Воля России!

Александр Проханов – с мечтами о Пятой Империи.
Фото РИА Новости

На следующей неделе в издательстве «РИПОЛ классик» выходит новый роман Александра Проханова. Называется «Русский». Это книга о нашем соотечественнике, который движется среди сегодняшней кромешной действительности. Герой романа идет трагическим путем, подвергаясь унижениям, истязаниям, казням. Но он не пропадает, не позволяет Аду победить себя.

Александр Проханов

Он вышел на Садовое кольцо, которое переливалось красными и бело-золотыми огнями. Остановился на краю тротуара у проезжей части, и ему казалось, что он упадет без сил и замерзнет, превратившись в осколок разноцветного льда. Кто-то стоял рядом и смотрел на огни. Внезапно среди шелеста и рокота улицы послышалась музыка. Громче, громче. Какой-то шальной кавказский напев с завихрениями, визгом, свистом сабель и пуль. Музыка налетала. По Садовой мчался джип, светя прожекторами и фарами. Окна были раскрыты. Из них дико выплескивалась музыка. Из окон высовывались хохочущие счастливые лица – кричащие рты, круглые чеченские шапочки, бараньи папахи. Кто-то высунул наружу автомат и стал пускать в небо грохочущие безумные очереди. Джип промчался, как чумное видение, распугивая машины, и музыка растаяла вдали.

– Чернож... совсем обнаглели! Пора унимать! – произнес стоящий рядом с Сержем человек.

Серж тускло на него посмотрел, отводя глаза. Снова посмотрел и узнал в нем Семена Каратаева, телеведущего в программе «Планетарий», который под светом прожекторов, весь в красном, перескакивал по студии, словно перелетал с планеты на планету, развевая огненный плащ.

– Каратаев, ты? – спросил Серж.

Тот вгляделся и ахнул:

– Серж? Молошников? Какими судьбами? На кого ты похож? – Каратаев всматривался в изможденное, заросшее лицо Сержа, в его неопрятную куртку, приплюснутую вязаную шапочку. – А говорили, ты уехал в Америку. Где ты пропадал?

– Умоляю. Мне нужен стакан горячего чая. У меня жар. Я почти умираю.

– Хорошо, хорошо! – заволновался Каратаев. Подхватил Сержа под руку и отвел к машине, которая стояла тут же у тротуара. И опускаясь без сил на сиденье, чувствуя горячую струю воздуха из кондиционера, Серж, забываясь, подумал, что их встреча не случайна, вписана в уравнение с тысячью неизвестных.

(...) Ему было тепло, уютно. Над ним свисал красный флаг с изображением зеленой хвостатой ящерицы, у которой была человечья голова и крупные, похожие на очки глаза. Он дремал, сквозь дремоту слушал раздававшиеся вокруг него речи, старался понять, что собрало среди ночи этих возбужденных людей.

– Соратники, создавая программу нашей партии, необходимо прежде всего внести ясность в отношениях русского национализма и империи, – это говорил круглолицый, с золотистой бородкой, человек, нервный, нетерпеливый, с розовыми от волнения ушами, делая рубящие жесты ладонью, что предполагало решительное отсечение. – Мы говорим: «Нет империи!» Имперская политика царей, имперская политика коммунистов привела к полному истощению русской нации, на теле и крови которой, как множество древесных грибов, взросли никчемные народы. Они пили и продолжают пить наши соки, тучнеют, как вампиры, но вместо благодарности платят нам ненавистью и презрением. Это в первую голову касается Кавказа. Мы за отделение Кавказа от России, этого векового нахлебника, источника преступности, агрессивности, постоянной нестабильности. Пусть пасут овец и режут «кровников». Мы от тебя устали, Кавказ! Пошел вон!

– А что делать с кавказской диаспорой? Москва провоняла шашлыками и бараньими шкурами! – раздался выкрик с места.

– Депортация! Поголовная! – оратор рубанул ладонью воздух. – По всей границе с Кавказом – колючая проволока, минные поля, вышки с пулеметами! И никакой «третьей кавказской войны»! Атомную бомбу, вот вам и будет окончательное решение кавказского вопроса!

