Сергей Брезкун
Новый взгляд на жизнь. Фото Александра Шалгина (НГ-фото)
А где кончик в клубке нынешних оборонных проблем? Вдумчивый анализ убеждает, что это – российские микрочипы.
Сразу должен принести извинения профессионалам – в проблемах разработки и производства микропроцессоров автор более чем дилетант, но коль уж профессионалы не ставят вопрос категорически и в упор, кому-то его поставить надо. Решить же проблему могут, конечно, только профессионалы. Но профессионалы, понимающие, что тот, кто хочет сделать, найдет способ, а тот, кто не хочет – причину для отговорки.
КРИТИЧЕСКАЯ ТОЧКА
Вряд ли надо доказывать, что положение в оборонных НИОКР и в оборонной промышленности по сравнению с первой половиной 80-х годов близко к катастрофическому. Здесь не место анализу причин происшедшего и поиску виновных, но сказать правду надо, да ее сейчас несложно и узнать – достаточно просмотреть специализированную периодику.
Дмитрий Рогозин оказывается у корыта, не им разбитого, но любой военачальник знает, что ответственность за вверенное ему соединение возникает сразу после назначения, даже если дело провалено предшественником.
Можно вспомнить и литературного капитана Блада с его принципом: «Я принимаю дела в том виде, в каком их нашел». Однако, приняв разваленные дела, вряд ли их можно поправить без всестороннего анализа ситуации. И сейчас вроде бы за это принялись как в органах государственного управления, так и на уровне экспертных оценок.
Тем не менее, на мой взгляд, в оборонной сфере наблюдается странная, противоречивая картина. Идут дискуссии о характере и формах вооруженного противостояния, об облике и задачах военной организации, о необходимости разработки систем оружия, но все это – на фоне того, что продолжаются или планируются крупные проекты, которые были приняты в предшествующий провальный период.
На что реально-то деньги идут? На провозглашаемую оборонную модернизацию с учетом разумных концептуальных воззрений и с новой расстановкой приоритетов? Или – на то, что было заложено раньше, – без адекватного глубокого анализа? Президент Владимир Путин в «атомном» Сарове заявлял о выделении 23 трлн. руб. на нужды обороны до 2020 года. Потом цифра снижалась, оставаясь, однако, огромной. А как эти средства распределяются по приоритетам? И как эти приоритеты расставлены сейчас? С полной переоценкой прежних, сомнительных с точки зрения обеспечения гарантированного мира концепций оборонного строительства или лишь при косметических мерах, без переоценок?
Создается впечатление, что ближе к правде последнее. Что-то не видно четкого анализа того, что необходимо для решения единственной системно верной задачи военной организации России, – гарантированного исключения войны. Сейчас иногда ссылаются на давнюю записку в ЦК КПСС военно-морского министра Николая Кузнецова, утверждавшего, что военная организация создается для войны и только для войны. Но военная организация ядерной России может и должна создаваться для исключения войны. А для этого военно-технический облик стратегических систем и их инфраструктуры, включая СПРН, должен полностью определяться возможностями отечественной научно-технической и производственной базы.
Где критическая болевая точка этой базы? Пока что Россия не утратила многие из своих возможностей. Мы способны разрабатывать и производить своими силами стратегические носители, разрабатывать и производить ядерное боевое оснащение. У нас есть металлургическая и машиностроительная базы. Мы можем произвести необходимое станочное оборудование, электрооборудование. У России все еще имеются обширные научные, инженерные, технологические знания, необходимые для разработки и производства большинства компонентов стратегических вооружений.
Но по одной позиции, причем важнейшей, мы оказываемся в таком положении, что становится страшно. Имеются в виду почти полный разгром отечественной микроэлектроники и образование такого отрыва от лидеров, который не свойственен ни одной другой наукоемкой отрасли России. Скажем, ракетные и авиационные двигатели мы еще можем разрабатывать и производить сопоставимо с мировыми лидерами. Можем строить корпуса атомных лодок и их реакторы. А микропроцессоры? Увы, вопрос надо относить к риторическим.
Итак, с одной стороны, современные микросхемы оказываются важнейшим стержнем эффективной военной организации России, а с другой стороны, именно в этой сфере зависимость России и ее обороны от внешнего мира оказывается не просто большой, а почти полной. Сегодня, по компетентным экспертным оценкам, отечественная промышленность не в состоянии производить, например, микрочипы по всей необходимой Роскосмосу номенклатуре. На этом основании многие уверены, что единственный выход заключается в импорте.
