0
1609
Газета История Интернет-версия

02.06.2010 00:00:00

Между наукой и богословием

Валерий Вяткин

Об авторе: Валерий Викторович Вяткин - кандидат исторических наук, член Союза писателей России.

Тэги: церковь, история, богословы, историки


церковь, история, богословы, историки Муза современных историков Церкви склонна искать одобрения "сверху".
Пьер Миньяр. Клио.1689. Будапешт. Венгерский музей изобразительных искусств

Профессор Московской духовной академии Алексей Лебедев отметил в начале ХХ века, что «изучение отечественной церковной истории подвигалось туго и медленно». Прошло столетие, но ситуация мало изменилась. Священник Илья Соловьев заявил в 2008 году: «Настоящая церковно-историческая наука в нашей стране еще не сформировалась». Развитию этой области знания во многом мешает укореняющаяся тенденция смешивать науку с богословием. Считается, что если предмет исторического исследования есть Церковь, то и методы исследования должны заимствоваться из области духовной мысли.

Существуют различные группы историков Русской Церкви, на которых в той или иной мере влияет установка следовать церковным канонам, а не методам получения объективного знания. Ангажированностью отличаются не только пишущие на исторические темы священнослужители, но и светские ученые, близкие к Московскому Патриархату. Есть и еще одна – очень малочисленная – группа исследователей, доказывающих верность научной методологии. Они, как правило, неподконтрольны церковным учреждениям.

Все смешалось...

Некоторые вполне светские историки, профессора известных вузов, пишут под углом зрения сегодняшней РПЦ. Говоря о синодальном периоде в истории Церкви, критикуют его за «неканоничность». Этим грешат и в редакциях журналов, включенных в перечень научных изданий ВАК. В одном из таких журналов, прочитав статью по истории Церкви, выводы ее отвергли из-за несоответствия церковным канонам. Так и сказали автору по-церковнославянски: противоречат «правилам святых отец». Хотя даже в дореволюционной России профессора духовных академий Николай Никольский и Сергей Глаголев не боялись упоминать об исторической обусловленности этих канонов, не сомневаясь, что с ходом времени они могут устаревать.

Скрупулезная приверженность к самому консервативному прочтению прошлого выражается у нынешних историков Церкви даже на лексическом и стилистическом уровнях. У нижегородского профессора читаем: «А владыка┘ услышав о назначении владыки┘ написал владыке так┘» (Корнилов А.А. Архиепископ Макарий (Миролюбов) – монах-аскет и выдающийся ученый// Вестник Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета (ПСТГУ). 2009. Вып. II. № 4. С. 150). В 19 строках 9 раз повторяется слово «владыка»!

Если таковы светские ученые, то что говорить о независимости мысли священнослужителей РПЦ, решивших совместить служение с научными изысканиями. Некоторые из них получили ученые степени, однако уровень их работ часто оставляет желать лучшего. Вот одна из диссертаций на соискание докторской степени, посвященная церковной политике Хрущева. Главный «научный» вывод более чем примитивен: плохая советская власть обижала святую Церковь. Но не сказано о многочисленных фактах «соработничества» духовных лиц с коммунистической властью, что в итоге не шло на пользу Церкви.

Откроем монографию, где изложены основные положения этой диссертации. Говоря в целом о Церкви, автор пишет о росте налогов на духовенство «с целью подрыва материальной базы Московской Патриархии», в другом месте – о «церковном организме» Патриархии (Марченко А.Н. Хрущевская церковная реформа: очерки церковно-государственных отношений (1958–1964). Пермь, 2007. С. 7, 11). Резонен вопрос: знает ли священник – доктор наук, чем отличается Патриархат от Патриархии?

В недрах богословской мысли

Особого рассмотрения стоят публикации на исторические темы в церковных журналах: «Вестник ПСТГУ», «Церковь и время», других изданиях РПЦ.

