Апология предпосылок

	Православный собор Минска. Фото Андрея Никольского (НГ-фото)

ХРИСТИАНСКОЕ ГОСУДАРСТВО

До вхождения в Церковь народ должен быть оглашен, воспитан и подготовлен к восприятию христианства, которое будет в таком случае ответом на всю жизнь этого народа, будет даром, который этим народом будет оценен и который этот народ будет хранить и беречь.

Это забывается сегодня (кстати, в духе современных неопротестантских пелагианцев). ХХ век очевидно показал пределы человеческой и социальной природы, за которыми начинается не-человек и не-человечество. И там - по ту сторону добра и зла - теряет всякий смысл проблема христианской истории и христианской цивилизации. Все оказывается взаимосвязанным. Разрушая семью, законы, правосознание, отказываясь от власти, противясь власти, человек и народ оказываются вне Церкви. Такой народ и государство не могут быть в Церкви. Но Церковь переживает все эти институты, и потому народ и отдельный человек имеют всегда шанс пребывать в Церкви.

Жизнь христианских народов при самом абсолютном отступничестве будет мерцать светом христианства, ибо нельзя полностью погасить этот свет. Он может не только светить, но и жечь, не только утешать, но и терзать, и мучить. И эти мучения, надо сказать, благи. Эти народы навсегда связаны с Церковью, и всегда на них будет печать отступничества, если так случится. Потому что христианство сообщает этим народам ту жизнь, которая не может быть уже отнята и заменена на иную.

И потому мы сегодня можем говорить о христианской ойкумене, о христианском государстве, обществе и семье - оно и есть пространство христианской ойкумены, принадлежащей истории и в саму историю низводящей высший принцип и высший идеал. Церковь должна здесь снисходить, а народ подтягиваться к Церкви. Церковь сообщает этому юродству осуществления правды в государстве подлинную перспективу. Как только затухают два этих движения навстречу друг другу - Церкви и народа, - останавливается жизнь и все перемещается в даль, еще более дальнюю, чем до начала этого рискованного движения. Потому государство, объявляя себя христианским, должно искать не только нравственные и политические выгоды от этого (например, голоса избирателей), но быть готовым воспринять церковное мировоззрение, ценности и интересы и узнать Церковь в своих же гражданах, как бы она ни была непривлекательна в них. А это означает уже нечто иное, чем дешевый популизм, поддакивающий церковному народу наряду с социальными меньшинствами. Этот поворот к Церковному христианству означает наполнение живой силой пространства ойкумены и придает реальность политическому бытию цивилизации, состоящей из христиан.

НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕЯ

Но что из себя представляет в такой перспективе Беларусь? Готова ли она к восприятию "христианских ценностей"? Так должен ставиться сегодня вопрос.

Беларусь конца ХХ века - это независимое государство, которое желает во что бы то ни стало покончить со своей независимостью, это народ, который весьма стар, но при этом совсем не обременен исторической памятью, это население, состоящее на 2/3 из людей, которые каждодневно пользуются плодами и достижениями Запада (в том числе политические деятели, входящие в политическую систему, устроенную по западному образцу и на западных ценностях), и тем не менее испытывающее к Западу природную недоверчивость. Это, наконец, общество, которое на словах исповедует в качестве государственной идеологии христианские ценности (по статистике, 2/3 населения православные христиане) и не знает христианства.

Когда мы говорим о современной Беларуси, мы должны иметь в виду, что речь идет о новом народе, который еще в начале ХХ века представлял из себя практически одно монолитное сословие Северо-Западного края Российской империи - сословие крестьянское. Он был лишен шляхты, лишен воинов, практически лишен своей интеллигенции и промышленников. Все страты белорусского общества были почти мононациональными: мещане были евреями, помещики - поляками, чиновничество - великороссами по преимуществу. И даже духовенство в XIX в. было небелорусским: священники назначались на белорусские приходы почти исключительно из центральных губерний Великороссии. Это во многом определяет ситуацию в Белорусской Церкви сегодня.

Политическое существование Беларуси во многом обусловлено не внутренней природой и стремлениями народа, ее населяющего, а внешней конъюнктурой, игрою внешних по отношению к самой Беларуси сил и интересов, а национальное сознание даже доныне не вполне сформировано.

