В 1880 ГОДУ в течение семи месяцев я плавал по арктическим морям на корабле "Надежда" под командованием известного китобоя Джона Грея. Я вступил в должность врача, но мне было всего двадцать, и мои познания в медицине оказались на уровне среднего студента третьего курса, так что я часто думал, как мне повезло, что за время моей службы не произошло чересчур серьезных случаев.
И вот как это было. Однажды в сырой день в Эдинбурге, когда я прилежно читал, готовясь к одному из тех экзаменов, которые отравляют жизнь студентам-медикам, ко мне зашел некто Карри, мой сокурсник, с которым я был шапочно знаком. Заданный им дикий вопрос выбил у меня из головы все помыслы об учебе.
- Не хотел бы ты, - сказал он, - отправиться на той неделе в китобойное плавание? Будешь получать за работу судового врача два фунта десять шиллингов в месяц, да еще три шиллинга с каждой тонны китового жира.
- Да кто, по-твоему, мне эту должность предложит? - естественно, спросил я.
- Ее предложили мне. В последний момент выяснилось, что я ехать не могу, и хочу найти кого-нибудь вместо себя.
- А где я возьму арктическое снаряжение?
- Можешь взять мое.
В мгновение ока все было решено, и за несколько минут течение моей жизни устремилось в новое русло.
Через неделю с небольшим я уже находился в Питерхеде и был поглощен упаковкой, с помощью стюарда, своего скудного багажа в сундук под койкой на отличном корабле "Надежда".
Вскоре я обнаружил, что главной обязанностью судового врача было составлять компанию капитану, который, согласно профессиональному этикету, кроме кратких деловых разговоров, не должен говорить с другими офицерами. Будь капитан человеком неприятным, это было бы нестерпимо, но Джон Грей с "Надежды" был личностью действительно замечательной - великолепный моряк, шотландец и серьезный человек, поэтому у нас установились дружеские отношения, ничем не омраченные во время наших долгих бесед tete-a-tete. Я вижу как наяву его румяное лицо, седеющие волосы и бороду, очень светлые голубые глаза, неизменно устремленные далеко в пространство, и прямую мускулистую фигуру. Неразговорчивый, язвительный, иногда суровый, но всегда добрый и справедливый в глубине души человек.
В том, как был укомплектован личный состав "Надежды", имелось одно любопытное обстоятельство. Должность старшего помощника капитана занял маленький, дряхлый, изможденный человек, явно неспособный к выполнению своих обязанностей. Напротив, помощник кока был огромного роста, загорелый, с рыжей бородой, огромными конечностями и громовым голосом. Но лишь только корабль покинул гавань, маленький дряхлый помощник капитана исчез в камбузе и в течение всего плавания исполнял обязанности судомойки, тогда как могучий судомойка отправился на корму и стал помощником капитана. Все дело было в том, что у одного были документы, но по возрасту он уже не подходил для морского дела, а другой не умел ни читать, ни писать, зато был отменным моряком, поэтому по взаимному соглашению всех заинтересованных лиц они менялись местами, когда выходили в море.
Колин Маклин, шести футов росту, с прямой, дюжей фигурой и огненно-рыжей бородой, торчащей из-под широких полей его морской шапки, был капитаном от природы - а это более высокое звание, чем то, которое дается документом министерства торговли. Единственным его недостатком было то, что он оказался слишком горяч и приходил в бешенство из-за пустяков. Я очень живо помню вечер, когда мне пришлось оттаскивать его от стюарда, неблагоразумно позволившего себе покритиковать его нападение на кита, которому удалось уйти. Оба они хлебнули рома, склонившего одного из них к спорам, а другого к ярости, а поскольку мы втроем располагали в тот момент пространством семь на четыре фута, предотвратить кровопролитие было не так-то легко. Каждый раз, когда я полагал, что опасность уже позади, стюард затягивал снова свою глупость: "Не обижайся, Колин, я только говорю, что если б ты поживее поворачивался с этой рыбиной..." Не знаю, сколько раз от начинал эту фразу, но ни разу ее так и не закончил, потому что на слове "рыбина" Колин сразу хватал его за горло, я хватал Колина за пояс, и мы боролись до полного изнеможения, еле переводя дыхания. Потом, стоило стюарду немного отдышаться, он опять принимался за свое, а "рыбина" служила сигналом к новой атаке. Мне в самом деле кажется, что, не будь там меня, помощник капитана, который определенно был самым яростным человеком, какого я видел в жизни, изувечил бы его.
