем последовало Соглашение 1971 года о мерах по уменьшению опасности возникновения ядерной войны между Соединенными Штатами и Советским Союзом, а в 1972 году были заключены первые советско-американские договоры, которые ограничили гонку ядерных вооружений. Это Договор ОСВ-1 о некоторых мерах в области ограничения стратегических наступательных вооружений и Договор по ПРО об ограничении советских и американских систем стратегической противоракетной обороны.

Немаловажен и второй урок. Операция «Анадырь» показала, что при умении правильно распорядиться даже ограниченным по возможностям ядерным потенциалом можно добиться определенной военно-политической цели в противостоянии с противником, превосходящим тебя в военном отношении. Но при этом необходимо ощущать ту «красную черту», которую нельзя переходить, чтобы не ввергнуть себя, а заодно и весь остальной мир в ядерный апокалипсис. Это особенно хорошо усвоили те государства, у которых ядерный арсенал неизмеримо меньше, чем у таких сверхдержав, как США и Россия. Ядерная стратегия таких государств во многом опирается на минимальное сдерживание, эффективность которого и была продемонстрирована в 1962 году.

– Как вы считаете, цитадель в Козельске, вооруженная ракетами «Стилет», для американцев страшнее ракетных комплексов средней дальности, которые можно было бы разместить в какой-то из стран Латинской Америки?

– Опасаюсь, что постановка вопроса в таком ракурсе может вызвать у читателей газеты неверное представление о той цели, которую президент России Дмитрий Медведев преследовал, принимая решение о сохранении Козельского ракетного соединения.

Это решение не направлено на то, чтобы устрашить США. Это вынужденный ответный шаг на действия нынешней администрации Соединенных Штатов, ущемляющие безопасность России. Развертывание третьего позиционного района американской, подчеркну – стратегической, ПРО в Чехии и Польше – это, что бы там ни утверждали в Вашингтоне, Праге и Варшаве, прямой и очень серьезный военный вызов России. Вот почему правомерность предпринятых Москвой шагов как контрмер на брошенный Вашингтоном вызов сомнений не вызывает.

Если же представить, что Россия сегодня решилась бы на размещение своих баллистических ракет в какой-либо стране Латинской Америки, то этот шаг, я в этом убежден, вызвал бы у мировой общественности по крайней мере недоумение. Ведь баллистические ракеты – это наступательное оружие. Встал бы вопрос: зачем это России? И вразумительный ответ на него трудно найти.

Провоцировать Россию не следует, но и на провокации Россия не должна поддаваться. Эмоции в таких делах крайне опасны. Отвечать в любой ситуации надо взвешенно и разумно, соизмеряя ответные меры со степенью угрозы, и обязательно тщательно просчитывать последствия. Главное, чтобы предпринимаемые шаги не приводили к обратному эффекту – вместо укрепления безопасности не понижали ее уровень.

В этой связи мне очень импонирует одно недавнее заявление президента России. Выступая в Вашингтоне в Совете по международным отношениям, он сказал, что Москва не пойдет первой на применение мер, направленных на нейтрализацию военного потенциала элементов американской системы ПРО в Европе, и что Россия будет действовать только в порядке ответных шагов. Теперь, как говорится, «мяч» на стороне американцев. Россия рассчитывает на должное взаимопонимание с той «командой», которую сейчас формирует избранный президент США Барак Обама. У меня теплится надежда на благополучное разрешение кризиса вокруг элементов американской ПРО в Европе. А надежда, как известно, умирает последней.

– Будет ли продлен, по вашему мнению, Договор СНВ-1?

– Недавно директор департамента по вопросам безопасности и разоружения МИД России Анатолий Антонов в интервью ИТАР-ТАСС сообщил, что Россия недавно получила от Госдепа США проект российско-американской юридически обязывающей договоренности для замены Договора СНВ-1 и что МИД РФ с привлечением заинтересованных российских ведомств работает над этим документом. Антонов также сказал, что в ближайшее время российская сторона отреагирует на этот документ, после чего состоятся российско-американские консультации на уровне заместителей министров иностранных дел. Правда, Анатолий Антонов затем добавил, что пока вопрос об их конкретной дате и месте проведения не согласован. Возможно, они состоятся в декабре этого года.

Исходя из оценки высказываний Антонова, как мне представляется, время для подготовки, подписания и ратификации нового договора уже упущено, если полагать, что этот договор должен был бы вступить в силу не позднее 5 декабря 2009 года, когда истечет срок действия Договора СНВ-1.