Беларусь как идея в Новое время возникла в контексте эпохи романтизма, и влияние романтизма до сих пор очень велико в Беларуси, проявляясь самым неожиданным образом. Первоначальной идеей Беларуси мы обязаны прежде всего людям польской культуры, белорусам по крови: Яну Чачоту, Дунину-Мартинкевичу, Яну Борщевскому, Михаилу Бобровскому, Иосифу Семашко, Антонию Сосновскому, а далее целой череде историков, церковных и культурных деятелей на протяжении всего XIX века. Одним из них были интересны этнографические особенности белорусов, а другим был дорог сам этот народ, дорог, как Родина. В это время происходил сдвиг в самосознании народов, они переставали идентифицировать себя по вере и начали разбираться в своих кровных родословных. Но и в России в это время также происходят очень значительные сдвиги в укладе жизни, Россия очаровывается западной культурой. Беларусь при этом оказалась в самом сложном положении. В противлении польской культуре белорусы пытались опереться на российскую, но находили в ее элите западнический толк, западническое мировоззрение. Именно великороссы оказывались очень неустойчивыми к воздействию более утонченной и изысканной польской культуры в Северо-Западном крае. Они очень быстро ополячивались. И лишь Петр Столыпин в своей политике в Гродненской губернии противопоставил Польше не великоросского чиновника, а белорусского кулака. И это было поистине самое замечательное решение за всю историю политики Российской империи в отношении Беларуси. К сожалению, это решение было очень запоздалым, локализованным и имевшим огромный дефицит времени для своего развития.

Крайней реакцией в России на западничество было западническое же славянофильство, трагически и окончательно утвердившее идентичность России по этнографическому признаку, что в конце концов погубило империю и на два века вперед извратило политику Российской империи в Украине и Беларуси. Романтизм породил Беларусь, но затянувшийся период господства романтизма в белорусской душе губит ее.

В ХIX веке в Беларуси возникло такое замечательное явление, как западно-руссизм. Деятели этого движения (которое, впрочем, не было оформлено, и говорить о нем можно только имея в виду общий дух отдельных лиц, составлявших его - в разное время это Н. Коялович, К. Говорский, М. Бобровский, Столыпин в бытность гродненским генерал-губернатором, Л. Солоневич - отец Ивана Солоневича) были православными, изначально настроенными пророссийски, и настаивали лишь на самобытности края, на его особенной истории, на его языке и на праве самоуправления. Огромной ошибкой империи было игнорирование вплоть до 10-х годов ХХ века этого замечательного явления. Империя на территории Беларуси видела лишь польский элемент, по отношению к которому применялась политика русификации в самом тупом, в самом прямолинейном значении: колонизация, насаждение быта, языка и культуры великорусских, выделение наделов земли российским помещикам. Под эту политику попадали и западноруссы. Русификация ХIХ века, навсегда связанная с именем графа Муравьева, не могла не вызвать контрмер у белорусов, такие же недалекие, которые сводились лишь к утверждению этнографической белорущины, которая была ценностью в себе и могла быть в совершенно различном обличии - революционном, монархическом, демократическом, масонском и пр., "абы по-белорусски говорила".

Христианство здесь оказывалось едва ли не на последнем месте, оно поддерживалось, но местные его предпосылки не учитывались. Беларусь оказывалась полем битвы, но битва эта шла над головами белорусов. Церковь утверждалась на голом месте, без учета местных традиций, более на отрицании, чем на утверждении. Христианство было великорусским по форме. В результате очень большие силы были отданы русификаторству и белорусской идее в этнографическом ее аспекте, отчего сблизить сегодня идею Беларуси и Церковь намного сложнее, чем в XIX веке, - это расходящиеся традиции. И мало внимания было уделено собственно миссии церковной. Так столкнулись русский стиль, московский чин, русское право, русские чиновники, русский быт и - белорусский ландшафт, белорусская память, белорусский язык, акцент белорусской веры, антропологический тип, особенности культуры и т.д. Результаты этого столкновения ощущаются до сих пор. Пострадали от этого, кажется, все.

Очень скоро само западнорусское движение, состоявшее из интеллигенции, чиновничества и выходцев из крестьян, быстро переориентировалось под воздействием такой имперской политики: одна часть присоединилась к революции, вторая стала пропольской, проевропейской и католической (эта часть, кстати, до сих пор наиболее активна в белорусском движении). Так Россия теряла Беларусь, а Беларусь теряла себя.