Все повскакали с мест. Ударяли правой рукой в сердце, а потом резко отводили руку в сторону, выкрикивая: «Воля России!»

Серж не понимал до конца смысл произносимых слов. Но эти бурные, на едином дыхании, возгласы, всплески энергии и силы, грозно звучащее слово: «воля», взволновали его. Он почувствовал, как в его измученное беззащитное тело плеснула живительная волна. Он был теперь не один. Был среди решительных сильных людей, готовых постоять за себя. Не выдать его врагам, населяющим «город зла». Заслонить от того, чье лицо переливается злыми спектрами, как чешуя хамелеона.

Говорил другой оратор. У него было загорелое, изрезанное морщинами лицо, ниспадавшие до плеч седеющие кудри. Его лоб перетягивала золотая тесьма, а грудь облегал грубо связанный, напоминавший кольчугу свитер.

– Соратники, – говорил он гулко и раскатисто, словно дул в рог. – Нам нужно сбросить с себя кандалы православия, в которые заковали славян евреи. Это тлетворное вероучение лишает нас природной силы, отсекает от наших древних богов, которые десять веков терпеливо ждут нас в дубравах, в лугах, на берегах русских рек и озер. Наши враги отравили нас ложным смирением, тоскливым непротивлением злу, а сами, под унылые звуки псалмов, грабят наши дома, глумятся над нашими женами, привязали русский народ к своей иудейской колеснице и бьют его бичами. Разорвем путы православия, вернемся к нашим дивным богам, и враг испытает разящий удар русских богов, – он указал на флаги с языческими изображениями птиц, животных, фантастических человекоподобных существ. Был похож на волхва, владеющего тайными энергиями мира, понимающего язык птиц и цветов, говорящего с небесными звездами.

(...) Вновь загрохотали отброшенные стулья. Вновь удары в сердце, взмахи рук, страстные возгласы: «Воля России!»

Серж чувствовал, как исцеляется. Жар схлынул. Телу возвращалась бодрость. Глаза стали зорче, слух острее. Словно лесной кудесник с золотой повязкой обратил на него целящие силы деревьев и трав, заводей и лугов. Чудесная русская природа спасала его. Те синие дубы на окраине пшеничного поля. Тот сверкающий дождь, орошающий куст жасмина. Та божественная радуга над июньским лугом, где синели слипшиеся от дождя колокольчики, и он шел, путаясь в лиловом горошке, розовых кашках, в золотых цветах зверобоя.

Теперь выступал господин средних лет с гладкими, на прямой пробор волосами, светлыми усиками, щегольски закрученными вверх. Его холодные синие глаза строго оглядывали ряды, стараясь выявить несогласных.

– Когда национальная партия возьмет власть, первым постановлением правительства должен стать Декрет о сбережении русской нации. Он будет предусматривать жизненный уровень русских не ниже, чем у народов, населяющих Европу. Он запретит аборты, введет насильственное лечение наркоманов и алкоголиков, резко ограничит обращение алкоголя и отменит мораторий на смертную казнь для наркодельцов, педофилов и злостных сутенеров. Мы будем рекомендовать русским воздерживаться от межнациональных браков. Евгеника должна стать наукой и практикой национального возрождения.

(...) И снова восторженные крики: «Воля России», взмахи рук, сияющие восторгом глаза.

Серж чувствовал себя совершенно здоровым. Энергия и воля, исходившая от скандирующих, сделала его мускулы гибкими и сильными. Его дух торжествовал. Все унижения были позади. Отвратительный хамелеон был больше не страшен. Он, русский, был хозяин великой страны, наследник великой истории, сбрасывал иго, соскребал с ненаглядной России хлюпающих кровью вампиров. Все, кто его окружал, были прекрасны. Мужчины исполнены светлой силы. Женщины красивы и благородны.

(...) Вышел подтянутый, в военном френче, с офицерскими усиками человек:

– Соратники, завтра мы пройдем по Москве нашим «Русским маршем». Прошу начальников боевых дружин обеспечить безопасность марша и в случае необходимости вступить в схватку с полицией. В нашем марше участвуют соратники из Европы, лидеры национальных партий и движений. «Националисты всех стран – соединяйтесь!»

