Наш Максимыч нужен всем…

Максим Горький: «Поверьте, дорогой Уэллс: мы, русские, все-таки еще не дошли до каннибализма». Владимир Ленин и Герберт Уэллс. Фото 1920 г.

Данной статьей мы продолжаем публикацию статей так называемого «коминтерновского цикла» Максима Горького. Первая статья – см. «НГ-наука» от 26.03.14.

Всю свою сознательную жизнь Максим Горький любил одного Бога, верил в него безоглядно, единственно ему одному поклонялся. Называется этот Бог одним словом – Интеллект. Светлому, по-детски наивному Интеллекту, который «глуп, как солнце: греет бесплатно», Горький противопоставлял Инстинкт, для которого «хватательный рефлекс» является наиболее адекватным выражением его сути. Эта оппозиция Интеллект–Инстинкт проходит смыслообразующим стержнем через все творчество Горького, проявляется в его философских размышлениях о двойственности «русской души», об интеллигенции вообще, научной интеллигенции в особенности, рабочем классе, крестьянстве, буржуазии, о Европе и Азии, Западе и Востоке... Далеко не всем его суждения и оценки приходились по вкусу, многим Максимыч наступал на больные мозоли.

«Путь к счастью» – по-юношески восторженный гимн свободному труду. Рядом с ним соседствовали очерки В.И. Ленина, Н.И. Бухарина, Г.Е. Зиновьева, Л.Д. Троцкого, посвященные празднику 1 Мая. Ленинский текст завершался хрестоматийным лозунгом-призывом «Мы придем к победе коммунистического труда!». Время, однако, показало, что мрачная констатация Горького – «Звериная вражда тунеядцев – все еще страшная сила» – была гораздо ближе к реальности...

Фантастически не повезло статье Горького, посвященной В.И. Ленину (к ней примыкает также письмо Г. Уэллсу). После коминтерновской публикации 1920 года статья больше никогда полностью, без цензурных изъятий не публиковалась. И это при том, что в обширной горьковской лениниане ей, несомненно, принадлежит центральное место. Причина лежит на поверхности: писатель открыто говорит вождю, что «коминтерновский» Горький 1920 года отнюдь не отрекся от «новожизненского» Горького 1917–1918 годов, автора «Несвоевременных мыслей», что все ранее высказанные им обвинения в адрес Ленина и большевиков, сделавших Россию объектом жесточайшего социального эксперимента, остаются в силе.

В посвященной Ленину статье сегодня нами категорически не может быть принято красиво упакованное оправдание красных палачей, уравнивающее их с жертвами террора. Здесь Горький напрочь расходится со своим другом и литературным наставником Владимиром Галактионовичем Короленко, принципиально не приемлевшим всякий террор, с какой бы стороны он ни исходил.

И все-таки будем помнить о главном. В контексте «коминтерновского» цикла очерков и статей, как и в контексте своего, и актуально, и потенциально неисчерпаемого творчества вообще, Максим Горький предстает перед нами и как художник, мастер слова, и как ученый, исследователь «внешней», природной и социальной реальности, и как философ, мыслитель, заглядывающий в далекое будущее – в ноосферу Вернадского и Тейяра де Шардена…

Инар Иванович Мочалов – доктор философских наук, главный научный сотрудник Института истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова РАН.

Путь к счастью

Прекрасная идея – сделать весенний праздник рабочих праздником свободного труда!

В неволе капитализма безымянный труженик, творец всех сокровищ земли, не понимал – не мог понять – всемирное, культурное значение своей работы.

Это непонимание естественно, ибо подневольный труд, работа на других – каторжная работа, проклятие человека.

Но теперь, товарищи, все вы работаете на себя и для себя, не понять это – преступно.

Власть – в ваших руках, и все, что нужно сделать для ее укрепления, вы должны сами сделать. Все – в ваших руках, значит, за все плохое вокруг вас вы отвечаете, только вы. Жаловаться – не на кого, ждать помощи – неоткуда. Звериная вражда тунеядцев – все еще страшная сила.

Но еще более мощная сила – свободный разумный труд социалиста.

Где-то, в темных уголках науки, пытаются починить паутину, прорванную вихрем революции. А мы должны знать и уметь чувствовать, что наша трудная, будничная с виду работа имеет глубочайшее значение для всего мира, что каждое разумное и честное усилие, направленное на борьбу с разрухой, теперь имеет небывало огромный смысл, величайшее значение. Победим ли мы уродливое, небрежное отношение к труду, которое привито в плоть и в кровь нам веками рабства? Сумеем ли преодолеть в самих себе сопротивление животного индивидуализма и эгоизма социалистическим сознанием необходимости мужественного, упорного труда? <…>

Труд и знание – все победят; наука и работа развяжут всю тяжкую путаницу жизни.

