Алексей Митюнин История ликвидации радиационных аварий в Советском Союзе берет свое начало на "плутониевом" комбинате # 817 (ныне производственное объединение "Маяк") в Челябинской области. Это сверхсекретное предприятие по производству оружейного плутония для первых советских атомных зарядов появилось на Южном Урале в конце 40-х годов прошлого века. Комбинат состоял из трех главных промышленных объектов: ядерного реактора для наработки плутония (объект "А"), радиохимического завода для его выделения и очистки (объект "Б") и химико-металлургического завода для изготовления деталей зарядов (объект "В"). Еще до пуска комбината руководители "атомного проекта" понимали, что в случае аварии последствия их придется устранять в условиях повышенного радиационного фона. Но они молча примирились с мыслями о возможных жертвах, которые в плановых показателях отнюдь не фигурировали.
ПЕРВЫЕ ЛИКВИДАТОРЫ
Высокая аварийность на ядерных объектах в этот период была обусловлена во многом сложностью и новизной решаемых задач. Первопроходцам атомной промышленности приходилось осваивать совершенно новые, не имеющие аналогов производства, использовать оборудование, не предназначенное для работы в жестких условиях радиации. Однако несовершенство оборудования, проектные решения, принятые без должного учета специфики ядерного характера производства, были лишь одной из причин радиационных аварий и переоблучения персонала.
Главными же причинами большого числа жертв среди работников атомных производств, ликвидаторов аварий и местного населения были авральные методы работы, наличие чрезмерного режима секретности, заниженная ценность человеческой жизни в СССР. Промышленное оборудование ценилось выше здоровья и жизни персонала, а о вредном влиянии ядерных объектов на природную среду и население близлежащих деревень вопрос не ставился вовсе. На тех же принципах основывалось и реагирование на аварийные ситуации: многие работы производились вручную, без соответствующих средств защиты, с превышением норм облучения.
Первая тяжелая радиационная авария в Советском Союзе произошла 19 июня 1948 года, на следующий же день после выхода атомного реактора по наработке оружейного плутония (объект "А" комбината "Маяк") на проектную мощность.
В результате недостаточного охлаждения нескольких урановых блоков произошло их локальное сплавление с окружающим графитом, - так называемый "козел". Ликвидацией аварии руководил главный инженер комбината Славский, будущий министр Атомпрома. Реактор был остановлен, и в течение девяти суток "закозлившийся" канал расчищался путем ручной рассверловки. Допустимая доза облучения для ликвидаторов аварии была установлена специальным приказом директора комбината в 25 рентген. Уже на четвертый день весь мужской персонал реактора набрал установленную норму облучения. Затем к работам были привлечены солдаты строительных батальонов. Рассматривалось предложение об использовании заключенных, но оно не прошло по режимным соображениям. Людей, даже при такой норме, все равно не хватало, наиболее сознательных рабочих привлекали для работ в реакторном зале дважды и трижды. В этом случае сменный руководитель аварийных работ обычно "по-дружески" просил рабочего не брать с собой свой личный дозиметр. С солдатами было еще проще - их никакими дозиметрами не пугали.
Спустя месяц после первой аварии, 25 июля 1948 года, на реакторе был зарегистрирован аналогичный "козел". Срочно надо было останавливать реактор, однако на этот раз из Москвы последовал приказ: "Осуществить подъем мощности. Ликвидацию аварии произвести на действующем оборудовании". Такое решение можно с полным правом назвать варварским. На войне оно было бы равносильно приказу закрыть дот собственными телами. Но "атомный аврал" требовал выполнения государственного плана по наработке плутония любой ценой.
При проведении ремонтных работ в активную зону реактора попало много воды. Она усилила коррозию оборудования, и уже к концу 1948 года началась массовая протечка каналов. Работать в таком состоянии реактор не мог, и в январе 1949 года его остановили для капитального ремонта. Возникла сложнейшая проблема, как заменить каналы и сохранить все ценные урановые блоки (запаса урана для повторной загрузки в стране в то время не было), уже частично облученные и сильно радиоактивные. Было принято решение - в нарушение существующей системы разгрузки - вручную поднимать блоки в центральный зал реактора, а после ремонта загружать их в новые каналы.