В результате национальное творчество свелось у белорусов лишь к проблеме языка, его развитию, распространению и сохранению.

МИСТИКА ПРОСТРАНСТВА

Идея национальной самобытности, поднятая в XIX веке и ставшая тогда актуальной, требовала государственного сочувствия к себе, иначе рано или поздно она сама бы по необходимости занялась строительством собственного государства белорусов. Великорусский национализм имперской политики такому сочувствию клал пределы. В результате империя осталась наедине с польским элементом на территории Беларуси: белорусы были ею не замечены и никак не использованы в действительном органическом обрусении края. Присутствие на территории Беларуси имений, принадлежавших польским магнатам, было фатальным для национальных судеб белорусов в Новое время. Политика проводилась, по сути, в отношении поляков поверх голов белорусского православного населения. Этим объясняется и столь позднее введение института земства в Северо-Западном крае. И это все сказалось впоследствии. И в 1918 г. снова у белорусов была лишь идея и не было практически никаких материальных основ и инфраструктуры для самоопределения. Потому даже Белорусская Народная Республика стала возможной благодаря революции в Петербурге, проходившей по территории Беларуси линии фронта и крушению императорской администрации в Западном крае. БНР просуществовала всего пять дней в условиях свободы, и все это время - под немецкой оккупацией, а БССР была создана большевиками в Москве в качестве противомеры этому образованию, причем руководство этой первоначальной БССР состояло вовсе не из белорусов. Советский период представляет собой планомерную денационализацию белорусов, лишение нации ее основ, истории, веры, языка, всякой традиции. Впрочем, судьба белорусов в это время - это судьба каждого народа, оказавшегося в границах СССР. Белорусы оказались в результате к 90-м годам ХХ века отброшенными назад в своем самосознании. И в 1991 году, когда надо было принимать исторические решения, белорусы решений принять не смогли, и все их творчество в этот период свелось к банальному парламентскому голосованию за независимость - голосованию, исходившему не из заветных желаний, а просто по инерции, поскольку все так делали.

Беларусь создавалась как tabula rasa: вне какой-либо исторической традиции. Создавалась как страна сельского пролетариата, воспетого поэтами начала века серого мужика на серой земле. Причем создатели этой новой Беларуси - выходцы из этого самого шляхетско-крестьянского пролетариата.

Мистика пространства Беларуси такова, что оно располагает либо к вырыванию ввысь, в метафизическое пространство, либо к тотальному опошлению. Ибо территория предельно однообразна, и соседи белорусов - знакомые и предсказуемые народы. Беларусь не граничит со странами чудовищ и чудес. Это располагает к пошлому позитивизму во всем и наиболее в быту. Но это открывает в свою очередь путь для Беларуси к ойкумене, к осознанию себя пространством не серых полей, а престола, подножия ног Божиих.

Что этому мешает? Классовая структура. Любовь белорусов к равенству. Мещанство. Позитивизм. Белорусы оказались к XIX-XX вв. лишены начала классовой иерархии, лишены элиты. Большинство, на плечах которого возникла и живет и вообще стала возможной Беларусь, - это большинство, которое является потомками крестьянства белорусского, потерянного крестьянства. Они не знают высокой культуры, они не знают расслоения по классам. Для них высокая культура несет в себе отзвук аристократизма, которого они не любят, для них высокий стиль таит в себе запах земли, ощущаемый в поклоне, в котором привкус унижения и досады строптивого раба. Они не могут прямо стоять перед более высоким, чем они сами, а потому бегут от него или вызывающе игнорируют его. Они все более оказываются в вакууме, они отчуждаются от языка, им нечего рассказать детям уже о прадедах, пойдя в лес, они не знают названий трав, не знают голосов птиц и бродят по своим городам, как завоеватели и пришельцы. Камни городов молчат в Беларуси.

