Не существует женщины, в которой нет страсти к деньгам

Злые они, поэты-сатирики. Василий Курочкин. Фото 1865 года

Правды нет оттого в русском мире,

Недосмотры везде оттого,

Что всевидящих глаз в нем четыре,

Да не видят они ничего;

Оттого мы к шпионству привычны,

Оттого мы храбры на словах,

Что мы все, господа, двуязычны,

Как орел наш о двух головах.

И припев… Впрочем, подождите. Ничего страшного, пугаться не надо. Никакой россиефобии и экстремизма здесь нет, текст – 1857 года. Так вот, припев:

Я нашел, друзья, нашел,

Кто виновник бестолковый

Наших бедствий, наших зол.

Виноват во всем гербовый,

Двуязычный, двуголовый,

Всероссийский наш орел.

Автор стихов – Василий Степанович Курочкин (1831–1875). Во вторник, 9 августа, исполнилось 185 лет со дня его рождения. Он знаменит острой политической сатирой (см. выше) и переводами из Беранже. По сути, русский Беранже и есть Василий Курочкин. Ну, справедливости ради, надо сказать, что, наверное, еще и революционер Михаил Михайлов (1829–1865), получивший двенадцать с половиной лет каторги – не за террор, тогда весьма модный, а за прокламации, – и погибший в Сибири. Срок ему, правда, потом сократили до шести лет, но на свободу он выйти не успел. Переводили Беранже и советские поэты и переводчики – от Павла Антокольского до Вильгельма Левика и Марка Тарловского...

Так вот, Пьер Жан де Беранже (1780–1857), стихотворение 1815 года «Господин Иуда», перевод Курочкина (1861):

Господин Искариотов –

Добродушнейший чудак:

Патриот из патриотов,

Добрый малый, весельчак,

Расстилается, как кошка,

Выгибается, как змей…

Отчего ж таких людей

Мы чуждаемся немножко?

(…)

Чтец усердный всех журналов,

Он способен и готов

Самых рьяных либералов

Напугать потоком слов.

Вскрикнет громко: «Гласность! гласность!

Проводник святых идей!»

Но, кто ведает людей,

Шепчет, чувствуя опасность:

«Тише, тише, господа!

Господин Искариотов,

Патриот из патриотов –

Приближается сюда…»

Курочкин прославился переводами из Беранже. Памятник Пьеру Жану де Беранже. Фото Кэролайн Лены Беккер

Сколько лет прошло? 200, даже на год больше. А ничего не изменилось. Нет, в России все, конечно, изменилось, стало намного лучше и свободнее, просто стихи и их перевод все так же хороши и свежи.

Я влюбился в стихи Курочкина еще школьником. Читал его книгу «Стихотворения» (М.: Детская литература, 1972). Она вообще-то заслуживает отдельной статьи. Уж больно хороша. Хотя некоторые примечания забавны: «Канкан – французский эстрадный танец с нескромными телодвижениями». Нет, «Детская литература», я все понимаю, но, по-моему, фраза «с нескромными телодвижениями» возбуждает еще больше, чем внятное объяснение. В советское-то время, для школьника – что может быть эротичнее, чем нескромные телодвижения? Я, кстати, давно хочу совместить две наши рубрики («Главкнига» и «Факультатив») и написать несколько рецензий на свои собственные «главные книги» (может быть, и возьмусь).

Но я отвлекся.

* * *

Василий Степанович Курочкин. Родился и умер в Питере. Сын вольноотпущенного крепостного. Учился в кадетском корпусе, потом в Дворянском полку, служил прапорщиком в гренадерском полку. Потом чиновником в управлении путей сообщения. Писал с начала 50-х, в 1857-м бросил службу, в 1858-м выпустил сборник переводов из Беранже, сделался знаменит. Книгу переводов переиздавал много раз, каждый раз дополняя новыми.

В 1861 году вступил в тайное общество «Земля и воля». В 1866 году Каракозов стрелял в царя, но промахнулся. Многие тогда были арестованы, в том числе и Курочкин. Сидел в Петропавловской крепости, правда, недолго. Сочинил там ряд эпиграмм, например такую: «Сто человек, никак, ты запер в казематы,/ И мало все тебе, все мрачен, как чума, ты!..» Она посвящена председателю следственной комиссии Муравьеву, а не царю, но какая разница? Царя, напомню, в конце концов и убили. И свобода, которой все так добивались, как раз с его смертью и кончилась. Но каждый живет свою собственную, свою единственную жизнь. И борется с той несправедливостью, с той ложью и насилием, которые встречает сам, которые видит вокруг, которые задевает его знакомых и близких. О которых попросту знает.