Всего было извлечено более 39 тысяч урановых блоков. В течение полуторамесячной работы переоблучился весь персонал объекта. На такую варварскую и одновременно героическую операцию могли решиться, наверное, только в СССР. Работавший в течение первых двух дней на сортировке блоков академик Игорь Курчатов получил дозу облучения приблизительно в 250 рентген и почти насильно был выведен из зала. Как говорил потом Славский, "эта эпопея была чудовищная! Если бы Курчатов досидел, пока бы все отсортировал, еще тогда он мог погибнуть!". В тот год около 60% работников реактора получили дозы от 25 до 100 рентген, а более 30% - от 100 до 400.
ИМ МОЖНО БОЛЬШЕ┘
В декабре 1948 года первая партия облученного в реакторе урана поступила на радиохимический завод для выделения плутония, и на объекте "Б" началась своя череда аварий. Технологическая схема этого производства была такова, что частые разливы радиоактивного раствора операторам установок (а это были в основном молодые женщины) приходилось ликвидировать вручную, с помощью тряпки и ведра. Делалось это зачастую голыми руками, поскольку перчаток на всех не хватало.
Работа в таком аварийном режиме привела к тому, что около двух тысяч работников комбината стали "носителями плутония", то есть имели в своем организме превышение допустимого его содержания. Однако в это число не включены так называемые "солдаты-десорбщики" - военнослужащие, участвовавшие в ликвидации аварийных ситуаций вместо персонала. Вот что пишет о них в своей статье "Северное сияние над Кыштымом" бывший работник комбината Анатолий Никифоров:
"Я не помню их лиц. Перед глазами - безликая толпа, сидящая на полу длиннющего коридора. Тесно прижавшись к стене и друг к другу, в рваных комбинезонах и ботинках третьего срока, они напоминали нахохлившихся серых воробьев в осеннюю непогоду. Призванные в армию из азиатских республик Союза, едва понимающие по-русски, они в самом прямом смысле закрывали нас своими телами. ...Для них не было понятия "рабочий день" и "смена". Их работа - "допуск". За талон доппитания они тряпкой и ведром убирали разливы высокорадиоактивных растворов, отмывали до допустимых пределов поверхности оборудования. Время их допуска - 10, 15, 20 минут из расчета пять рентген в заход и 45 рентген за три месяца работы. Через три месяца их сменяли "свежие" бригады. Земной поклон им и вечная наша благодарность!"
Другая работница радиохимического производства, Ирина Размахова, вспоминает: "Был такой случай, говорящий о неучтенных дозах, полученных солдатами. За ночь нам было необходимо выполнить одну работу. Для ее исполнения дали солдат. Они сделали часть работы, потом дозиметрист говорит - все бойцы получили допустимую по существующим нормам дозу. И я остановила работу. Утром начальник был недоволен, что работа недоделана, и объяснил мне, что эти допустимые дозы определены для нас - персонала комбината. А солдатам можно больше - они ведь поработают и уедут".
Вот откуда, еще со времени ликвидации первых радиационных аварий, руководили которыми в том числе и будущие "атомные" министры, берет свое начало отношение к солдату как к дешевой рабочей силе: "Им можно больше - они ведь поработают и уедут!"
Поэтому неудивительно, что первые случаи острой лучевой болезни в СССР были выявлены врачами организованного в 1947 года на "Маяке" медико-санитарного отделения именно у молодых солдат. Причина получения двумя военнослужащими, несшими службу по охране предприятия, высокой дозы облучения так и осталась для врачей тайной. По всей видимости, они были одними из тех, кому довелось выполнять радиационно-опасные работы вместо персонала, чтобы сохранить его рабочий потенциал.