На нашем судне было пятьдесят человек, из них половина шотландцев и половина шетландцев, набранных нами на Лервике, мимо которого мы проплывали. Шетландцы были более уравновешенны и послушны, тише, сдержаннее и спокойнее в речах, тогда как шотландские моряки обещали много трудностей, зато были по натуре мужественнее и физически сильнее. Все офицеры и гарпунщики были шотландцами, в качестве же простых матросов и в особенности гребцов нельзя было и пожелать никого лучше шетландцев.
Лишь один человек на борту оказался не шотландцем и не шетландцем, и кто он был, осталось для всех тайной. Это был высокий смуглый человек с темными глазами, иссиня-черными волосами и бородой и исключительно красивыми чертами лица, как-то странно и небрежно дергавший плечами при ходьбе. Говорили, что он с юга Англии и что ему пришлось бежать оттуда, чтобы спастись от преследований закона. Он ни с кем не вел дружбы и разговаривал крайне редко, но был одним из самых ловких моряков на корабле. Судя по внешности, нрав у него был сатанинский, и преступление, из-за которого он скрывался, похоже, было кровавым. Лишь однажды на миг он показал нам кипение скрытых в нем страстей. Кок, очень крепкий, сильный мужчина, - маленький помощник капитана всего лишь служил под его началом, - имел собственный запас рома и столь обильно себя им потчевал, что три дня подряд команда получала на обед нечто несъедобное. На третий день наш молчаливый изгнанник подошел к коку с медной сковородкой в руке. Не говоря ни слова, он шарахнул его с такой силой, что голова того пробила дно, а борта сковородки остались свободно болтаться вокруг шеи. Наполовину пьяный, наполовину оглушенный кок заговорил было о драке, но ему вскоре дали понять, что симпатии корабля не на его стороне, и он возвратился, пошатываясь и ворча, к своим обязанностям, а мститель снова впал в свое обычное мрачное безразличие. И больше жалоб на еду мы не слышали.
Все это, однако, я рассказал раньше времени. Согласно моему вахтенному журналу, 28 февраля в 2 часа пополудни мы отплыли из Питерхеда, оставляя за собой огромную шумящую толпу. Палубы были вычищены, как на яхте, и все это совершенно не соответствовало моим представлениям о китобойном судне. Мы сразу попали в плохую погоду, и барометр однажды упал до отметки 28,375 - самый низкий показатель, который я могу припомнить за все мои морские скитания. Мы едва успели войти в Лервик-Харбор, как в полную силу разразился шторм, столь свирепый, что, хотя мы стояли на якоре без парусов и частично укрытые от ветра, нас кренило под острым углом. Случись такое несколькими часами раньше, мы непременно лишились бы шлюпок, а шлюпки - это жизнь китобойного судна. Лишь 11 марта непогода утихла настолько, что мы смогли плыть дальше. К этому времени у берега скопилось двадцать китобойцев, и наше отправление стало довольно-таки заметным событием. В ту ночь и еще целый следующий день "Надежде" пришлось искать убежище с подветренной стороны одного из отдаленных островков. Я сошел на берег и блуждал в торфяных болотах, встречая странных, диковатых и добродушных людей, не имевших ни малейшего представления об окружающем мире. Обратно к кораблю меня вывела длинноволосая дикарка с факелом, так как по ночам торфяные ямы становятся опасны. Я и сейчас вижу ее спутанные черные волосы, голые ноги, крашенную мареной нижнюю юбку и резкие черты лица в отблесках факела. Я разговаривал с одним стариком, который стал расспрашивать меня о новостях. Я сказал ему: "Рухнул Тэйский мост", - что можно было считать новостью с большой натяжкой. "Ну, - сказал он, - неужто построили мост через Тэй?" После чего я почувствовал желание рассказать ему о восстании сипаев.