Но что означает импорт стратегически ключевых компонентов оборонных систем? Такой импорт – залог утраты способности к эффективному ядерному сдерживанию и пролог к утрате независимости или в результате победоносной для агрессора войны против России, или в результате ультимативного давления на Россию, лишенную микроэлектронной промышленности.
Так что же важнее для нас сейчас – восстановить производство авианосцев или любой ценой создать в России пусть не конкурентоспособное на мировом рынке, но собственное производство микросхем при адекватной научной поддержке этой отрасли? Впрочем, остается открытым вопрос: а возможно ли ее возрождение?
И ЗАПРЯГАЛИ, И ЕХАЛИ БЫСТРО
В свое время Россия смогла обеспечить бурный рост микроэлектроники и в научном, и в технологическом отношении. В 1953 году американцы уже использовали транзисторные схемы, в то время как в СССР о них лишь слышали. А в 1962 году в НПП «Сапфир» был разработан первый советский радиационно стойкий кремниевый диод. В 1963 году одновременно в США и в СССР началась разработка структур КНС-электроники («кремний на сапфире»).
Успехи были налицо, и, например, ветеран НПП «Сапфир» доктор технических наук, профессор Юрий Носов отмечает, что одним из важнейших достижений отечественной науки стало формирование электронного научного сообщества, которое хотя и не имело ярких лидеров, зато было высокопрофессиональным, энергичным, целеустремленным, со здоровым корпоративным духом и, что самое существенное, с выдающимися промышленными результатами. Кстати, сам Юрий Романович – лауреат двух Государственных премий (1972 и 1986 годы), Премии Совмина (1991). Разработал и внедрил в производство более 20 типов полупроводниковых приборов. К 90-м годам многим членам этого общества было лет по 30–35, то есть сегодня им под 60. Где они были востребованы все эти годы – в Силиконовой долине? И где востребованы их ученики, их младшие коллеги, в середине 80-х годов пришедшие в чертовски интересное и перспективное дело?
В начале 80-х годов в СССР был создан первый полноформатный радиационно стойкий микропроцессорный комплект из 11 микросхем. При этом разработка, например, КНС-микросхем проводилась в СССР полностью, независимо от технологических достижений США.
В 1980 году – в то время НПП «Сапфир» активно разрабатывало оптроны и полупроводниковые индикаторы – при НПП «Сапфир» была образована кафедра «Некогерентная оптоэлектроника» Московского государственного технического университета радиотехники, электроники и автоматики (МИРЭА), существующая и сегодня. Увы, теперь студенты, как признает тот же профессор Носов, не очень хотят учиться и еще меньше стремятся идти работать в электронику. При этом маститый микроэлектронщик надеется, что упорство преподавателей кафедры и руководства предприятия сумеет преломить ситуацию и приток молодых инженеров, технологов, исследователей станет заметнее.
Однако вряд ли усилия того или иного вуза могут что-то кардинально изменить. Нет, тут нужны действия более мощные, скажем, вице-премьера Дмитрия Рогозина при непосредственном участии президента Владимира Путина. Проблема-то не частная, а всеобъемлющая, жизненно важная не просто для сохранившихся предприятий микроэлектроники, а для всей России, для ее исторического будущего.
Сейчас, имея в виду оборонку, часто поминают Сталина и Берию. Так вот, знакомство с составом участников совещаний у Сталина и Берии показывает, что тогдашние лидеры государства постоянно и заинтересованно советовались с профессионалами и не просто выслушивали их, а принимали – по результатам обсуждения – серьезнейшие практические решения. Потому и были решены в считанные годы, да еще и в разоренной стране, атомная и ракетная проблемы, были обеспечены успехи уже в начале 50-х годов в области разработки компьютеров и заложена научная и кадровая базы быстрого развития советской микроэлектроники.
В качестве информации к размышлению напомню, что достижения 60–80-х годов мы имели без ставки на «рынок», «топ-менеджеров» и «трансфер технологий». Результатами же разного рода гарвардских «новаций» стали деградация электронного научного сообщества, которое сформировалось в советские годы, и почти полная ликвидация отечественной микроэлектроники.
РУССКИЙ ВОПРОС
Вопрос: «Что делать?» – считается извечно российским вопросом. Однако, на мой взгляд, давно пора поставить здесь вместо сакраментального вопросительного знака деловое двоеточие. Вот только кто обязан это сделать? Ответ очевиден – ученые, инженеры, конструкторы, производственники и та часть силовиков, которые служат, «не картавя». Если президент Владимир Путин и вице-премьер Дмитрий Рогозин будут отождествлять себя с этими кругами, то все сообща мы сможем найти нужный алгоритм и способы выхода из того болота, в которое сами же себя и завели. И здесь нужны не декларации, а ясно выставленные – обязательно после честного обсуждения – цели, и масштабные.
