"Смотри на меня всегда как на твоего верного друга"

Вильгельм Александру: «Что бы ни случилось, да хранит тебя Бог... Вот самое горячее пожелание, которое не перестану возносить к небу». Генрих фон Ангели. Портрет принца Вильгельма. 1883. Иван Крамской. Портрет Александра III. 1886. Государственный Русский музей

В 1921 году поступили в продажу в английском переводе неизданные главы из воспоминаний Отто Бисмарка (New chapters of Prince Bismark's Autobiography, translated by Bernard Miall. London, Hooder and Stoughton (Новые главы из автобиографии князя Бисмарка, перевод Bernard Miall).

Тексту не предпослано никакого предисловия. До Москвы дошло библиографическое известие о том, что в Германии появился недавно и немецкий текст этих глав; но есть ли это немецкий подлинник или перевод с перевода, нам не известно.

Эти неизданные главы, вероятно, разочаруют тех многочисленных читателей, которые надеялись найти в книге сенсационные разоблачения. И все-таки книга очень интересна. К числу самых любопытных ее страниц принадлежат сообщения об отношениях принца Вильгельма Прусского, будущего Вильгельма II, к Александру III.

Вильгельм в изображении Бисмарка выступает сначала русофилом.

В мае 1884 года дед послал его в Россию на придворные торжества по случаю совершеннолетия наследника, будущего Николая II.

Вильгельма приняли при русском дворе почетно и сердечно, к чему он не привык в своей семье. С своей стороны, Вильгельм слушался инструкций деда – вел себя сдержанно и произвел благоприятное впечатление. Летом 1886 года Вильгельм снова был в России. Его послали присутствовать на маневрах под Брест-Литовском.

Но он имел и политические беседы с Александром III, который принял гостя еще приветливее. В это время у России были очень натянутые отношения с Англией и Болгарией, а Вильгельм тех дней очень не любил Англию и бабку Викторию и был против брака своей сестры с Александром Баттенбергом.

Охлаждение русских симпатий Вильгельма Бисмарк относит к ноябрю 1887 года. Александр III возвращался тогда домой из Дании и решил ехать через Берлин. Вильгельм думал оказать особую любезность гостю и без предупреждения отправился встречать его в Виттенберг. Вильгельм был уверен, что Александр оценит такое внимание и будет особо ласков, интимен. Но случилось так, что поезд Александра попал в Виттенберг ночью, что царя свита не решилась разбудить и что Вильгельм смог увидать Александра только перед самым Берлином, да и то лишь в присутствии свиты. Вильгельм был очень оскорблен, тем более что он подозревал здесь умысел, приписывая холодность царя нашептываниям датской и английской родни. Симпатии к России остывают у Вильгельма быстро и резко (к этой поездке относится анекдот о Вильгельме,   рассказанный  в «Мемуарах» С.Ю. Витте). А к маю 1888 года поворот стал так крут, что Вильгельм, теперь уже кронпринц, в очень любопытном письме к Бисмарку вполне определенно считается с возможностью войны на два фронта – с Францией и Россией – и пророчит России в случае военных неудач внутреннюю смуту и долгое бессилие.

Ставши императором, Вильгельм пытается наладить добрые отношения с Александром, но безуспешно. Бисмарк с малопочтительной насмешкой рассказывает, насколько плохо Александр выносил Вильгельма. Как известно, натянутость русско-прусских и Вильгельмо-Александровских отношений была одной из причин отставки Бисмарка.

По многим соображениям, воспоминания Бисмарка надо считать источником, требующим весьма осторожного с собою обращения. Историки должны приветствовать введение в научный оборот новых материалов, контролирующих показания эгоцентричного рейхсканцлера. Материалы такого рода имеются и в русских государственных архивах. Например, в Государственном архиве Р. С. Ф. С. Р. (2-е отделение) хранятся четыре собственноручных письма принца Вильгельма к Александру III, написанные в 1884 и в 1885 годах. Они бросают яркий свет на Вильгельма в период его молодого и напряженного русофильства, помогают понять позднейшего Вильгельма и, несомненно, заслуживают напечатания даже помимо своей ценности в качестве документов, проверяющих соответственные свидетельства Бисмарка.