Освоение технологии атомной промышленности было настоящим подвигом ученых и персонала атомных предприятий. "Мы знали об опасности, но работали самоотверженно, понимая безотлагательность этой работы, ее жизненную необходимость для Родины", - писала Сохина в своей повести "Плутоний в девичьих руках". В противоположность же персоналу "людей в погонах" использовали на радиационно-опасных работах, в большей степени "вслепую". Многие из них вряд ли понимали степень риска, которому они подвергались. Да и где они сейчас?
КЫШТЫМСКАЯ АВАРИЯ
Локальные аварии в начальный период деятельности "Маяка" происходили преимущественно на основном производстве. Отсюда, естественно, и ждали неприятностей, сюда направляли главные профилактические усилия по предотвращению возможных аварий. Но 29 сентября 1957 года беда пришла, откуда ее ждали меньше всего, - с хранилища радиоактивных отходов. Там взорвалась емкость, содержавшая 20 миллионов кюри радиоактивности. Специалисты оценили мощность взрыва в 70-100 тонн в тротиловом эквиваленте. За 10 часов радиоактивное облако от взрыва прошло над Челябинской, Свердловской и Тюменской областями, образовав так называемый Восточно-Уральский радиоактивный след площадью 23 тыс. кв. км.
Основная же часть выброса осела прямо на территории комбината "Маяк". Радиоактивному загрязнению подверглась значительная часть производственных и строящихся объектов, а также транспортных коммуникаций. В зону, мощность дозы облучения в которой в первые сутки варьировалась от нескольких десятков до сотен рентген в час, попали пожарная и войсковая части, полк военных строителей и лагерь заключенных. Эвакуация началась только через 10 часов после аварии, когда было получено разрешение из Москвы. Людей на открытых бортовых машинах и в пешем строю вывели из опасной зоны. Все они прошли санитарную обработку и были переодеты в чистую одежду. Однако радиоактивные вещества настолько глубоко вошли в кожные покров, что обработка дала слабые результаты.
По оценкам специалистов, в первые часы после взрыва, до эвакуации с промплощадки комбината, в результате прохождения радиоактивного облака подверглись разовому облучению до 100 рентген более пяти тысяч человек. О судьбе многих солдат, остававшихся весь первый день под невидимыми лучами радиации, теперь можно только догадываться, их разбросали по разным частям, выведя таким образом из-под контроля.
Из-за высоких уровней радиации для дезактивации загрязненной территории требовалось очень много людей. На самые опасные и тяжелые работы, как всегда, были направлены солдаты-"добровольцы". Правда, есть свидетельства о том, что военные строители, которых в первые - наиболее опасные с точки зрения радиационной обстановки - дни пытались бросить на уборку радиоактивного мусора, не хотели выходить на эту опасную работу.
Опыта очистки поверхностей, особенно стен, перекрытий и крыш, не было. Пользовались подручной техникой и инструментом - пожарными машинами, бульдозерами, лопатами и отбойными молотками. Дороги мыли специальными растворами, в наиболее загрязненных местах снимали верхний слой почвы, спиливали деревья и вывозили в могильники. После каждой рабочей смены загрязненность спецодежды была столь сильна, что комбинезоны и резиновые сапоги приходилось сразу уничтожать, зарывая в землю.
Ликвидаторам аварии были установлены максимальные нормы облучения: не более двух рентген в смену и 25 рентген за все время работ. Но установленные дозы облучения на практике не соблюдались. Облучение было значительно выше нормативного. Многие участники после окончания очистки территории были досрочно уволены в запас.
Всего же, по официальной оценке, в ликвидации этой аварии в период 1957-1959 годов участвовало более 25 тысяч военнослужащих военно-строительных частей. И это без учета военнослужащих близлежащих к "Маяку" воинских частей, привлекавшихся к аварийным работам в разовом порядке (а их, по приблизительным подсчетам, было более пяти тысяч человек). При этом им не сообщалось, для чего их привозили на промплощадку, каковы истинные цели работ и какую опасность они представляют.
Дарья Гармоненко