НАЦИЯ МАРГИНАЛОВ

И все-таки Беларусь существует, несмотря на эту свою незаконнорожденность, несмотря на свои хилость и зыбкость. И ее существование обусловлено не столько настоящим, сколько славным прошлым, которое Беларусь не помнит и которое потому может быть самым непредсказуемым и разнообразным. Потому Беларусь вся в мечте о своем прошлом и, кажется, вовсе не думает о настоящем и будущем. И это тоже вполне определяется ее происхождением, ее звездой. При этом в истории белорусам очень неуютно и там все будто не свое. А хочется, чтобы свое все-таки было. Тогда появляются такие казусы, как празднование дня рождения "великого белорусского поэта Адама Мицкевича". И это на государственном уровне, с участием цвета гуманитарной науки! Проблема заключается в антитрадиционности этого общества, в его псевдотрадиционности. Истории как таковой нет. Истории как ответа на призвание Божие нет. И этого призвания не осознает белорусское общество. И каким же надо быть, чтобы сознавать!

Потому белорусы склонны к игре в жизнь. Из такой древней седой старины своей и своего древнего величия можно только играть в жизнь, стилизовать самих себя под свой предполагаемый рост, силу, красоту и мощь и под новое время, поскольку в это время белорусы не вживаются. Потому белорусы так часто банальны. И - провинциальны. Провинциализм белорусов просто чудовищен. Но при этом он очень простодушен и потому часто принимается за добродушие, открытость и широту. Но это всего лишь поведение сельского человека, попавшего в город. Как некая полешучка, заехавшая в г. Пружаны, здоровалась со всяким человеком, попадавшимся ей навстречу, а потом, когда вернулась в деревню, рассказывала о грубости горожан: ни один не ответил на ее приветствие!

Это еще игра в зрителя и театр. Беларусь вообще похожа на театр. Здесь играют по согласию в роли, кому какая досталась. Есть время для роли, и есть время, очень непродолжительное, для жизни, когда маски сняты. Белорусы играют даже в театре. Актеры играют актеров, а зрители - зрителей. Даже если спектакль неудачен и даже если он откровенно провален после занавеса в зале - овации и крики "браво!". Ибо так принято делать - думают белорусы. Артисты говорят, что в Беларуси очень благодарный зритель, зрители оправдываются: "Ну ведь артисты работали┘" И это на самом деле очень опасный признак отсутствия критериев оценки, несамостоятельности и незрелости.

А потому в такой ситуации они вынуждены исторически быть нацией маргиналов, нацией бюрократов, нацией начальства, которое всегда выше даже буржуазии. Потому в Беларуси любая сфера жизни возможна только как огосударствленная, в том числе огосударствленная мафия. Создаются даже такие государственные структуры, как государственный уполномоченный, ответственный за создание и развитие формально самостоятельных общественных объединений (таких, как Союз налогоплательщиков, например). В Беларуси все имеет политическое значение. В таких условиях элита в Беларуси будет в перспективе отлучена от власти, а власть будет бояться элиты. И эти колебания от белорусофобии к белорусофильству и обратно будут продолжаться всю Новую историю Беларуси.

КРИЗИС ИДЕНТИЧНОСТИ

Но парадоксально, что при таких внутренних надломах Беларусь оказывается очень жизнеспособным образованием, и очевидно, что ее существование поддерживается не этими первоначальными толчками, возникающими в экстремумах истории, но некими собственными силами, пускай и дремлющими, но колоссальными в своем потенциале.

Беларусь - это энергетическое поле, возникшее в результате взаимодействия различных полюсов, находящихся вне ее. Основная опасность для существования Беларуси - это смещение полюсов, нарушение этого равновесия, которое неизбежно повлечет перемещение зоны напряжения в иное место и разрушение Беларуси. Основная задача, вытекающая отсюда для Беларуси, - обретение устойчивой идентичности во время стояния полюсов. Можно сказать, что времени уже было отведено достаточно для решения этой задачи, но оно доселе не было благоприятным. Белорусская мысль движется в это время по некоему замкнутому кругу, выйти из которого до сих пор не может. Примером тому может служить эссе Кончевского, воспринимаемое как откровение современными деятелями белорусского Адраджэння - Возрождения. Оно было написано в 1921 году умирающим Кончевским и представляет собой развернутую в белорусскую историософию эсеровскую программу кооперативизации страны. Историософия содержится в первой части работы: а идея кооперативизации - во второй. Они связаны безусловно и очень жестко между собою, но современные белорусы пропускают вторую часть и читают первую. А между тем в ней говорится, что история Беларуси - это история колебания между Западом и Востоком, в результате чего белорусы не стали ни добрыми католиками, ни православными христианами, а также отреклись от язычества. И ведь что-то привлекает в этой самоубийственной оценке современных белорусов, да так, что они сделали Кончевского пророком и основывают современную белорусскую идею на его эссе! Результат этих рассуждений - утверждение новой Беларуси на материалистических началах, на голом национализме и в конце концов - на неоязычестве.