Первое письмо написано Вильгельмом в первую бытность его в России.

Из Петербурга он проехал в Москву, пробыл здесь три дня, от 11 до 13 мая, и написал свое лирическое излияние. В московских газетах можно найти придворную хронику его визита. Три последующих письма написаны из Берлина и не требуют комментария. Вслед за письмами к Александру III напечатаны тесно связанные с ними по содержанию и хранящиеся вместе с ними в архиве письмо и телеграмма князю Долгорукову, военному представителю России в Берлине.

По поводу первого письма полезно указать, что Бисмарк ничего не говорит о политическом характере первой поездки Вильгельма в Россию.

Но на политическое значение поездки определенно указывает Хлодвиг Гогенлое в своем дневнике под 2 ноября 1884 года.

Гогенлое был принят в этот день Вильгельмом-дедом, который завел разговор о Скерневицком свидании и в связи с этим похвалил внука.

Вскоре после отъезда Вильгельма из Москвы, 16 мая, в «Московских ведомостях» появилось официозное письмо из Берлина от 8 мая старого стиля, тоже подчеркивающее политическую важность визита Вильгельма.

Письма напечатаны в точном соответствии с подлинником... 

                                                                                                                                  Сообщил .Савин 

Перевод

I

Кремль 25/V 1884

Ваше величество дорогой кузен.

Я не могу покинуть столицу царей и России, не поблагодарив тебя еще раз за твою доброту. Я тронут до глубины души оказанным мне тобой, ее величеством императрицей и всей твоей семьей сердечным и теплым  приемом.

Так как мне очень редко представляется случай посещать иностранные дворы и так как я вообще мало видел свет, признаюсь тебе, что сердце у меня сжималось, когда я пускался в путь, и меня все время преследовал страх, как бы не наделать ошибок. Но твоя братская по отношению ко мне доброта и искренность быстро рассеяли все эти призраки.

Я глубоко благодарен за доверие и участие, проявленные тобой во время нашего политического разговора, во время которого я, боюсь, говорил не так, как должен бы был говорить, находясь в обществе монарха. Но, к несчастью или к счастью, я получил воспитание не дипломатическое, а, напротив, чисто военное и прошу тебя извинить меня, если я говорил скорее как солдат, чем как дипломат. Я прошу у тебя только одной милости. Остерегайся своих английских дядей. Не пугайся того, что ты услышишь от моего отца. Ты его знаешь, он любит быть в оппозиции, он под влиянием моей матери, которая, руководимая с своей стороны английской королевой, заставляет его видеть все сквозь «английские очки». Уверяю тебя, что между императором, князем Бисмарком и мной царит согласие, и я не перестану считать своим высшим долгом везде поддерживать и укреплять «Союз трех императоров» – Трехугольный бастион, который должен защищать Европу от валов анархии: а именно этого-то и боится больше всего на свете Англия! Впрочем, если у нас случится в политике что-нибудь важное, что могло бы подать повод к неприятным слухам, я позволю себе, если ты разрешишь, предупредить тебя.

Еще раз тысячу и тысячу благодарностей за проявленные тобой доброжелательство и доброту, смотри на меня всегда как на твоего верного   друга и кузена                                                                                                                                                                                                                                      Вильгельма. 

Перевод

 II

Мраморный дворец  19/VI  1884

Ваше величество дорогой кузен.

Пользуясь данным мне тобой разрешением писать тебе, я прошу тебя не отказать принять фотографию, которую я позволяю себе послать тебе. Это, с моей стороны, очень слабое выражение признательности за твою доброту и оказанный мне тобой сердечный прием; но пусть это будет воспоминанием о прекрасных днях, когда я имел честь познакомиться с одним из самых приветливых, обворожительных и очаровательных монархов, каких я знаю.

