Волков. Чайковский ценил комфорт и удобства городской жизни, но мог воскликнуть: "Русская глушь, русская весна!!! Это верх всего, что я люблю". Он с азартом собирал грибы, с увлечением разводил цветы: "Чем ближе подвигаешься к старости, тем живее чувствуешь наслаждение от близости к природе".
Для Чайковского жизнь в деревне - это прежде всего возможность побыть в одиночестве: "Я нахожусь в каком-то экзальтированно-блаженном состоянии духа, бродя один днем по лесу, под вечер - по неизмеримой степи, а ночью сидя у отворенного окна и прислушиваясь к торжественной тишине".
Баланчин. Мне нравится жить за городом. Когда я был маленький, мы круглый год жили за городом в Лунатиокки, в Финляндии. Отец там построил дом. Было весело. Дом стоял прямо в лесу, ближайшие соседи были далеко. Мама любила цветы, садила их, а мы помогали. У нас в горшочках было много рассады. Помню анютины глазки. Я ведь и розы люблю, и гвоздики. Но розы, пожалуй, больше мне нравятся. У гвоздик запах более терпкий. Я, правда, в садоводстве сам мало понимаю. Здесь у меня тоже есть небольшой дом. Его надо бы привести в порядок, да времени нет. Жены нет - прибрать некому. Есть очень милые люди, они готовы помочь, все сделать. Но я не люблю, чтобы для меня что-нибудь делали. Я независимый, это во мне грузинская кровь говорит.
Волков. Одним из главных потрясений личной жизни Чайковского была его неудачная женитьба, когда ему исполнилось 37 лет. В письмах к Надежде фон Мекк и к братьям Чайковский подробно описал, как происходило дело. Однажды он получил любовное письмо от бывшей студентки Московской консерватории Антонины Милюковой; Чайковский не только ответил, но и встретился с нею. Далее события развивались, согласно Чайковскому, так: "Я отправился к моей будущей супруге, сказал ей откровенно, что не люблю ее, но буду ей преданным и благодарным другом; я подробно описал ей свой характер - раздражительность, неровность темперамента, свое нелюдимство. Затем я спросил ее, желает ли она быть моей женой? Ответ был, разумеется, утвердительный... Я решил, что судьбы своей не избежать и что в моем столкновении с этой девушкой есть что-то роковое. Пусть будет, что будет". Но, по словам Чайковского, как только церемония женитьбы совершилась, он вдруг почувствовал, что его жена ему ненавистна: "Мне показалось, что я, или по крайней мере лучшая, даже единственно хорошая часть моего я, т.е. музыкальность, - погибла безвозвратно. Дальнейшая участь моя представлялась мне каким-то жалким прозябанием и самой несносной, тяжелой комедией. Притворяться целую жизнь - величайшая из мук. Уж где тут думать о работе. Я впал в глубокое отчаяние. Я стал страстно, жадно желать смерти".
Баланчин. Я всегда думал, что главным в разрыве Чайковского с женой была его боязнь, что он перестанет сочинять, потеряет свой музыкальный дар. Если бы не это, то Чайковский, может быть, продолжал бы жить с этой женщиной, поддерживая внешние приличия. Но он не только не испытывал к ней никакого влечения, но и говорить ему с ней было не о чем. Эта женщина не знала ни одной ноты из его сочинений!
Такое, кстати, может случиться в любом браке. Когда я первый раз женился, я был молодой, мне совершенно все равно было. Ну обвенчали так обвенчали. Потом мы вместе уехали за границу. А там, когда посмотришь, - столько замечательных женщин кругом. И жена моя стала отходить от нашей жизни, русской. Она ведь говорила по-французски, по-немецки. Все ей хотелось куда-то ехать, что-то смотреть, что-то делать. Я почувствовал, что у нее появились другие интересы - может быть, даже и не к мужчинам вовсе. И тогда я подумал: надо бы все это закончить.
Волков. Когда несколько лет спустя Чайковский узнал, что его брат Анатолий женится, то написал ему: "Есть известного рода потребность в ласке и уходе, которую может удовлетворить только женщина. На меня находит иногда сумасшедшее желание быть обласканным женской рукой. Иногда я вижу симпатичные лица женщин (впрочем, не молодых), которым так и хочется положить голову на колени и целовать руки их".
Баланчин. Я понимаю, что может быть такое импульсивное желание. У меня подобного никогда не было. У меня прекрасные отношения с женщинами; с бывшими моими женами тоже. Мы встречаемся, разговариваем, смеемся. Между нами никогда не возникало дистанции. Но и того, о чем Чайковский говорит, со мной тоже не случалось.
Волков. Один из самых известных и "романтических" эпизодов жизни Чайковского - его четырнадцатилетняя переписка с богатой вдовой Надеждой фон Мекк. Она выплачивала Чайковскому ежемесячную субсидию, которую композитор принимал с благодарностью, но, по ее желанию, они никогда не встречались (за исключением случайных встреч) и не разговаривали. Когда в 1890 году Надежда фон Мекк внезапно перестала помогать Чайковскому (есть версия, что она сделала это, узнав о его гомосексуальных предпочтениях), это было для композитора серьезным ударом.
Баланчин. Фон Мекк была богатая дама, и, конечно, она любила Чайковского. Она любила его и как композитора, и так же, вероятно, как человека, которого она хорошо узнала по его письмам. Она поддерживала Чайковского в трудное для него время. Это было очень мило с ее стороны. Фон Мекк, конечно, была незаурядная женщина, каких трудно встретить в наше время. Когда я был в России, я таких совсем не знал. А потом, у Дягилева, тоже было не просто с такими познакомиться. Дягилев сам никаких приемов не устраивал, он только ходил, когда его приглашали. И вот, устроит знаменитая и богатая Коко Шанель большой прием: мы все званы, масса народу. А неизвестно, кто есть кто: все дамы одеты по моде, комильфо, а кто из них богатая - не понять. Чайковский ведь тоже подружился с фон Мекк не на приеме, а через переписку.
