0
3308
Газета Интернет-версия

30.05.2017 00:01:00

По законам ушедших времен

Сергей Медведев
доцент кафедры теоретической физики Ужгородского университета.

Об авторе: Сергей Александрович Медведев – журналист, кандидат исторических наук, профессор кафедры прикладной политологии НИУ ВШЭ.

Тэги: геополитика, общество, история, власть


геополитика, общество, история, власть Великобритания не уговорит Шотландию выйти вместе с ней из Евросоюза. Зачем ей терять столько зрителей... Фото Reuters

Так случилось, что 14 февраля, в День всех влюбленных, мне пришлось читать публичную лекцию. Решил начать с анекдота советских времен: лектор приезжает в колхоз с лекцией о видах любви. Клуб ломится от любопытных. «Существует три вида любви, – говорит лектор. – Любовь традиционная – мужчины и женщины, любовь нетрадиционная – любовь двух мужчин или двух женщин. И любовь настоящая – это любовь советского человека к партии. О ней и поговорим».

Сегодня я хочу поговорить о таком чувстве, как любовь российских граждан к геополитике. И это уже не шутка, потому что геополитика является сильной объяснительной парадигмой, формируя самый взгляд человека на мир. Как он понимает и объясняет то, что льется на него с экранов телевизоров, со страниц газет от бесчисленных экспертов и политологов, на все лады повествующих о мировых процессах и субъектах глобальной политики.

Трудно отыскать лучшее описание этого завораживающего действа, чем в романе Ильфа и Петрова «Золотой теленок». Это знаменитые «пикейные жилеты» города Черноморска с их глубокомысленными оценками тогдашних лидеров мировой политики: «Бриан – это голова!», «Чемберлен – это тоже голова».

Но еще точнее любители говорить о геополитике описаны в романе Владимира Набокова «Дар». Там есть такой персонаж, как полковник Щеголев, малосимпатичный и неопрятный господин, рассуждающий после обеда с зубочисткой в руках о геополитике: «Названия стран и имена их главных представителей обращались у него вроде как ярлыки на более или менее полных, но по существу одинаковых сосудах, содержание которых он переливал и так и эдак. Франция кого-то боялась и потому никогда бы не допустила. Англия кого-то добивалась. Этот политический деятель жаждал сближения, а тот мог увеличить свой политический престиж. Кто-то замышлял, кто-то к чему-то стремился… Словом, мир, создаваемый им, получался каким-то собранием ограниченных, безъюморных, безликих, отвлеченных драчунов. И чем больше он находил в их взаимных действиях ума, хитрости и предусмотрительности, тем становился этот мир глупее, пошлее и проще…»

Здесь дано очень точное определение государств как неких сосудов, контейнеров. Контейнеры национальных интересов, контейнеры суверенитета… При этом в представлении людей, которым внушается подобное видение мира, возникает некое огромное поле. Это даже не известная «шахматная доска», о которой пишет Збигнев Бжезинский, а некое большое поле, сравнимое с огромным бильярдным столом, по которому катаются шары разной массы, разного веса. Один гигантский шар называется США, шар поменьше – Россия. Есть Иран, Израиль, Сирия, единой группой движутся шары стран, входящих в Евросоюз. Катаясь по этому столу, они сталкиваются, создавая ньютоновскую картину движения, в которой более тяжелые массы чувствуют себя менее уязвимыми. Эта картина представляется базовой и естественной для всякого человека, не посвященного в сложности современного мира и международных отношений.

Иными словами, геополитика – это своего рода географический детерминизм. Я нашел такое определение от самого изобретателя этого термина шведского географа Рудольфа Челлена: «Геополитика – это наука об отношении Земли и политических процессов, о политических организмах в пространстве. Геополитика – это географический разум государства».

Здесь заключена важная идея о том, что государственность и политика есть по сути географические и линейные понятия. К примеру, что такое суверенитет? Макс Вебер определял его как «монополию на насилие в рамках определенной очерченной территории». То есть мы получаем суверенность лишь тогда, когда говорим о каком-то контроле над территорией. Такова линейная географическая концепция геополитики.

Истоки такого мышления очень давние, геополитические аргументы мы можем найти в истории практически в любом политическом трактате. Они найдутся и у Никколо Макиавелли, и даже у Аристотеля в его «Политике», скажем, в таком фрагменте: «Остров Крит как бы предназначен к господству над Грецией, географическое положение его прекрасно. Он соприкасается с морем, вокруг которого почти все греки имеют свои поселения». Примерно то же самое мог бы написать мыслитель и конца ХIX века. О том, как географическое положение диктует взаимоотношения между различными политическими субъектами.

