Анатолий Королев Несколько лет назад элитный московский кинотеатр «Ролан» объявил о проекте нового фильма Питера Гринуэя «Чемоданы Тульсэ Лупера» и ≈ внимание ≈ анонсировал приезд на презентацию идеи самого мэтра, маэстро Питера Гринуэя.
Гринуэй вошёл осторожной походкой новичка, в полном одиночестве, не понимая, где он и что его ждет, и только внезапные бурные аплодисменты киноманов, которые как один встали из-за столиков, убедили маэстро, что он попал по адресу.
Конечно, Россия не Монголия, и всё же для путешествующего англичанина «Ролан» выглядел всего лишь большой кибиткой на дорогах вселенной. Недаром английская пословица гласит: за пределами Лондона кончается цивилизация.
Напротив маэстро стоял микрофон, рядом сидел переводчик, верблюжье пальто мастер уложил на пустое кресло. Он был весел, подтянут, моложав и, если сравнивать героя с персонажами фильмов, больше всего был похож на любовника из фильма «Повар, вор, его жена и её любовник» (того самого, которого прикончат, забив рот выдранными страницами из томика об истории Французской революции).
Интерес к встрече был высок ещё и потому, что Гринуэй представлял русскую часть проекта, напомню, в последствии в его фильме о чемоданах Тульсэ Лупера были задействованы русские актёры и русские впечатления маэстро. А Ренату Литвинову режиссёр предполагает снять в отдельном фильме.
Один из вопросов и был: почему выбор мастера частично пал на Россию?
– Почему русские? ≈ сказал Гринуэй. ≈ Наверное, потому что ваша страна нечто вроде терра инкогнита, где невозможно предугадать что-либо, где ответ будет всегда внезапным и совсем не о том, что спрашивалось. Эта неопределенность отменяет твою узость.
Кроме того, у него есть ощущение, что русские актёры работают совсем не по-европейски:
– По часам в голове, от и до, они избыточны, они тратят в сто раз больше сил, чем требуется, они работают на износ, не умеют экономить, не щадят себя, их манеру я бы назвал барочной, идущей от барокко. Наконец, важно для проекта то, что я не знаю русского языка и потому никогда не буду уверен, точно ли доходит смысл моих указаний; что ж, непонимание тоже важно, как и понимание, я получаю от этого дополнительный кайф, потому что работаю в широком поле неопределенности языка и от этого непохож на самого себя.
Маленькая пауза.
Знатоки творчества Гринуэя знают, какую важную роль в его парадоксальных фильмах играет язык высказывания, речь изображения, с каким маниакальным упорством он фиксирует систему любых сигналов, знают, какую апокалипсическую роль играют счёт, место, форма, поза, система звуков в его изображении. С какой математической страстью, например, его любимый композитор и аранжировщик Майкл Найман превращает в музыкальный отсчёт идеи кинорежиссёра. Если кратко: знак в творчестве Гринуэя ≈ это Господь Бог.
Тут неожиданно Гринуэй заговорил о Шекспире.
≈ Я слышал, ≈ сказал он с удивлённым лицом простака, ≈ у русских появился новый перевод «Гамлета». И я думаю, что русские на этом не остановятся! ≈ воскликнул мастер с тайным ликованием глаз, ≈ пройдет ещё какое-то время, и появится новый перевод «Гамлета»┘ Как я вам завидую! Ведь переводы втягивают в оборот новые слова, отражают новое состояние языка, передают современное функционирование речи, наконец, действительно дают новый взгляд на пьесу Шекспира.
А что у нас?
Увы, у нас всё тот же устаревший «Гамлет», написанный на староанглийском 400 лет назад!
Ей-ей, если бы у меня была возможность, ≈ продолжил Гринуэй, ≈ я бы выучил русский язык только для того, чтобы насладиться неизвестным мне «Гамлетом»!
Бурные аплодисменты публики.
Сверкающий взгляд маэстро.