И если вы хотите, чтобы труд был легок и день труда – днем праздника, возбуждайте в себе веру в творческую силу знания и труда.

Весело и бодро – за работу, нет пути к счастью более верного, чем путь свободного труда!

М. Горький. «Коммунистический Интернационал». 1920. 

№ 10, стб. 1685–1686.

Владимир Ильич Ленин

Сторонник теории, утверждающей, что роль личности в процессе развития культуры – ничтожна, В.И. Ленин – на мой взгляд – источник энергии, без влияния которой русская революция не могла бы принять форму, принятую ею.

Однажды я сравнил его – условно – с Петром Великим, над этим сравнением смеялись, найдя его преувеличенным. Но это было именно условное сравнение: лично для меня роль Ленина как социального реформатора России ниже его значения как мирового революционера. Он не только человек, на долю которого история возложила страшную задачу разворотить до основания пестрый, неуклюжий, ленивый человеческий муравейник, именуемый Россия, его воля неутомимый таран, удары которого мощно сотрясают монументально построенные капиталистические государства Запада и тысячелетиями слежавшиеся глыбы отвратительных, рабских деспотий Востока.

Продолжаю думать, – как думал два года тому назад, – что для Ленина Россия – только материал опыта, начатого в размерах всемирных, планетарных. Раньше эта мысль, затемненная чувством жалости к русскому народу, возмущала меня, но, наблюдая, как течение событий русской революции, расширяясь и углубляясь, все более возбуждает и организует силы, способные разрушить основы капиталистического строя, я нахожу теперь, что если Россия и обречена служить объектом опыта, то несправедливо возлагать ответственность за это на человека, который стремится превратить потенциальную энергию русской трудовой массы в энергию кинетическую, актуальную.

Максим Горький: «В.И. Ленин – на мой взгляд – источник энергии, без влияния которой русская революция не могла бы принять форму, принятую ею». Фото 1908 г.

Каждый получает то, что заслужил, – это справедливо. Народ, загнивший в духоте монархии, бездеятельный и безвольный, лишенный веры в себя, недостаточно «буржуазный», чтобы быть сильным в сопротивлении, и недостаточно сильный, чтобы убить в себе нищенски, но цепко усвоенное стремление к буржуазному благополучию, – этот народ, по логике бездарной истории своей, очевидно должен пережить все драмы и трагедии, обязательные для существа пассивного и живущего в эпоху зверски развитой борьбы классов, гнуснейшим выражением которой является такая кровавая мерзость, как война 14–18-х годов.

Разумеется, я не намерен сочинять речь в защиту или оправдание В. Ленина – я не нуждаюсь в этом, так же, как и он. <…>

Ошибки – если нужно говорить о них – не преступления. Ошибки Ленина – ошибки честного человека, и в мире еще не было ни одного реформатора, который действовал бы безошибочно. А вот, Ллойд-Джордж, Клемансо и К0 действуют безошибочно, как настоящие каторжники, как профессиональные убийцы, осуждая на муки холода и голода целый народ и способствуя продолжению гражданской распри; совершенно бессмысленной, ибо, кроме «большевиков», в России нет сил, способных взять в свои руки власть и возбудить энергию измученной страны, необходимую для продуктивного труда.

***

Возвращаясь к В.И. Ленину, я должен сказать, что мои личные симпатии к нему не играют никакой роли в момент, когда я пишу о нем. Я рассматриваю его, как существо, подлежащее моему наблюдению наравне со всеми другими людьми и явлениями, которые не могут не интересовать меня, бытописателя моей родины.

Вот этот человек говорит речь на собрании рабочих – он говорит удивительно простыми словами, железным языком, с логикой топора, но – в его суровых словах я никогда не слыхал ни грубой демагогии, ни пошлого франтовства красивой фразой. Он говорит всегда одно: о необходимости в корне уничтожить социальное неравенство людей и о путях к этому. Эта древняя правда звучит в его устах резко, непримиримо: всегда чувствуешь, что он непоколебимо верит в нее, и чувствуешь, как спокойна его вера – вера фанатика, но фанатика-ученого, а не метафизика, не мистика. Мне кажется, что ему почти неинтересно индивидуально-человеческое, он думает только о партиях, массах, государствах, и здесь он обладает даром предвидения, гениальной интуицией мыслителя–экспериментатора. У него есть та счастливая ясность мысли, которая дается только путем напряженной, непрерывной работы.