Идея географического детерминизма особенно явно воплотилась в политике Нового времени, в эпоху Великих географических открытий и после Вестфальского мира. Это политика границ, политика территорий, политика геометрии, которая создается картографическим воображением мира.

Без романтиков не обошлось

В этом смысле геополитика – это естественный взгляд на мир. Но затем в этом природном толковании феномена вдруг начинают появляться идеи органики, биологии, привязки к почве. И все это связано с ХIX веком, с эпохой романтизма, которая естественным образом превращается в эпоху национализма. Такому превращению поспособствовали немецкие романтики, поработавшие над тем, чтобы геополитика и политика составили некую органическую, биологическую дисциплину.

В эпоху романтизма Германия начинала осознавать свою целостность через единую культуру, единый язык, а затем уже и через единую территорию. Все это через 70–80 лет реализуется в проекте единой Германии Бисмарка. А затем уже в реалиях Франко-прусской войны и в последовавших за этим двух мировых войнах.

В этих трех катаклизмах утверждала себя германская идея «Кровь и почва», основу которой заложили мифологемы немецких романтиков. Они воспроизводились в немецкой литературе, музыке, оперном искусстве. Опера оказалась крайне востребованной в немецком, но также и в итальянском национализме. Вагнер и Верди здесь, несомненно, сыграли свою роль. Этот большой романтический нарратив, который в 70-х годах ХIX века привел к формированию двух крупнейших наций – немецкой (при Бисмарке) и итальянской (при Гарибальди), затем перерос в органическое, политическое понимание территории.

Английские и американские солдаты вместе выпивают под Севастополем во время Крымской войны. 	Фото 1855 года
Английские и американские солдаты вместе выпивают под Севастополем во время Крымской войны. Фото 1855 года

О том, как климат, почва и география формируют политическую нацию, писали Иоганн Гердер и Александр фон Гумбольдт. То же видение продемонстрировал и немецкий географ Карл Риттер, впервые применивший термин «жизненное пространство». Затем один из крестных отцов геополитики немецкий географ Фридрих Ратцель пришел к выводу о том, что жизненное пространство должно расширяться, потому что этого требует растущий организм нации. Это было заявлено в конце ХIX века, а в первой половине следующего столетия Германия стала эту потребность удовлетворять.

В прошлом году я был в Швеции на Конгрессе политологов в честь столетия геополитики. Из окна поезда, следовавшего на юг страны, я смотрел на пролетающие пейзажи и думал о том, что геополитика опирается на шведскую природу: леса, поля, озера. И вообще геополитика возникает прежде всего из крестьянского, земледельческого сознания. Из того факта, что государство со всеми его институтами укрепляется и ширится прежде всего на земле.

В этом смысле большое влияние на геополитику оказал и дарвинизм с его идеей развития и борьбы видов. Челлен описывает государство как живой организм, у которого есть кровеносная, пищеварительная и нервная системы в виде бюрократии; границы государства – это кожные покровы и т.д. Я видел одно из изданий его книги «Государство как форма жизни», обложка которой оформлена картиной леса. Такая природная, растительная идентификация государства органична для Скандинавских стран.

Изоляционист всегда проигрывает 

Если же говорить о социо-экономических корнях геополитики, то это эпоха позднего модерна. Ее золотой век приходится на период от 1870 до 1945 года, в котором, как я уже отметил, произошли три крупнейшие войны, потрясшие вначале Европу, а потом и весь мир. И нет ничего странного в том, что во время таких катастроф и после них люди не могли уже мыслить о мире иначе, чем это делали «пикейные жилеты» у Ильфа и Петрова и полковник Щеголев у Набокова.

Но эта эпоха была отмечена не только геополитическим пафосом маленьких людей. Это было время невероятного технического прогресса, который был запечатлен в книгах Жюля Верна, на всемирных выставках, в первых полетах самолетов и аэростатов, строительстве железных дорог… Геополитику можно назвать эпохой паровозов и пароходов. Когда в этой новой парадигме возникли телеграф, телефон, самолет и т.д., стало понятно, что все это новые технологии покорения пространства. Это будило пространственное, геополитическое воображение людей.

Так Россия в 1854–1855 годах проиграла Крымскую войну. Тогда англо-французские силы приплыли на пароходах, а у России на тот момент не было еще толком железных дорог, и в целом она не была вписана в цивилизацию железа и пара.

Кроме того, это была эпоха механизированных убийств. Это началось еще во время Гражданской войны в США, когда генерал Шерман во время похода на южные штаты продемонстрировал тактику выжженной земли, при которой уничтожались не только войска противника, но и вся кормовая, аграрная база территории. О такой «индустриальной войне» писал футуролог Элвин Тофлер. Чуть позже, в ходе Англо-бурской войны, появляются первые концлагеря.