Он ударил себя в сердце, словно растворил в нем клокочущий жаркий ключ. Все вскочили, взмахивали руками, похожие на гребцов, направляющих могучую ладью:

– Воля России! Воля России!

Серж вскочил и вместе со всеми возглашал громогласно:

– Воля России!

Чувствовал себя свободным и сильным.

Публика расходилась, оставляя в воздухе накаленные стихии. Серж подошел к Каратаеву:

– Я тебе благодарен. Умоляю, ни о чем не спрашивай. Позволь мне переночевать здесь. (...)

– Ночуй. Охрану предупредят. Завтра к десяти здесь начнут собираться люди. Можешь принять участие в нашем «Русском марше».

(...) Его разбудили утренние шаги, голоса, хлопанье дверей. Он поспешил подняться, вернул составленные стулья на место, когда в комнату стали входить с мороза люди, в шубах, пальто, теплых куртках, возбужденные, бодрые. При встрече обнимались или хлопали себя ладонью в сердце, отбрасывая в сторону руку, возглашая: «Воля России!»

К Сержу подошел молодой человек с сияющими глазами, юношеским пушком на подбородке. Улыбаясь Сержу, хлопнул себя в грудь, отвел руку:

– Воля России!

И Серж радостно откликнулся, ударом в грудь открыл ему свое сердце, выдохнул:

– Воля России! – ощутил счастье единения с этим незнакомым юношей, который вдруг стал ему братом, и их сердца, открытые друг другу, были полны одной и той же ликующей силой и радостью.

Появился руководитель с офицерскими усиками, в коротком полушубке, с портупеей. Отдавал приказания:

– Дружина «Сокол» возглавляет колонну! Дружина «Барс» в замыкание! Дружина «Лебедь» – в оцепление на левый фланг. Дружина «Филин» – на правом фланге!

Командиры дружин, каждая из которых носила имя тотемного зверя, получив приказания, бросались их исполнять. Со стен снимали флаги. Красные, зеленые, золотые полотнища колыхались в руках знаменосцев, и на них переливались таинственные существа, населявшие славянские сказания и мифы. Тысячу лет они прятались в лесных чащобах, на дне омутов и рек, в дуплах старых дубов и теперь перелетели на шелк знамен, дали названия полкам и дружинам. Древние боги с человечьими лицами и львиными лапами, с женскими грудями и павлиньими хвостами, с мужичьими бородами и лосиными копытами очнулись от тысячелетнего забытья, радостно скакали, резвились на разноцветных шелках.

– Знамена и священные изображения – на вынос! – командовал вождь с офицерскими усиками.

Флаги выносили на улицу. Вслед за ними из полутемных помещений на яркий морозный свет выносили высокие шесты, на которых красовались золоченые деревянные идолы.

– Это Перун, – пояснял Сержу появившийся Каратаев, указывая на золоченого бога с огромным глазом в центре живота, двумя головами, украшенными пучками молний. – А это Велес, скотий бог, – мимо Сержа проплыл золоченый идол с бычьей головой, сжимавший в объятиях ржаной сноп. – А это Берегиня – золотая дева с сияющими очами раскрыла руки, обнимая светящийся воздух.

Идолов выносили на улицу, и Серж радостно смотрел, как горят золотые божества среди московских фасадов, реклам, фонарей. Казалось, Москва славит воскрешение древних богов.

Клубящаяся толпа, в которую вливались все новые и новые группы, постепенно принимала образ колонны, состоящей из организованных дружин, командиров с повязками, знаменосцев с тотемными символами.

Серж радостно оглядывался, желая понять, кто стал его братом и соратником, кто, подобно ему, в это синее морозное утро вышел славить русских богов, русскую силу, сложился в духовное братство.

(...) Все эти люди казались Сержу замечательными. Творцами, волхвами, воинами. Были ему братья и сестры, взяли в свой круг, под охрану божественных сил, русских древних стихий, перед которыми бессилен жестокий тат.