Чайковский, вероятно, комфортабельнее чувствовал себя в обществе мужчин, особенно когда стал старше. С юными девушками трудно разговаривать, когда ты уже не такой молодой, когда тебе за пятьдесят. Если им семнадцать - они хотят себе семнадцатилетних друзей. Конечно, к этому можно относиться философски: что есть - то есть, что будет - то будет. Но все-таки это может раздражать, особенно если ты не просто хочешь понравиться, а серьезно увлечен. Если ты просто в компании нескольких молодых девушек, тогда это, конечно, неважно. Ну что им? Так себе... Но если какая-то из них очень нравится, это может глубоко ранить. Любовь - очень важная вещь в жизни человека, в особенности под конец жизни. Важнее, чем искусство. Под старость кажется, что искусство может и подождать, а женщина уже не подождет. В искусстве, ты думаешь, что уже кое-что понимаешь. С женщиной не так, ее нельзя понять до конца - никогда, никогда. Может быть, ей нравится кто-то другой, и ты ее у кого-то, может быть, даже отнимаешь. И думаешь: "Это зря!" И все так перемешано, перепутано... Ужасно!
Я думаю, Чайковскому было приятно и удобно с молодыми мужчинами. Женщины сразу начинали предъявлять на него права. Его бывшая жена всю жизнь ему письма писала, преследовала его. Есть люди, которые к таким вещам относятся спокойно, которым все равно. Но Чайковский так не мог. С мужчинами, вероятно, можно было дружить и даже любить их, и они не требовали от Чайковского, чтобы он был полностью только с ними. Чайковский не хотел никому принадлежать на сто процентов, потому что боялся, что тогда он перестанет сочинять. Музыка была для него самым главным в жизни. Он хотел остаться наедине со своей музыкой. Это было трудно. Про Чайковского говорили, что он мизантроп, настолько он стремился иногда избежать людской компании. Он невероятно мучился от необходимости вести светские разговоры с богатыми дамами. Они же все бездельницы! Все эти глупости: про погоду, сплетни о каком-нибудь знаменитом теноре... или сопрано... И каждое второе слово: прелестно, прелестно. Это же пытка! И нужно кланяться, улыбаться. Чайковский, чтобы избежать таких ужасных разговоров, иногда говорил, что он - это не он. Что он просто похож на композитора Чайковского. Ему было гораздо приятней выпивать со своим слугой, чем крутиться в светском обществе.
Волков. Западные биографы Чайковского часто акцентируют аффектацию, с которой Чайковский относился к своим слугам и даже слугам своих друзей, иногда из этого делают вывод, что эти слуги входили в гомосексуальный круг Чайковского. Быть может, это и так; утверждать что-либо с уверенностью трудно из-за отсутствия документальных доказательств. Однако в России отношения со слугами традиционно находились на ином эмоциональном уровне, чем это принято на Западе. Поэтому Чайковский выказывает не более чем типичное отношение русского "просвещенного барина" к слуге, когда записывает в дневник об одном из них: "Это такая чудесная личность. Господи! И есть люди, которые поднимают нос перед лакеем, потому что он лакей. Да я не знаю никого, чья душа была бы чище и благороднее..."
Баланчин. В России всегда любили своих слуг. Поэтому я не удивляюсь, что Чайковский писал своему слуге аффектированные письма. Здесь, на Западе, к слугам куда более холодное отношение. Восточные люди со своими слугами вообще не разговаривают. Ему слуга что-нибудь говорит, он слушает, но не смотрит, не реагирует, только пальцем иногда покажет. Или так - глазами - и все! В Штатах иногда видишь: господа даже к животным лучше относятся, чем к слугам своим.
Кстати, Чайковскому, я знаю, нравились кошки и собаки, но дома он держал только одну собаку, которую выучил разным фокусам. У Стравинских, когда они жили в Калифорнии, было два кота - Васька и Панчо. Васька был фаворит и добился, чтобы второго кота вытурили. Васька ни с кем не хотел делить Стравинского. У меня была одна кошка, Мурка, хорошая. Я ее тоже выучил разным фокусам. Кошечки мне всегда нравились. Кошечка - милый человек, она все понимает, но не любит, когда кругом много народу, не любит, чтобы ее теребили, тревожили. А когда остаешься с кошкой один, тогда она замечательная! В кошках, мне кажется, меньше холопства, угодничества, чем в собаках. Они независимые, гордые. Красивая женщина похожа на кошечку и на лошадь. Когда красивые женщины бегают, когда ходят - тогда они похожи на лошадей, замечательных. А когда ложатся спать, тогда на кошечек.
Теперь я люблю ходить смотреть на лошадей, люблю скачки. А в юности, в Петербурге, на скачки не ходил: на ипподром надо было ехать на извозчике, у меня на это денег не было, не говоря уж о том, чтобы делать ставки. Чайковский был азартный человек: любил скачки, любил играть в карты на деньги. В Петербурге увлекались азартными играми. Это холодный город, ветреный, а игра согревает кровь. В своей опере "Пиковая дама" Чайковский написал замечательную музыку для сцены карточной игры. Стравинский, тоже азартный человек, написал целый балет "Игра в карты", в котором танцоры изображали карты в игре в покер. Я поставил этот балет на сцене Метрополитен.