Многолетний опыт свидетельствует, что при смене администрации в Вашингтоне новая администрация первые 100 дней только осваивается и разбирается с «наследством», которое ей досталось. Поэтому возобновление полноценных российско-американских консультаций по новому договору скорее всего возможно не ранее апреля–мая 2009 года. И если предположить, что стороны будут настроены на конструктивные переговоры и проявят обоюдную готовность к компромиссам, то на согласование позиций, которые во многом различны, потребуется, опять же исходя из прошлого опыта, до шести месяцев.

По имеющейся информации, главным «яблоком раздора» стал вопрос о количестве развернутых носителей стратегического ядерного оружия у каждой из сторон. Россия, стремясь устранить ущербность в этом вопросе Договора СНП 2002 года, который не лимитирует число развернутых носителей стратегического ядерного оружия, резонно полагает, что необходимо установить верхнюю «планку» для количества таких носителей, как это, например, предусмотрено в Договоре СНВ-1. Американская сторона, не желая ограничивать возможности своих стратегических наступательных сил по обладанию так называемым возвратным потенциалом, категорически против установления упомянутой верхней «планки», ссылаясь на прецедент Договора СНП. Найти здесь компромисс будет очень сложно.

Ведь это не схоластический спор. За ним скрывается принципиально важное: либо будет соблюден баланс возможностей стратегических ядерных сил сторон, а по большому счету – равная безопасность России и США, если восторжествует российский подход; либо американцы, если верх возьмет их позиция, сохранят за собой ряд серьезных преимуществ. Если произойдет последнее, то принцип равенства безопасности договаривающихся сторон будет нарушен. А он-то и был фундаментом всех прежних соглашений в сфере ядерных вооружений, начиная с Договора ОСВ-1 1972 года. Лишь в 2002 году при заключении Договора СНП было допущено отступление от этого принципа: по-видимому, в атмосфере эйфории от декларативного заявления российского и американского президентов об установлении между Россией и США партнерских отношений.

Как показала реальность, российско-американское партнерство не сложилось, а США получили возможность при желании нарастить «возвратный потенциал» своих стратегических наступательных сил к концу 2012 года до величины в 3000 ядерных боезарядов. Ведь американцы при выполнении обязательств по Договору СНП сохраняют в боевом составе большую часть имеющихся носителей стратегического ядерного оружия, сокращая количество развернутых ядерных боезарядов до установленного договором уровня за счет так называемой разгрузки носителей. У России такой возможности нет, поскольку из-за устаревания большей части группировки стратегических ядерных сил она вынуждена, выполняя обязательства по Договору СНП, выводить из боевого состава выработавшие эксплуатационный ресурс носители стратегического ядерного оружия с последующей их ликвидацией.

Исходя из складывающейся непростой ситуации, если Россия и США обоюдно заинтересованы в сохранении режима контроля над ядерными вооружениями, который основан на Договоре СНВ-1, то им ничего не остается, как использовать в 2009 году предусмотренную этим договором процедуру продления срока его действия на 5 лет и продолжить переговоры по подготовке нового соглашения.

Причем, как мне представляется, формат этих переговоров следовало бы расширить. Договоры СНВ-1 и СНП помимо того, что они в значительной степени взаимообусловлены, регламентируют правила поведения сторон в одной и той же сфере – стратегических ядерных вооружений России и США. А поэтому решать судьбу этих договоров необходимо одновременно. Да и в тактическом плане это выгоднее: расширяется поле для достижения компромиссов.

– А если российская и американская стороны так и не придут к общему знаменателю?

– Тогда придется выравнивать ситуацию за счет увеличения количества развернутых нами носителей. Иного не остается. Теперь предположим, что некоторые наши перспективные ракеты будут иметь – прошу заметить, я не утверждаю, а всего лишь мысленно моделирую – шесть боеголовок. В таком случае мы будем разворачивать новейшие комплексы, устанавливая на них две или три боеголовки и оставляя на платформах головных частей свободные места. Это позволит неукоснительно соблюдать условия Договора СНП. Однако данные меры выльются в копеечку. Количество дивизий в РВСН сокращаться не будет, возможно, даже придется снова осваивать ранее брошенные позиционные районы. Чтобы этого избежать, надо договариваться. С другой стороны, мы не можем не учитывать, что американцы разворачивают свою глобальную систему ПРО, о конечном облике которой они тоже не говорят.

– Получается, что сохранение в составе РВСН Козельского соединения обусловлено бережным отношением к нашим носителям?

– Именно так. Мы не стремимся к увеличению числа оперативно развернутых боезарядов. Сохраняется три полка – это 30 пусковых установок. Не секрет, что у ракеты «Стилет» на сегодняшний день имеется шесть боевых блоков, а мы оставим, к примеру, по одному – оперативно развернутому – у каждого «изделия», чтобы у нас появился резерв. Наши стратегические ядерные силы должны обладать возможностью нанесения в ответных действиях неприемлемого ущерба любому противнику, невзирая на его средства противоракетной обороны.