В толпу осторожно въехал грузовик с опущенными бортами, украшенный флагами и языческими эмблемами. На кабине было укреплено безлистое дерево, все в лентах, в узелках, подобное тем волшебным деревьям, что растут у целебных ключей, на колдовских капищах, на могилах кудесников. В открытом кузове стояло сооружение, напоминающее странную звонницу, на которой вместо колоколов висели бубны, медные гонги, деревянные била, белые черепа животных, морские раковины. Перед звонницей колдовал музыкант, которого Серж сразу узнал. Пермский чародей Иван Нилов из клуба А12, смуглый, с длинными темными волосами, похожий на индейца. На нем была безрукавка овечьей шерстью наружу. Унты из оленьего меха. На запястьях красовались браслеты из птичьих перьев. На груди висел амулет из медвежьей лапы. Он походил на человека – зверя из сказок народов Поволжья и Урала. Пальцы его рук, его стопы были продеты сквозь веревочные и ременные петли, соединялись с экзотической звонницей.

– Колонна┘ Медленно... С интервалами... Соблюдая дистанцию┘ Марш! – рокотал в мегафон руководитель с офицерскими усиками. И вся масса людей колыхнулась, подалась вперед, зашуршала множеством ног, окуталась паром и пошла по улице, захватывая оба тротуара, поглощая стоящих на тротуаре людей. Перед колонной медленно катила полицейская машина, над которой, как фиолетовая бабочка, трепетала мигалка.

Серж шагал со всеми, чувствуя дышащую силу колонны, был соединен с ней единой волей, единой судьбой. Ударял себя в грудь, выдыхая: «Воля России»! Он никогда прежде не испытывал такого единодушия с другими людьми, такой к ним любви, благодарности. Был готов по приказу вождя, подчиняясь командирам дружин, шагать туда, куда зовут золоченые идолы, шелковые знамена, волшебное, украшенное лентами дерево. В восхитительную сказку, в ослепительную мечту. Туда, где царят воля, сила и красота свободного молодого народа.

Музыкант дернул веревку и ударил в гонг. Еще и еще. Гулкий медный звук, расширяясь, полетел по улице, раздвигая дома, возносясь под солнце. Летел впереди колонны, открывая ей путь среди мишуры вывесок, реклам, фонарей. Сержу казалось, что могучие звуки бьют ему в грудь, отваливают от нее тяжелые валуны, глухие плиты, и становилось легче дышать, вольней билось сердцу.

Музыкант, продолжая извлекать из гонга медлительные округлые звуки, похожие на медные пузыри, ударил в бубны, в упругие поющие мембраны, от которых зазвенели окна домов, засверкали сосульки водостоков. Пространство наполнилось вихрями, протуберанцами, в которых волновалась лазурь небес, закружилась, как чаинки в чаю, воронья стая. Серж почувствовал, как распадаются в душе тяжелые пласты, твердые сланцы, хранившие в себе забытые окаменелости и отпечатки, и оживали оттиски забытых цветов, звуки отшумевших дождей, запахи былых снегопадов.

Музыкант бил кулаком, дергал петли, поднимал колени. Казалось, он танцует ритуальный шаманский танец, вызывая духов, и они слетались на московскую улицу из-под лесных коряг, из речных прорубей, из древесных дупел. Серж чувствовал, как опадают стягивающие сердца обручи страха и уныния, и он сам начинает приплясывать, под ногами, сквозь асфальт, под спекшимся грунтом играет невидимый ключ, кипит драгоценная влага, протачивая путь на поверхность.

(...) Колдун, покрытый звериной шерстью, сверкая птичьими перьями, приложил фиолетовые губы к перламутровой раковине. Заиграл, засвистел, задул, выдувая длинные трели, которые, как сверла, вонзались в землю, буравили грунт и асфальт, пробивали фундаменты древних церквей, плиты старинных склепов. И ликующие духи вырывались на свободу, резвились под солнцем, славили волшебного трубача. Сержу казалось, что его обступило множество родных, полузабытых лиц, и все они шествуют единым русским маршем, столбовой русской дорогой, и такое счастье быть с ними вместе, не ведая смерти.

