Опрашивали Лев Дмитрий Галковский, философ, публицист
Зиновьев, несомненно, является выдающимся деятелем советской культуры и, может быть, единственным деятелем советской культуры послевоенного времени. В какой степени можно говорить об африканской кухне? В африканских городах существует масса транснациональных туристических ресторанов, по всему миру сливающихся в единого пицца-суши-бигмаковского гомункулуса. В столицах бывших европейских колоний возникли стилизованные псевдонациональные кушания вроде котлет из гиппопотама или паштета из попугаев. Но вообще существует народный, отменно невкусный, однако вполне специфический африканский стол: суп фу-фу, тюря из редьки с бобами, хлёбово из требухи, пироги со всячинкой, жирные личинки короедов и тому подобные нехитрые радости лесных собирателей, гребцов на галерах и работников плантаций.
Примерно такая же ситуация с советской культурой. После того как ослепленный русский Полифем увидел в 1917 году Свет Истины, засветивший ему из дешевого балагана европейских жуликов-фармазонов, русская культура XIX века была свалена в отхожую яму. Колоссальная машина государства перепрограммировалась на тиражирование 150-метровых бронзовых клоунов, девушек с веслом и калейдоскопов. Эфир заполнила несложная музыка западных супермаркетов, начался знаменитый Советский Цирк. Одно время (первые пять-десять-пятнадцать лет) казалось, что речь идет о поверхностной, но зато тотальной вестернизации (так сказать, «макдональдизации») России. Однако процесс пошел гораздо дальше и после топтания в 40-х годах вокруг «сугубо национальных» гиппопотамьих котлет перешел в фазу «фу-фу». Уродливая социальная демагогия марксизма, церетелизированная Сталиным до африканского уровня, стала НАРОДНОЙ ОСНОВОЙ советской культуры. Если убрать несколько жеманных придурков, действительно ХОЗЯЙНИЧАЛ на марксистской кухне Александр Зиновьев. Он швырял опарышей на раскаленный противень, спрыснутый соком из давленных термитов, набивал земляными орехами прямую кишку бородавочника, мазал на душистую лепешку паштет из носорожьего помета. Получалось дико, матерно, иногда СТРАШНО. В общем, «сей повар будет делать острые блюда». Но тем не менее Зиновьеву одному удалось создать художественные и в какой-то (незначительной) степени философские произведения из природных элементов хрущевско-брежневского марксизма. Ешь, совок, ЭТО ТВОЕ.
Посему, я думаю, Зиновьев останется в русской культуре навсегда. Марксизм, низведенный до матерной частушки и ставший тем самым элементом НАРОДНОЙ КУЛЬТУРЫ. Вот такой «негритюд». Если же брать не «Зияющие высоты» и «Светлое будущее», а многочисленные «позитивные опусы» Зиновьева, то этот мамардашвилевский карамурзизм есть детский лепет и ничего более.
Карл Кантор, философ
Саша – это ближайший друг с 47 года, с философского факультета, на котором мы вместе учились. «Другу нашей прекрасной и ужасной молодости» – написал он мне на одной из своих книг. Когда-то он доверил мне «пробивание» своих «Зияющих высот», и я добился публикации в «Октябре», которая вышла с моим предисловием.
Философ и логик по преимуществу, он был прекрасным живописцем, поэтом┘ И – великим социологом, ученым в высоком смысле слова. Академическая, не прикладная социологическая наука оказалась в нетях и даже не пыталась объяснить, в каком обществе мы живем. Пафос творчества Зиновьева (в том числе и художественного) – научный пафос поиска истины, он всегда стремился не просто описывать факты – проникать через явление к сущности. Он создал общую теорию социологии (выявления закономерностей) и специальную теорию социологии (закономерности развития нашего общества). В своих 40 книгах и сотне статей Зиновьев вывел закон деморализации русского общества. Его отличала отвага мысли, он не останавливался перед любыми выводами. Он создал несколько направлений и школ: диалектической логики, формальной логики, социологического романа. Он различал социальный и социологический романы и первым добился органического слияния науки и искусства в этом жанре. Он всегда прокладывал свою колею и мог бы повторить вслед за Марксом: «Иди своей дорогой, и пусть другие говорят что угодно». Понимают Александра Зиновьева очень немногие, но смерть его приковала внимание общества, страна скорбит о его кончине┘
Борис Парамонов, литературовед
К сожалению, я мало знаком с творчеством Зиновьева. Не сумел я оценить и главную книгу его жизни – «Зияющие высоты», которая мне показалась скучной и затянутой. Для меня Александр Зиновьев прежде всего – борец с перестройкой.
Елена Петровская, философ
Деятельность Александра Зиновьева окрашена в тона социальной и политической ангажированности, и это хорошо, поскольку интеллигенцию всегда упрекают в обратном. Для философа-исследователя столь ярко выраженный социальный пафос – вещь редкая. Некоторые видели в нем яркого социального пародиста┘ Зиновьев принадлежал к шестидесятникам – поколению, которое никогда не шло по легкому пути. Для меня его образ – это образ вовлеченного исследователя. Его писательство можно назвать специфическим: кому-то оно нравится, кому-то нет, его ирония может показаться отталкивающей, но она – реакция на происходящее.