Затем приходит Первая мировая с ее пулеметами, газовыми атаками, танками, авиабомбами. И наконец, Вторая мировая. Массированные бомбардировки в Европе с уничтожением целых городов, таких как Ковентри и Дрезден, и как кульминация– атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Все это основано на новых технологиях перемещения в пространстве и массового убийства.

Особо надо сказать об особенностях покорения морского пространства и вспомнить еще одного теоретика геополитики. Это был американский адмирал Альфред Мэхен, который, как и Шерман, участвовал в Гражданской войне в США. Именно он первым заговорил о роли военно-морской силы, о том, что существует два типа геополитического управления и расширения – континентальный и морской. Один из принципов Мэхена звучит так: «Море не барьер, а дорога». Согласно этому утверждению, изоляционист всегда проигрывает, так как добровольно отдает все выгоды тому, кто видит в море средство обмена.

Помимо территориального контроля в геополитике доминирует идея борьбы за ресурсы. Она тоже восходит к дарвинизму – к борьбе за один и тот же ограниченный ресурс. И наконец, это еще и понятие интереса. Оно заключается в том, что нация являет собой унитарную единицу, которая имеет общий интерес и действует согласно этому единомыслию.

Если эти идеи собрать вместе, то можно увидеть, что геополитика описывается такой теорией, которая называется политическим реализмом. Эта теория является доминирующей в международных отношениях с древнейших времен. Пример тому – «История Пелопоннесской войны» Фукидида. Это оттуда: «Сильные делают так, как хотят. А слабые терпят то, что они должны терпеть». Историк анализирует рациональность участников войны, их способность к пониманию ситуации, мотивы действий и т.д. То есть вот уже третье тысячелетие идет война, описываемая политическим реализмом.

Эпоха модерна, отгремевшая пушками

Хотя реализм так или иначе свойственен всей человеческой истории, геополитика выразила идеологию конкретного периода европейской истории – эпохи модерна. Это был период, в который все мыслили в категориях территории, силы, конкуренции, ресурсов и т.д. Геополитика – это одна из теорий современности, описывающая мир модерна, мир угля, железа, танковых армий, авианосцев, мир атомных бомб, мир государств, которые могут выражать себя через акты политики и действия политиков.

Середина ХХ века. Казалось бы, мир прочно разделен на сферы влияния, Советский Союз держит многомиллионную армию в центре Европы, консолидировал огромную часть бывшей Российской империи, прихватив даже земли, которые не были частью прежнего имперского пространства. Но при этом ХХ век также стал эпохой заката империй. После Первой мировой рухнули Австро-Венгерская и Османская империи. После Второй – Британская и Французская империи… Мир начал сильно меняться. В 1945 году была создана Организация Объединенных Наций, в 1950-е стал образовываться Евросоюз (тогда еще – Европейские сообщества). Начались процессы, которые не могла объяснить геополитика. Тот же Евросоюз стал институтом, который практически не описывается геополитическими концепциями вроде «национального интереса» или «жесткой силы». Это понятия из области реализма, в то время как существует несколько очень отличных концепций международных отношений.

Взять теорию либерализма, согласно которой миром управляют институты и нормы. Она говорит, что нам вовсе не обязательно существовать согласно дарвиновской борьбе за выживание и идее игр с нулевой суммой, что возможны игры с положительным результатом. Что мир – это не обязательно «война всех против всех» по Томасу Гобссу, что возможна политика по Иммануилу Канту, когда идеальный мир, возможно, недостижим, но к нему нужно стремиться. Это стремление людей или стран будет поддерживаться в рамках созданных институтов.

Наверное, главное, что ставит под вопрос теория либерализма, – это пресловутый «национальный интерес». Политический опыт последних 50–70 лет говорит нам о том, что национальный интерес – это очень условная вещь. К примеру, какой национальный интерес у Голландии, являющейся членом ЕС, и в чем он отличается от национального интереса Бельгии?

Проблема в том, что идентичность, уровни формирования и агрегации политики сильно изменились. Так, например, единицей анализа в теории классического реализма является государство. Но если мы отходим от политического реализма в сторону либерализма или конструктивизма, то государство перестает быть единственным уровнем анализа и агрегации интересов. Это могут быть надгосударственные или трансгосударственные образования, как, например, Евросоюз, Всемирная торговая организация, или подгосударственные образования, скажем, отдельные регионы.