Из публикации в публикацию кочуют одни и те же штампы: «мученические венцы», «подвижники благочестия», мелькают многочисленные «батюшки» и «владыки». История и агиография сливаются воедино. Картина прошлого в таких изданиях – почти лубочна. Историография в основном сведена к слащавым сюжетам. Вспоминаешь «Хождение по мукам» Алексея Толстого: герой жаждет жизни – а его потчуют «сахарной водицей».

Но есть и более серьезные претензии к текстам богословов. Вот статья о становлении епархиального управления в ХVIII веке (Вестник ПСТГУ. 2009. Вып. II. № 3. С. 7–17). Сказано много. Но автор не отважился на нужный вывод: что дало упразднение патриаршества и переход к синодальному управлению Церковью? Оправданна ли реформа Петра I? А вывод напрашивается не в пользу патриаршества предшествующей эпохи с его произволом и незаконностью. Многое объясняет профессор Александр Доброклонский, рассмотревший церковное управление в допетровский период: «Количество дьяков особенно увеличилось в ХVII веке, когда с учреждением церковных приказов значительно осложнилось делопроизводство и письмоводство┘ Сознавая свою силу┘ они производили поборы и волокиты┘ Взяточничество сделалось их общим и вопиющим пороком, так что нередко вызывало протесты. Так было в патриаршей области, так было и в епархиях» (Доброклонский А.П. О дьяках рязанского архиерея// Труды Рязанской ученой архивной комиссии. 1892. Т. VII. № 1. Рязань, 1892. С. 13–14).

При всем этом в статье, опубликованной в «Вестнике ПСТГУ», критикуются синодальные порядки, выявляется дублирование в работе синодальных учреждений, несовершенство в делопроизводстве. Можно подумать, что уровень работы патриарших канцелярий был эффективнее.

Патриаршество богословами защищается. Но аргументы их не убедительны. У протоиерея Владислава Цыпина читаем: «С упразднением патриаршества перестали у нас созываться Поместные соборы, которые регулярно созывались при Патриархах» (Цыпин В., прот. История Русской Церкви. 1917–1997. М., 1997. С. 24). Ироничную улыбку вызовет это сейчас, когда уже не верится в соборную жизнь РПЦ.

Возникает вопрос: глубоко ли понята этими авторами реформа, состоявшая в поглощении Церкви государством? Таким вопросом задаешься, когда видишь, как современные авторы именуют консистории епархиальными церковными учреждениями. Дореволюционные ученые были точнее: они называли консистории правительственными учреждениями в епархиях.

Более того, история синодального периода для многих авторов, публикующихся в церковных изданиях, – terra incognita. Священник Александр Мазырин заявил, что считая со времени Стефана (Яворского), деятеля петровской эпохи, архиепископ советской поры Серафим (Самойлович) «стал первым украинцем, вставшим во главе управления» РПЦ (Вестник ПСТГУ. 2010. Вып. II. № 1. С. 49). Но почему здесь учтен и синодальный период, когда правление было коллегиальным, и сравнивать роль личностей в столь разные эпохи вообще некорректно?

Часты ошибки и в терминологии. Применительно к 1730-м годам Синод могут титуловать «Правительствующим», хотя это именование отменено при императрице Екатерине I и восстановлено лишь при Елизавете Петровне. Святейший Синод могут именовать и Священным, упомянуть об обращении в Синод в 1720 году (Православная энциклопедия. М., 2003. Т. VI. С. 594), хотя он учрежден годом позже. Если поминают консисторский Устав, то могут назвать его Уставом духовной консистории (Там же. С. 159). В отношении синодального прошлого ближе к истине протоиерей Валентин Асмус, считающий эпоху от Петра I до Николая II «лучшим периодом русской истории».

Культура работы с фактами у многих богословов хромает. Иные в фактах просто путаются. Так, по мнению священника Алексия Ястребова, отцом царя Алексея Михайловича был Патриарх Филарет (Церковь и время. 2009. № 4. С. 216). Тогда как Филарет (в миру боярин Федор Романов) – отец царя Михаила Романова и соответственно дед Алексея Михайловича. А архимандрит Геннадий (Гоголев) утверждает, что «Повесть временных лет» появилась в ХI веке (Religioses und kirchliches Leben heute// Hinhoren und Hinsehen... – Leipzig, 2003. S. 255). Однако монах Киево-Печерской лавры Нестор писал свою летопись в 1110–1118 годы.