Один француз спросил меня:

– Не находите-ли вы, что Ленин – гильотина, которая мыслит?

– Работу его мысли я сравнил бы с ударами молота, который, обладая зрением, сокрушительно дробит именно то, что давно пора уничтожить. <…>

Процесс развития культуры, если под этими словами понимать дальнейший рост успехов искусства, науки, техники, попутного им и возбуждаемого им очеловечения людей, – этот процесс, конечно, не может быть замедлен тем новым условием, что активное участие в культурной работе примут не десятки тысяч единиц, а многомиллионные массы.

***

Иногда дерзость воображения, обязательная для литератора, ставит предо мною вопрос:

– Как видит Ленин новый мир?

И предо мной развертывается грандиозная картина земли, изящно ограненной трудом свободного человечества в гигантский изумруд. Все люди разумны, и каждому свойственно чувство личной ответственности за все, творящееся им и вокруг него. Повсюду города-сады – вместилища величественных зданий, везде работают на человека покоренные и организованные его разумом силы природы, а сам он – наконец! – действительный властелин стихий. Его физическая энергия не тратится больше на грубый, грязный труд, она переродилась в духовную, и вся мощь ее направлена к исследованию тех основных вопросов бытия, над решением которых издревле безуспешно бьется мысль, расшатанная, раздробленная необходимыми усилиями объяснения и оправдания явлений социальной борьбы, измученная неизбежной в мире этих явлений драмой признания двух непримиримых начал.

Облагороженный технически, осмысленный социально, труд стал наслаждением человека. Действительно освобожден, наконец, разум человека – самое драгоценное начало в мире – и действительно разум стал бесстрашен.

Бесстрашие разума и острая проницательность в области политики – основные свойства натуры Ленина. Мир никогда не слыхал языка, которым говорит дипломатия, вдохновляемая им. Пусть это – язык, грубо терзающий нежные уши дипломатов во фраках и смокингах, но это – убийственно правдивый язык. А правда пребудет грубой до поры, пока мы, люди, сами не сделаем ее красивой, как наша музыка, которая является одной из хороших правд, созданных нами.

Не думаю, чтоб я приписал Ленину мечты, чуждые ему, не думаю, что я романтизирую этого человека, – я не могу представить его себе без этой прекрасной мечты о будущем счастье всех людей, о светлой, радостной жизни. Чем крупней человек – тем более дерзка его мечта.

Ленин больше человек, чем кто-либо иной из моих современников, хотя его мысль, конечно, занята по преимуществу теми соображениями политики, которые романтик должен назвать «узкопрактическими», но я уверен, что в редкие минуты отдыха эта боевая мысль уносится в прекрасное будущее гораздо дальше и видит больше, чем я могу представить себе. Основная цель всей жизни Ленина – общечеловеческое благо, и он неизбежно должен прозревать в отдалении веков конец того великого процесса, началу коего аскетически и мужественно служит вся его воля. Он – идеалист, если вложить в это понятие соединение всех сил натуры в одной идее – в идее всеобщего блага. Его личная жизнь такова, что в эпоху преобладания религиозных настроений Ленина сочли бы святым. <…>

Суровый реалист, хитроумный политик – Ленин постепенно становится легендарной личностью. Это – хорошо.

Из глухих деревень Индии, проходя сотни верст по горным тропинкам и лесам, тайком, рискуя жизнью, пробираются в Кабул, в русскую миссию, индусы; замученные вековым гнетом английских чиновников, приходят и спрашивают:

– Что такое Ленин?

А на другом конце земли норвежские рабочие говорят русскому безразличному человеку:

– Вот Ленин – самый честный парень. Такого еще не было на земле!

Я говорю: это хорошо. Большинству людей необходимо верить для того, чтоб начать действовать. Слишком долго дожидаться, когда они начнут думать и понимать, а злой гений капитала все быстрее душит их нищетой, алкоголизмом, истощением.

***

Кажется, необходимо упомянуть, что Ленину не чужды увлечения дружбы и вообще не чуждо ничто человеческое. Несколько неловко и смешно говорить об этом, но мещане всего мира так напуганы, а лорд Черчилль, поглядывая на Восток, так свирепо и вредно для себя раздражается! Страдая добродушием, я нахожу себя обязанным несколько успокоить испуганных, раздраженных и прочих врагов вождя «большевизма».

Бывает, что Ленин переоценивает добрые качества людей в их пользу и во вред делу. Но почти всегда его отрицательные оценки – казалось бы, неосновательные – неизбежно подтверждаются людьми, которых он отрицательно оценил еще раньше, чем видел результаты их работ. Это может свидетельствовать о том, что дурные свойства людей чувствуются Лениным лучше хороших, но также и о том, что дрянных людей вообще и всюду значительно больше, чем полезных.