Курочкин жил и писал в период наибольшей свободы внутри Российской империи, в 60-е. У нас такое время было в перестройку, когда, кстати, и реанимировали пресловутую гласность:

…Эпоха гласности настала,

Во всем прогресс – но между тем

Блажен, кто рассуждает мало

И кто не думает совсем.

Многие цитировали в конце 80-х приведенный выше фрагмент стихотворения Курочкина «Великие истины» (тоже перевод, правда, очень вольный, к тому же не из Беранже, а из Шарлеманя). Ну вот и доцитировались.

Василий Курочкин, помимо того что поэт и переводчик, был еще и превосходным журналистом. В 1859 году вместе с карикатуристом Николаем Степановым он организовал сатирический журнал «Искра». Время, что и говорить, было веселое. Николай Некрасов издавал сверхпопулярный тогда журнал «Современник», сатирическим приложением к нему был «Свисток» Николая Добролюбова. Но Добролюбов умер молодым, «Свисток» развалился. А «Искра» выходила долго, закрыли ее только в 1973-м. Наверное, существуй «Искра» еще дольше, и Курочкин не умер бы так рано.

Печатались у него многие – от Петра Шумахера (я до сих пор считаю, что именно Шумахер, а не главный цензор России Михаил Лонгинов сочинил «Луку Мудищева»; вероятно, я ошибаюсь, но уж больно печалит меня превращение талантливого поэта-порнографа Лонгинова в чиновника и мракобеса) и Козьмы Пруткова до Дмитрия Минаева и пресловутого Буренина. Их так и звали «поэты-искровцы». Потом будут, конечно, «сатириконцы», но гораздо позже.

Упомянутый мною Шумахер, кстати, писал оскорбительные стихи про (тоже упомянутого мной) Лонгинова. А Курочкин изводил, например, критика Ксенофонта Полевого:

Уж он ослаб рассудком бедным,

Уж он старик, сухой, как жердь,

Своим дыханием зловредным

Небесную коптящий твердь.

Уже, со старческою палкой,

В приюте нравственных калек,

В какой-нибудь газете жалкой

Он жалкий доживает век…

Так писал Курочкин про живого Полевого, а так проводил его в последний путь:

На нем не усопших покров гробовой,

Он жив, но скрывается где-то,

Обернут своею последней статьей,

Отживший, с отжившей газетой.

Погрязла среди злоуханных болот

Дружина его удалая

И разве в подземных журналах гниет,

Неслышно рыкая и лая.

Прости же, о критик! Уж ты не тово...

Уж ты перестал быть забавой;

И мы оставляем тебя одного

С твоей непотребною славой.

Злые они были, ребята, не спорю. Ну а кто добрый? Цензоры, что ли? Или полиция? Но вот вам, если хотите, совершенно доброе (и мне оно очень нравится) стихотворение Курочкина:

Чем разделять

Кастратов славу,

Уж лучше спать,

Вались в канаву,

Без задних ног,

Мертвецки пьян.

Бросай свисток,

Бери стакан.

Уж лучше, брат,

Пить мертвой чашей

Забвенья яд,

Чем в прессе нашей

Зловонных строк

Впивать дурман.

Бросай свисток,

Бери стакан.

Газетный лай

И обезьянства

Пренебрегай

В величье пьянства.

Оно порок,

Но не обман.

Бросай свисток,

Бери стакан.

Про журнал «Свисток» я ведь уже сказал, да? Бросай свисток, бери стакан… И не догадывался тогда Курочкин, что через много лет будут петь «Бери шинель, пошли домой». Пародия, получается, иногда появляется намного раньше оригинала. Читал ли Окуджава Курочкина? Не знаю. Но по идее не мог же не читать.

А есть у Василия Степановича и сугубая, совершенно, так сказать, любовная лирика:

Я дворец воздвигну на морских волнах,

Сколько есть песчинок я сочту в степях,

Я зубами с неба притащу луну,

Если в целом мире встречу хоть одну

Женщину, в которой страсти к деньгам нет!

Секретарь, квартальный, публицист, поэт

Могут ненавидеть деньги всей душой;

Женщина не может: в мире нет такой!

Женщина для нашей братьи, для мужчин, –

Колокол, в котором звук всегда один.

И везде мы слышим колокольный звон:

«Денег! денег! денег!» – благовестит он.

Что да, то да.

Больше мне нечего добавить.