Например, геополитике сложно справиться с таким образованием, как Каталония. В чем отдельные ее интересы? А каковы интересы Шотландии, которая не хочет вместе с Великобританией выходить из Евросоюза. То есть сегодня государство перестает быть единственным уровнем агрегации, быть той точкой, в которой формируется национальный интерес. А если этот уровень распадается, то рушится сама геополитическая конструкция.

Диагноз – имперское перерастяжение

Все эти идеологические изменения пока никаким образом не затрагивают Россию. Ни теория либерализма, ни тем более теория конструктивизма, которая говорит, что политика есть набор речевых актов, а нация – лишь воображаемое сообщество. Россия, напротив, страна ретроспективная. И в своих политических дискурсах она возвращается к золотому веку геополитики (1870–1945), к Первой и особенно ко Второй мировой войне.

Отчасти это можно объяснить тем, что в СССР вплоть до момента его распада практиковалась классическая геополитика империи, озабоченной собственными границами. Я вспоминаю эпизод разговора уже глубоко старого Вячеслава Молотова с писателем Феликсом Чуевым, который спросил бывшего наркома иностранных дел, в чем он видел главную задачу своего ведомства, на что Вячеслав Михайлович ответил: «Свою главную задачу я видел в расширении границ моего социалистического отечества». Подобного рода геополитика лежала в основе советского вторжения в Афганистан и в результате «имперского перерастяжения», о котором писал историк Пол Кеннеди, привела советскую империю к распаду.

Но, несмотря на это предостережение, геополитика сегодня является единственным взглядом российской политической элиты на мир и на международные отношения. В этом качестве она очень удобна для взаимоотношений с собственным населением, так как упрощает все реальные мировые взаимодействия, сводя их к борьбе могущественных внешних сил против матушки России. Представление о том, что у нас все проблемы связаны исключительно с внешними причинами и угрозами, является для нас традиционным инструментом управления массовым сознанием. Таким образом, геополитика прописана в отечественной культурной и политической традиции, в крайней неразвитости политического мышления в обществе, в отсутствии собственной оригинальной политической философии… И наконец, в самой географии России, которая зачарована своим пространством, и потому для нее так важны геополитические мифы и дискурсы.

Сегодня геополитика важна российскому обществу как прибежище постимперского ресентимента, как ностальгия по прошлому. Таким образом, геополитика превращается в ретрополитику. Это тоска по ушедшему в прошлое имперскому могуществу, когда существовали физические параметры мощи, которая измерялась в танковых армиях, самолетных эскадрильях, в скорости и протяженности марш-бросков и в возможности нанести ядерный удар. Все это захватывает воображение политиков и народных масс, интерпретируется телепропагандистами и так называемыми экспертами. Надо сказать, что такое карикатурное понимание видения геополитики характерно для стран, которые так или иначе не вписались в глобализацию и не видят себя в современном мироустройстве. И очень жаль, что Россия загоняет себя в угол вместе с этим отрядом проигравших.

Опасно ли это? Мне кажется, что в этом смысле вера в геополитику сравнима с верой в гомеопатию. О последней можно сказать, что она безобидна. Это всего лишь плацебо. Люди принимают какие-то сильно разведенные в воде шарики, некоторым помогает. Но опасность в том, что пока больной занимается таким психологическим исцелением, он теряет критическое время, когда еще можно остановить болезнь современными научными методами и средствами.

То же самое можно сказать и про увлечение геополитикой. С тем уточнением, что эта забава чревата куда более серьезными осложнениями, чем питие растворенных волшебных шариков.

В статье использованы фрагменты выступления автора, участвовавшего в лекционном цикле «Зомби-идеи», организованного порталом InLiberty.

sshot-1.jpg
sshot-2.jpg


sshot-3.jpg

sshot-4.jpg

sshot-5.jpg

sshot-6.jpg


Комментарии для элемента не найдены.

Читайте также


Павел Бажов сочинил в одиночку целую мифологию

Павел Бажов сочинил в одиночку целую мифологию

Юрий Юдин

85 лет тому назад отдельным сборником вышла книга «Малахитовая шкатулка»

0
1328
Нелюбовь к букве «р»

Нелюбовь к букве «р»

Александр Хорт

Пародия на произведения Евгения Водолазкина и Леонида Юзефовича

0
935
Стихотворец и статс-секретарь

Стихотворец и статс-секретарь

Виктор Леонидов

Сергей Некрасов не только воссоздал образ и труды Гавриила Державина, но и реконструировал сам дух литературы того времени

0
452
Хочу истлеть в земле родимой…

Хочу истлеть в земле родимой…

Виктор Леонидов

Русский поэт, павший в 1944 году недалеко от Белграда, герой Сербии Алексей Дураков

0
632

Другие новости