По оказанному мне дедом и г. Бисмарком приему я не сомневаюсь, что в своих письмах ты отозвался обо мне очень дружелюбно, потому что оба наговорили мне столько лестных фраз, а дедушка обнял меня так горячо, что я не знал, куда мне деваться. Но, так как у каждой медали есть изнанка, здесь также имеется таковая. «Английская» сторона! То, что я пишу тебе теперь, предназначается для тебя одного; потому что я считаю своим долгом по отношению к тебе действовать прежде всего с искренностью, которую можем себе позволить друг по отношению к другу. Родители мои приняли меня холодно; прежде всего моя мать, сделавшая все возможное, чтобы помешать моему путешествию. Но, главное, сегодня я слышал мало успокоительные вещи из собственных уст моего отца. Мы говорили о Петербургском гарнизоне, о военных вопросах и о разных политических деятелях. Между прочим, и о болгарском князе, о котором я заметил, что он в настоящий момент не особенно популярен в России. На это мой отец вдруг вышел из себя, с невероятной горячностью обвинял русское правительство за его подлое отношение к этому «прекрасному» (!) князю. Он (отец) осыпал правительство обвинениями во лжи, в предательстве, – одним словом, нет выражающего ненависть прилагательного, к которому бы он не прибег, чтобы обрисовать вас в черном цвете. Напрасно я старался отражать все эти удары и показать, что, судя по тому, что я узнал, дело обстоит иначе, и что я не могу допустить слова «лгать» по отношению к тебе и твоему правительству. В ответ на это он называл меня русофилом, русифицированным, говорил, что мне свертели голову, и бог знает еще что. Затем он обрисовал мне в общих чертах, какою должна бы быть наша политика. Это была неописуемая галиматья, кульминационным пунктом которой было заявление, что болгарский князь поставлен Биконсфильдом и «Великими державами» для того, чтобы вам угрожать и помешать вам продвигаться в Турции! Великий боже, говорил я, но ведь он получил русские деньги, русских чиновников и офицеров, каким же образом должен он угрожать России при помощи русских?

Вильгельм Александру: «Что бы ни случилось, да хранит тебя Бог... Вот самое горячее пожелание, которое не перестану возносить к небу». Генрих фон Ангели. Портрет принца Вильгельма. 1883. Иван Крамской. Портрет Александра III. 1886. Государственный Русский музей

На это последовал новый взрыв, говорилось, что я ничего не понимаю в политике и ничего не знаю; но что он в этом более сведущ, т.к. он читал, что тебе писал князь, и что он прав. В общем, дорогой кузен, князь болгарский «и честными, и нечестными средствами» вьет веревки из моей матери и, конечно, также и из моего отца. Миссия принца Уэльского принесла и продолжает приносить необычайные плоды, которые будут все умножаться под руками моей матери и королевы английской. Но эти англичане случайно обо мне забыли. И я клянусь тебе, дорогой кузен, что сделаю все, что буду иметь возможность сделать, для тебя и для твоего государства, и клятву свою я сдержу. Только это будет продолжаться долго и должно совершаться медленно. Прошу тебя, не упоминай об этом ни при ком, потому что эти известия предназначаются только для тебя, для твоего осведомления, потому что нельзя ничего сделать в этот момент, он слишком полон ненависти (английской!).

Если мой стиль был не всегда достаточно почтителен, прошу тебя извинить меня и принять самые искренние добрые пожелания от твоего любящего тебя кузена

 Вильгельма.

Перевод 

III

 Берлин 13/III 1885

Ваше величество горячо любимый кузен.

