Восемь с половиной копеек

Режиссер А. (ясно, что тут имеется в виду сам Ангелопулос) снимает фильм и параллельно восстанавливает в памяти историю своей семьи, которая жила в Сибири, потом уехала оттуда скитаться по миру. Но режиссера донимают не только воспоминания, но и тягостная окружающая действительность, выраженная в натянутых отношениях с дочерью. И все эти три пласта ≈ съемки фильма, воспоминания и окружающий мир ≈ режиссер А., как истинный профессионал пытается как-то привести к общему знаменателю.

Впрочем, это ему как-то очень легко удается: в «Пыли времени» все эти три, казалось бы, несовместимых пласта как-то больно легко существуют ≈ во всяком случае, выглядят совершенно одинаково.

Этот фильм можно было бы отнести к жанру «режиссер на грани нервного срыва», рождающему «Такешиз» и «Синекдоху, Нью-Йорк». Если бы его снял не Тео Ангелопулос. Он всегда был склонен к тому, что Сергей Курехин называл «искренностью на грани патологии» - во всех его фильмах читается только показательный самоанализ, выставка рефлексии. Так что для него исповедь ≈ не одноразовая акция, а, скорее, способ существования. Но если, скажем, во «Взгляде Одиссея» или «Вечности и одном дне» коробило только явно читающееся альтер эго режиссера в главном герое, то теперь особенно очевидной стала стоеросовость тех средств, которыми Ангелопулос пользуется в своей исповеди. Есть в них что-то фальшивое и страшное раздражающее.

Ангелопулос не скупится в создании живописных образов: режиссера (ну кто бы сомневался в таланте Уиллема Дефо), воспоминаний (ах эти толпы в ватниках, узнающие о смерти Сталина ≈ ну почему Ангелопулос не снял «Пыль...» лет двадцать назад!), и, конечно, окружающей реальности, представляющей собой одну большую темную подворотню.

Но отделаться тут одной констатацией факта ≈ тарковщина и точка ≈ тут было бы слишком просто. Куда важнее в ответе на вопрос «что так коробит в этой исповеди?» понять, какое место занимает «Пыль» в череде режиссерских дневников.

И проблема тут в том, что если Феллини, Китано, да даже Кауфман строили свои фильмы на том, что реальность и то, что хочет режиссер получить на пленке ≈ несопоставимо, Ангелопулос ноет об этой несопоставимости, показывая совершенно обратное, от этого чувство фальши только усиливается.

Он придумывает себе «Восемь с половиной», и потом выдает этот придуманный красивый мир, в котором рабочие безумно красиво спускаются на морозе по деревянным ступеням, за реальность. Никакой разницы между тем, что придумал режиссер, что было, и что есть ≈ нету. Просто потому что все это в равной степени вранье. Красивые морозные узорчики, орган в зале областного ДК, поэтичный закадровый текст - «доносится эхо неслышимой музыки», «время покрылось пылью, стряхнем же ее». И невероятно красивые планы, какие-то феноменально бессмысленные и символичные: ангел гонится за крылом, большой зал завален разбитыми телевизорами.

Все это даже больше похоже на пародию: и планы, и сюжет, и даже актерский состав ≈ как будто подобрал исполнителей ролей какой-то каннский клошар, нахватавшийся имен по афишам: Мишель Пикколи, Бруно Ганс, Ирэн Жакоб...

Да и сам драматургический нерв фильма оказывается симулированным: какая двойственность, какие душевные метания могут быть у режиссера, когда такая гармония со своими воспоминаниями! Все в полном примирении и согласии.

Ангелопулосу бы пустить на съемки какого-нибудь другого режиссера ≈ неискреннего ни разу, злого, ироничного. И вот тогда были бы точно его «Восемь с половиной». Во всяком случае, какая-никакая искренность там была бы, а не чистая симуляция.