Иногда в этом резком политике сверкает огонек почти женской нежности к человеку, и я уверен, что террор стоит ему невыносимых, хотя и весьма искусно скрытых страданий. Невероятно и недопустимо, чтоб люди, осужденные историей на непримиримое противоречие – убивать одних для свободы других, – не чувствовали мук, изнуряющих душу. Я знаю несколько пар глаз, в которых это жгучее страдание застыло навсегда, на всю жизнь. Всякое убийство органически противно мне, но эти люди – мученики, и совесть моя никогда не позволит мне осудить их.

Замечаю, что, говоря о Ленине, невольно хочется говорить обо всем, – пожалуй, иначе и не может быть, потому что говоришь о человеке, стоящем в центре и выше всего.

Разумеется, лично о нем можно сказать значительно больше, чем сказано здесь. Но – мне мешает скромность этого человека, совершенно лишенного честолюбия: я знаю, что даже и то немногое, что сказано здесь, покажется ему излишним, преувеличенным и смешным. Ну, что ж, пускай он хохочет, он это хорошо делает, но я надеюсь, что многие прочтут эти строки не без пользы для себя.

В этих строках шла речь о человеке, который имел бесстрашие начать процесс общеевропейской социальной революции в стране, где 85% крестьян хотят быть сытенькими буржуями – не больше этого. Это бесстрашие многие считают безумием.

Я начал свою работу возбудителя революционного настроения славой безумству храбрых.

Был момент, когда естественная жалость к народу России заставила меня считать безумие почти преступлением. Но теперь, когда я вижу, что этот народ гораздо лучше умеет терпеливо страдать, чем сознательно и честно работать, – я снова пою славу священному безумству храбрых.

Из них же Владимир Ленин – первый и самый безумный.

М. Горький. «Коммунистический Интернационал». 1920. 

№ 12, стб. 1927–1936.

Письмо к Г. Уэллсу

Дорогой Уэллс!

Times от 26 апреля поместила на страницах своих рассказ англичанина, вернувшегося из России; англичанин сообщает, что в одной из коммунальных столовых Петербурга он ел суп, в котором плавали человеческие пальцы.

Если б эта мрачная глупость была напечатана в уличном листке, цель которого – дать пищу дурным инстинктам толпы, я, конечно, не обратил бы внимания на дикую выходку человека, видимо, раздраженного и, должно быть, не умного, но, так как его рассказ нашел себе место в Times, я нахожу необходимым известить Вас, что рассказчик солгал.

Поверьте, дорогой Уэллс: мы, русские, все-таки еще не дошли до каннибализма и – я уверен – не дойдем до этого, несмотря на то, что высококультурные государства Запада весьма озабочены созданием для России таких условий, которые помогли бы скорейшему и окончательному одичанию и вырождению русского народа.

Мы живем в такие дни, когда самое разнузданное и злое воображение не может создать ложь и клевету, которые были бы страшнее и постыднее правды.

Одной из таких отвратительных правд является травля России – страны, напрягающей всю свою волю на творчество социального опыта, имеющего, несомненно, общечеловеческое, общемировое значение.

Следовало бы предоставить нас, русских, нашему разуму или нашему безумию, то и другое может быть поучительно для Европы.

Но Европа – в лице Англии и Франции – стремится задушить нас. Не думаю, чтоб это удалось ей, но возможно, что ее политика по отношению к России толкнет русских в сторону Азии. Не предвидите ли Вы в этом возможном союзе с народностями Азии страшную угрозу культуре Европы?

Для меня лично этот вопрос становится кошмаром.

Позвольте в заключение письма сказать Вам несколько слов о Ленине.

В Times говорится о роскоши и азиатском раболепии, которые якобы окружают этого человека. Это – ложь.

Ленин совершенно чужд увлечению своей властью. По натуре он – пуританин, он живет в Кремле так же просто и скромно, как жил в Париже, будучи эмигрантом. Это очень крупный человек и честный человек. Он играет в России роль грандиозного плуга, который неустанно пашет землю засоренную, неплодородную.

Поверьте, что я не закрываю глаза на отрицательные явления, созданные войной и революцией, но я вижу также, как в русской массе пробуждается воля к творчеству, как народ этот постепенно становится силою активной. А для меня актуализм – начало всех начал, ибо «в начале было деяние». Желаю Вам всего доброго, Уэллс!

М. Горький. «Коммунистический Интернационал». 1920. 

№ 12, стб. 2207–2208.