«Воля России!» – звучало в колонне. «Воля России!» – откликалось небо. «Воля России!» – вторил огромный морозный город.

Музыкант припал лицом к костяному бычьему черепу, ухватился за рога и взревел. Могучий первобытный рев сотряс мирозданье, сдвинул земные пласты, и в открывшиеся скважины хлынул свет, ударили ликующие силы жизни, наполнили глаза нестерпимым блеском, а душу несказанным счастьем. Серж увидел, как в морозной синеве корявое, увешанное лентами дерево покрылось зелеными листьями, на нем расцвели душистые золотые цветы, загудели пчелы. Благоухающая медом липа плыла перед ним, и он целовал долетавшие до него медовые струйки аромата.

Предводитель с офицерскими усиками забрался на грузовик и возвестил в мегафон:

– Наше движение известно в странах Европы! Национальные силы разрывают цепи, в которые их заковали еврейские банкиры и либеральные политиканы! Германия возьмет реванш за чудовищное злодеяние, которое совершили с немецким народом! Германские и русские боги сойдутся на опушках дубрав, на берегах священных рек и озер и запалят общий арийский костер, в котором омолодится человечество!

– Воля России! – рокотала колонна. – Воля России!

– Чтобы принять участие в «Русском марше», прибыл из Европы наш друг, принц крови, потомок великих Габсбургов, Макс Лифенштром! Поприветствуем нашего соратника!

– Воля России! – восторженно откликалась колонна. – Воля России!

Серж увидел, как на платформу грузовика забрался статный мужчина в кожаном длинном пальто, черном, блестящем. Его грудь прикрывал белый шелковый шарф. На голове серебрился бобровый мех. Его аристократическое лицо было надменным, а породистый нос был отмечен династической горбинкой.

Он поворачивался в разные стороны, и в ответ на приветствия бил себя в сердце, отбрасывал в сторону руку, несколько выше, чем это делали его русские братья. И глядя на него, ужасаясь, путаясь в мыслях, чувствуя, что мир начинает двоиться, Серж узнал в нем таинственного гостя, восседавшего на пиршестве тата Керима Вагипова. Помнил, как тат, исходя ядовитой пеной, переливал эту пену из своих уст в раскрытый рот принца крови. Как присела к нему на колени женщина – урод с черными от гангрены ногами, и тот обнюхивал ее язвы, всасывал исходящий от нее тлетворный воздух. А потом, облачившись в белый халат хирурга, мучил несчастную, вскрывая ее запекшиеся раны.

Толпа страшна! Фото Арсения Несходимова (НГ-фото)

Это открытие было ужасно. Устанавливало связь между колдовским и жестоким карликом и шествием русских дружин. Между золотыми богами и идолами и золотой преисподней, где витали духи зла. Ядовитая пена, которой злобный колдун окормлял своих подопечных, была на губах предводителя, на губах женщины в норковой шубе, на губах розовощекого юноши, несущего пурпурный флаг. Стекала с бород и усов, лилась из ушей и глаз. Висела хлопьями на языческом дереве среди узелков и лент.

– Воля России! – грозно гудела колонна. Заросший шерстью шаман дул в бычий череп, и по городу разносился рев свирепого зверя.

Сержу показалось, что небо померкло. Все также светило солнце, но теперь у него была черная сердцевина, и на белом снегу лежали черные тени. Вдоль колонны, от головы к растянувшемуся хвосту, пробегала больная судорога. Лица, еще недавно одухотворенные и сияющие, стали жестокими, резкими, с беспощадным выражением глаз.

(...) Серж чувствовал, как в колонне проносятся разряды ненависти. Шеренги смешались. Черная лава текла, заливала улицу, сминала и сжигала все, что вставало на пути. Взлетали кулаки. Раздавались истошные вопли. Осыпались витрины. Музыкант на грузовике продолжал танцевать, выкликая гонгами, бубнами духов тьмы, и они реяли над толпой, лили в нее магму ненависти.