Откроем для разнообразия настольный календарь на 2008 год, изданный Патриархией. В одном из исторических комментариев упомянут указ императрицы Анны Иоанновны о призыве на военную службу детей церковнослужителей. А после сказано: «В Новгородской епархии, не имевшей тогда епископа, исполнение этих указов было особо ревностным». Дескать, если бы был епископ, он бы сдерживал строгость светских властей. Однако факты показывают, что в российских губерниях того времени светская власть, наоборот, подчас даже сдерживала ретивость церковных иерархов в подобных делах. В 1738 году архиепископ Варлаам (Леницкий) был обвинен Синодом в незаконной отдаче клириков в солдаты, что служит примером антицерковной деятельности архиереев. «Епархиальные власти отдавали всех, кого можно, отдавали в ущерб интересам Церкви» (Вотчины и угодья Кизического Казанского монастыря// Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. Т. ХI. Вып. 1. Казань, 1893. С. 245).

Далее в том же комментарии из современного календаря говорится о секуляризации церковных земель. Но краски сгущены: Воронежская епархия якобы «была лишена всех вещественных средств». Смущает категоричность формулировки. На самом деле в пользу государства забрали в основном землю, причем при императоре Павле I начался ее возврат. В той же статье гонения староверов, к чему причастна и церковная сторона, списали полностью на правительство.

Научная добросовестность – особая тема. Иные церковные историки не брезгают передержками. Один связал идею соборности с секулярным Временным правительством. Это прочтение прошлого выгодно нынешнему священноначалию РПЦ, но выглядит явной натяжкой.

Если в истории действует священнослужитель, его роль стараются возвысить и облагородить. Встречаются утверждения, что духовные деятели синодального периода многое делали для развития государственности. Но реформа Петра предполагала подчиненную роль духовных лиц. При Екатерине II даже установили: не допускать священнослужителей к делам государства. Так и в отношении попа Гапона. Обвинив в «гапоновщине» государство, самого священника обеляют, умолчав о его «приключениях» после 9 января. С той же целью выдвигают спорный посыл, что Сергей Зубатов «охотно пошел на развитие┘ контактов с Гапоном» (Соловьев И., дьякон. Дело Георгия Гапона// Церковь и время. 2005. № 2. С. 203). Отнесем сюда же дискредитацию реформаторского движения в Церкви: нет даже попыток найти в нем рациональное зерно.

Как это ни грустно признавать, церковная печать синодальной поры интереснее. Она описывала жаркие дискуссии. Публицисты и историки не таили своих взглядов, часто отличных от синодального официоза. Надо сказать, на фоне современной авторитарности то были свободные годы. Например, священник Иоанн Беллюстин, критикуя в печати церковный строй, все же не пострадал за свое свободомыслие: не лишился сана, не утратил и права служить.

Хотя иных авторов «из недр» Церкви хочется читать. Это священник Алексий Николин, протоиерей Николай Балашов, игумен Андроник (Трубачев) и некоторые другие.

Тенденциозный взгляд на историю отражен и в подходе РПЦ к канонизациям. Некоторые прославления в лике святых удивляют. Например, канонизация митрополита Арсения (Мацеевича), объявившего анафему Екатерине II. Являл ли собой этот деятель образец добросердечного христианина? Нет, ведь известно, что Мацеевич был жесток с подчиненным клиром. Митрополит, конечно, получил выговор от Синода – но за другое: за пренебрежение церковной властью. Что до анафемы императрице, то она стала ответом на секуляризацию церковных имений. К сожалению, не говорится, что секуляризация земель значила, по сути, отмену крепостного права для многих крестьян. А Мацеевич был ярым поборником церковной собственности, позволявшей иерархам жить в роскоши. Конечно, будучи низвергнутым, Мацеевич душевно страдал. Но страдают не только митрополиты.