Живо тронутый добротой, которую ты проявил по отношению ко мне в переданных мне от тебя Муравьевым любезных и лестных словах, я пользуюсь представляющимся благодаря отъезду графа Иорка в Петербург случаем для того, чтобы выразить тебе мою живейшую благодарность. Ты хорошо знаешь, что я сделаю с удовольствием и приложу все усилия к тому, чтобы быть полезным тебе и твоему государству. К счастью, благодаря Скерневицам, мы уже стоим вне ежедневных колебаний прежних времен, мы уже видели хорошие последствия этого и продолжаем их видеть. Но мы должны постоянно следить за тем, чтобы ничего враждебного не закралось в это согласие. Дорогой кузен, ты разрешил мне говорить с тобой откровенно, и я продолжаю это делать; через несколько дней мы увидим здесь принца Уэльского. Это неожиданное появление нимало меня не восхищает; потому что, прости меня, он твой зять, при его фальшивом характере интригана он, без сомнения, будет здесь стараться то тут, то там или подвинуть вперед дело болгарина – да сошлет его Аллах в ад, сказал бы турок, – или заняться немного политикой за кулисами, с дамами. Я постараюсь как можно лучше наблюдать за ними, но ведь нельзя быть везде. Я дал Долгорукому несколько интересных заметок касательно числа и имен индийских и английских полков, которые они концентрируют в Rawul Puidi для того, чтобы произвести смотр перед эмиром 24-го этого месяца. Это для тебя. И все, что мне удастся услышать по этому поводу, я сообщу князю. Надпись и карикатура по поводу России в последнем номере Punch до крайности дерзки, все это надо сопоставить! Имеющий уши слышать – да слышит! Да сбросит их Махди всех в Нил! Прощай, дорогой кузен, тысячу приветов императрице и всем членам твоей семьи; считай меня, как всегда, на всю жизнь преданным тебе другом и кузеном 

                                                                                                                                             Вильгельмом. 

Перевод

 IV

Потсдам 4/V 1885

Ваше величество дорогой кузен.

В своем последнем письме я обещал тебе наблюдать за принцем Уэльским во время его пребывания в Берлине и насколько возможно быть осведомленным касательно его мыслей и речей о положении вещей. Что мне показалось очень важным, так это поручение, возложенное на одного из его камергеров к г. Блейхредеру с письмом принца, полным более чем вежливыми и дружескими выражениями. Меня уверяют, что в этом письме он просит этого еврея помочь Англии, понизив курс русских денег! Я тотчас же сообщил это известие Долгорукому, который, кажется, тебя предупредил. Все лица из свиты принца, которым, как ты знаешь, внушено говорить то, что он желает, чтобы было услышано и разнесено далее, и которые представляют собой идеи правительства – только и говорили, что о войне. Они говорили, что она совершенно необходима, что рано или поздно оба государства будут воевать, что нет возможности этого избежать. С этого момента я начал делать себе заметки и наводить справки обо всем, что происходит в Англии в смысле мобилизации и все, что могло быть тебе полезно знать, я немедленно посылал Долгорукому. Что касается меня – будучи очень близок с английским военным агентом, который говорит мне многое, чего не слышат другие, – я убежден, что г. Гладстон и некоторые из его «дряни» коллег не желают войны и постарались бы избежать ее во что бы то ни стало, но что нация и особенно армия и флот ее желают. Правительство испытывает спасительный страх перед русскими батальонами и эскадронами, которых они боятся в то самое время, как говорят о них пренебрежительно. Больше всего меня удивило то, что моя мать, которая никогда – ни за что на свете – не говорит со мной о политике и которая испытывает ужас перед всем, что называют «войной» или «сражением», сказала мне вчера, когда говорили о видах на мир: «О, ни за что на свете не можем мы теперь поддержать мир, мы должны воевать, это наш долг!» Война во что бы то ни стало! Это замечательно; я думаю, что это мнение королевы и королевской семьи, которые находятся в оппозиции по отношению к правительству, но в согласии с нацией?!  С своей стороны, я от всего сердца поздравляю тебя с победой Комарова, которая вызвала здесь и во всей нашей армии чувство живейшего удовлетворения. Могу тебя уверить, что симпатии всех моих товарищей на стороне войск, сражающихся за тебя, и я, как русский офицер, желаю, чтобы победа всегда сопровождала знамена царя; я жалею, что не могу им служить лично и своей кровью! Что бы ни случилось, да хранит тебя Бог, тебя и все твое семейство – вот самое горячее пожелание, которое не перестану возносить к небу.

Твой почтительный и любящий кузен 

 Вильгельм.

P.S. Во всяком случае, я надеюсь, что все устроится к лучшему!