Как-то даже неловко говорить, что без развитой науки просто не может существовать Россия. Страна таких размеров, с таким природно-сырьевым потенциалом, с научными, техническими, социальными и культурными достижениями (пусть и в прошлом) мирового уровня может быть или всесторонне развитой, или рухнувшей. Будем рушиться – или выходить на новый уровень? Резервы у нас есть огромные, в том числе в душах профессионалов, желающих сполна поработать на благо отечества. И работы – непочатый край во всех отраслях науки и техники. Однако наиболее критической сферой оказывается все же микроэлектроника. Она, по моему убеждению, и есть тот кончик, потянув за который можно распутать весь клубок наших проблем.
Спору нет, тут вряд ли справедлив шапкозакидательский тезис: мол, дай ученым, волю, и они создадут электронику лучше американской. Я не микроэлектронщик, но и непрофессионалу ясно, что упущено за последние четверть века так много, что надо ставить задачу создания микроэлектронной индустрии при приоритете воссоздания и развития научной базы, материальной и кадровой.
Если не только остатки электронного научного сообщества, а вообще вся здоровая часть отечественного научно-инженерного сообщества скажут об этом громко (то есть разнообразно и дружно), то можно будет добиться верного понимания проблемы и на высшем государственном уровне. К слову, в понятие «отечественное научно-инженерное сообщество» я включаю, кроме российского, также и другие компоненты, прежде всего украинский и белорусский. Тот, кто действительно что-либо понял, делает. И если высшая государственная власть поймет масштаб и значение проблемы, то это выразится в действиях – например, в подготовке и проведении всероссийского совещания по микроэлектронике; в мощной государственной поддержке микроэлектроники за счет средств на оборону, в целевом выделении денег на воссоздание в стране индустрии кремния; в обеспечении государственного характера электронной отрасли; в возвращении в страну специалистов, которые сегодня работают в разного рода силиконовых долинах.
Утратившие профессиональный кураж эксперты считают, что в России если и возможно создать высокоэффективную современную микроэлектронику, то лишь «электронику третьего мира», страдающую неполнотой, зависимостью от импорта, хотя и обеспечивающую занятость населения и экономический прогресс. При этом даже скептики признают, что такая электроника никогда не будет электроникой передовых рубежей и не сможет гарантировать безопасность и суверенитет государства в критических условиях.
Вот так – ни много ни мало. Без своей микроэлектроники (а не без корветов и перспективных авиационных комплексов) Россия не сумеет обеспечить свой суверенитет, или, говоря по-русски, свою независимую историческую будущность.
Наполеон считал, что для ведения войны (и для успеха вообще любого крупного дела, прибавлю я) нужны три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги. Один из Рокфеллеров заметил, что то, что не смогут сделать деньги, сделают большие деньги. Сталин же говорил, что все решают кадры, но, о чем обычно забывают, он имел в виду кадры, овладевшие техникой.
Объединяя все это, можно сказать, что, во-первых, давно пора компетентно, без стенаний, оценить: а сколько необходимо средств на русские микрочипы? Во-вторых, если на создание микроэлектроники будут выделены деньги, позволяющие иметь и высококвалифицированные кадры, то мы получим такой русский микрочип, который гарантирует безопасность и суверенитет России.
Вот, собственно, и все, что может сказать на этот счет сам автор. А как думают другие? Считают ли общей главной задачей задачу выработки реальной стратегии России по обеспечению микропроцессорной независимости, способной не только гарантировать ядерное сдерживание, но и стать залогом перехода России к собственной – по меткому выражению – фундаментальной технике? Понятие «фундаментальная техника» должно стать для нас ключевым, и в этом понятии микроэлектронный компонент, в свою очередь, является тоже ключевым. Когда-то говорили: мал золотник, да дорог. Теперь же во 100 крат дороже золотника оказывается пока не существующий, но жизненно нам нужный полноценный отечественный микрочип.
От него зависит не только оборона, но и возможности научно-технической интеграции России, Украины и Белоруссии, создание новой техники и выработка гордости за свою страну. Это не только новый облик отечественной экономики, но и новый облик жизни общества, своей техникой обеспечивающей независимость, процветание и достойную будущность.
Дарья Гармоненко 