Скажем и о мучениках, пострадавших от сталинских репрессий. Массовое их прославление – во многом политическая акция. Мирян при этом прославили мало. Задача стояла другая: представить духовенство главной жертвой большевистского режима. А сомнительная канонизация Николая II была нужна для воссоединения Московского Патриархата и Зарубежной Церкви.

Несколько слов об уровне объективности «Православной энциклопедии», издающейся в Москве. В многотомном издании нет статей о первых обер-прокурорах Синода Иване Болтине и Алексее Баскакове, а роль их велика: они боролись с архиерейским беззаконием. Но есть статьи о Сергее Акчурине и Алексее Ахматове – обер-прокурорах, во всем благоволивших епископам. Статей же о самих епископах не счесть: кажется, никого не забыли.

Энциклопедия не лишена ошибок. Прославленный страстотерпцем Николай II не раз назван мучеником. Отец Богоматери – Иоанном (Т. V. С. 487), на самом деле он Иоаким. Но важнее знаковые вещи. Например: «В эпоху митрополита Московского и всея Руси Макария и царя Иоанна IV» (Т. V. С. 285). Если это так, то отвечать за прегрешения царя надо митрополиту, приняв именование «Грозный». По чьему же имени известна эпоха: царя или митрополита?

Подводя итоги

А теперь о феномене «научно-богословской аттестации», обсуждаемом в церковной прессе. В сентябре 2009 года на заседании диссертационного совета ПСТГУ заявили, что диссертация игумена Митрофана (Баданина) «соответствует требованиям ВАК┘ и┘ эти требования превосходит» (Вестник ПСТГУ. 2009. Вып. II. № 4. С. 158). Утверждается мысль: богослов – больше, чем ученый. О том же священник Владимир Шмалий: в ХХI веке Церковь «может и призвана говорить на языке науки┘ В трудах богословов важны и значимы современные научные методы».

Надо учесть, в какую эпоху мы живем. Да, богословские степени признавались до 1917 года наравне с присуждаемыми в университетах. Но Церковь была частью государства – не в пример современному положению дел.

Подводя итоги, признаем правоту историка Михаила Бабкина: в структурах Патриархата исторической науки «нет и быть не может». Еще более убедимся в том, учтя закрытость церковных архивов.

Богословам теперь не позавидуешь. Как в свое время сказал церковный мыслитель Сергей Глаголев (1865–1937), «вместо великой роли пророков┘ им дают роль полицейского». Не ограничиваясь этой ролью, они пробуют и «управлять прошлым». Как бы там ни было, цели богословов и ученых изначально разнятся. Первые ищут в истории духовный смысл, вторые анализируют факты, выявляя причины и следствия.

Нет сомнений, Церкви нужны неангажированные историки. С «духовными полицейскими» им не по пути. «Воцерковленные» исследователи следуют наставлению дореволюционного профессора Василия Болотова: «Историк должен чувствовать себя членом своей Церкви и не должен отступать от церковной точки зрения». Куда больше правоты в словах протопресвитера Александра Шмемана: «Богословской предпосылкой изучения истории Церкви должно быть как раз освобождение истории Церкви от ее священного абсолютизирования».


Комментарии для элемента не найдены.

Читайте также


В Совете Федерации остается 30 свободных мест

В Совете Федерации остается 30 свободных мест

Дарья Гармоненко

Иван Родин

Сенаторами РФ могли бы стать или отставники, или представители СВО-элиты

0
406
Россияне хотят мгновенного трудоустройства

Россияне хотят мгновенного трудоустройства

Анастасия Башкатова

Несмотря на дефицит кадров, в стране до сих пор есть застойная безработица

0
449
Перед Россией маячит перспектива топливного дефицита

Перед Россией маячит перспектива топливного дефицита

Ольга Соловьева

Производство бензина в стране сократилось на 7–14%

0
640
Обвиняемых в атаке на "Крокус" защищают несмотря на угрозы

Обвиняемых в атаке на "Крокус" защищают несмотря на угрозы

Екатерина Трифонова

Назначенные государством адвокаты попали под пропагандистскую раздачу

0
532

Другие новости