Больше всего меня поразила быстрота, с которой попадаешь в полярные края. Я никогда не думал, что они лежат так близко от нашего порога. Кажется, всего через четыре дня после Шетландских островов мы оказались среди дрейфующих льдов. Однажды утром я проснулся и услышал глухой стук - плывущие льдины бились о борт корабля. А выйдя на палубу, я увидел море, покрытое ими сплошь до самого горизонта. Они были не особенно большими, но лежали так плотно, что человек мог далеко отойти по ним, перепрыгивая с одной на другую. От их ослепительной белизны море казалось еще синее. Синее небо над головой. А восхитительно пахнущий арктический воздух! Это утро стоило запомнить. Один раз на качающейся, колышущейся льдине мы заметили громадного тюленя, гладкого, сонного и невозмутимого, глянувшего на наш корабль с такой самоуверенностью, будто он знал, что до начала охотничьего сезона осталось три недели. Еще дальше мы увидели на льдине большие, похожие на человеческие следы медведя. И все это - когда у нас в каютах еще стояли в стаканах свежие шотландские подснежники.
Я уже упомянул об охотничьем сезоне и могу пояснить, что по соглашению между норвежским и английским правительством представителям обеих наций запрещалось убивать тюленей до третьего апреля. Причина в том, что в марте они приносят потомство, и если убить мать до того, как детеныши смогут сами заботиться о себе, их род вскоре вымрет. Для выведения детенышей тюлени собираются в каком-нибудь месте, каждый раз в новом, но о котором они, очевидно, договариваются между собой заранее; это место может оказаться где угодно на сотнях квадратных миль плавучих льдов, так что охотнику не так-то просто его найти. Способ, каким он их выслеживает, прост, но остроумен. Пока корабль прокладывает себе путь между свободно плывущими льдинами, ведется наблюдение за стадом тюленей, путешествующим по воде. Направление тщательно сверяется по компасу и наносится на карту. Час спустя, возможно, покажется новое стадо. Это также отмечается. Когда такие ориентиры будут получены несколько раз, линии на карте продолжают до пересечения в одной точке. Здесь, или где-то рядом, скорее всего и будет обнаружена основная масса тюленей.
Когда вы добираетесь туда, открывается замечательное зрелище. Полагаю, это самое большое скопление живых существ на поверхности земли - и это на открытом ледяном пространстве в сотнях миль от берегов Гренландии! Место свидания находится где-то между 71╟ и 75╟, а долгота еще более неопределенная, но тюлени не испытывают трудностей в поисках адреса. С "вороньего гнезда" на грот-мачте им не видно конца. На самой дальней из различимых льдин все еще можно разглядеть пятнышки размером с перечное зерно. И повсюду лежат детеныши, белоснежные крошки с маленькими черными носиками и большими темными глазами. Их крики, похожие на человеческие, наполняют воздух, и, когда вы сидите в каюте корабля, находящегося в центре тюленьего лежбища, может показаться, что рядом с вами какие-то чудовищные ясли.
В тот год "Надежда" одной из первых обнаружила лежбище тюленей, но еще до того, как настал день, разрешающий начало охоты, один за другим последовали суровые штормы, поднявшие сильное волнение, опрокидывавшее плавучие льды и преждевременно сбрасывавшее молодняк в воду. Поэтому, когда закон разрешил нам наконец приняться за дело, Природа оставила нам весьма мало возможностей. Тем не менее на восходе третьего апреля команда корабля спустилась на лед и начала собирать свой кровавый урожай. Это жестокое занятие, хотя и не более жестокое, чем любое из тех, что снабжает обычный обеденный стол в деревне. И все-таки бросающиеся в глаза темно-красные лужи на ослепительной белизне ледяных полей под мирной тишиной голубого арктического неба кажутся каким-то особенно чудовищным зрелищем. Но безжалостный спрос создает безжалостное предложение, и тюлени своей смертью помогают жить длинному списку моряков, докеров, дубильщиков, заготовителей, топильщиков жира, свечных торговцев, торговцев кожей и продавцов жира, которые стоят между этой ежегодной резней, с одной стороны, и щеголем в туфлях из мягкой кожи или ученым, использующим высококачественный жир в своих философических приборах, - с другой.
Владимир Скосырев 
Дарья Гармоненко 