Традиционное ориентирование на Запад - Восток - это еще одно проявление кризисного мироощущения, кризиса идентичности. Причем ориентирование на Восток обнажает ту же проблему, что и исконное западничество. Из белорусов это очень отчетливо понимал Иван Солоневич, когда говорил об империи как самодостаточном мире, об империи как традиции, как способе самодостаточного существования, лишенного национальных критериев и приоритетов, органического и проистекающего из самых глубин народного духа. Еще об этом очень косвенно можно прочитать между строк у преп. Афанасия Брестского, когда он выдвигает к королям польским требования о восстановлении правды, т. е. права в государстве, выводя за скобки национализм Речи Посполитой, сообщая ей подлинно имперскую перспективу и указывая на неминуемое разрушение Польши в противном случае. Здесь проговаривается истинное христианское мировоззрение тех, кто поистине не имеет земного отечества и лоялен к любому режиму при условии соблюдения этим режимом правды, т.е. права.

Церковная уния оказалась исторической трагедией белорусов, оказалась отречением их от идеи империи, ибо в результате ее они потеряли органическую традицию и потеряли себя как народность. Эта трудность сохранения и определения собственной идентичности встречает всегда множество попыток преодоления этого раскола сознания. И здесь есть лишь два пути: один представляет собою унию. Уния - это проявление национализма в религии. И судьба Мелетия Смотрицкого - это образ унии вообще, ибо в ней проявилась логика и цели и мотивация унии - они очень далеки от подлинных задач Церкви и народности и проистекают из соображений этнографических, скорее, народнических, демократических, а не церковных. Этот путь Унии (необязательно с Римом) предпринимался и Ф. Скориной, и И.Кончевским. Второй путь - это путь утверждения имперских задач для белорусов. И только таким образом удается отстоять и сохранить Беларусь. Это дело Петра Могилы, преп. Афанасия Брестского, Михаила Бобровского, Иосифа Семашко - отцов Брестского капитула. И лишь благодаря этой линии, часто юродивой и как будто проигрышной, существует Беларусь ныне и существует как формально государство православных христиан.

Идеология Беларуси как современного некоего славянского государства не может быть национальной, поскольку она очень узка. Потому очень мудро белорусская идея соединяется с идеей национального языка. Но эта проблема языка сводится лишь к вербальному языку, оставляя прочие символические языки вне рассмотрения. Этот вопрос никем не продуман в Беларуси, не продуманы и обязанности, которые язык налагает на его носителя. А не усвоенный язык -это непроявленная историческая традиция, забвение смыслов языка. И эта непродуманность и неусвоенность создает ситуацию потенциальности белорусской идеи. Язык имеет культовое значение именно потому, что инстинктивно он больше своих носителей, умнее их, сильнее их, и они эту его необузданную силу чувствуют, а потому поклоняются как богу.

ОСНОВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ

Христиане, проникнутые белорусской национальной идеей, не могут не впадать в модернистские тенденции в любой области, в том числе в Церкви. Национальная идея, основанная на белорусском языке, встречает в Церкви иной язык, и первое ее стремление - перевести, сделать его понятным, втиснуть в свои рамки, избежать мучительного диалога, потому что будут паузы или молчание. Белорусская идея стремится замкнуться в монолог - самое худшее, что может случиться. Трагедия Беларуси в том, что, по-видимому, она и не может осуществить сама такой синтез или перевод, потому что сама пока не является традицией, у нее нет критериев оценки, потому что язык рассматривается вне традиции и его смыслового и исторического контекста.

Основная проблема Беларуси - это проблема ее идентичности.

Беларусь расколота в государственном плане, ее политические центры, вокруг которых она может строиться органически, учитывая масштабы своей политизированности, вне ее. Минск не представляется достаточным центром. Про Вильно как символ давно забыли. И белорусам тесно в просторах Беларуси. Ее внешняя политика имеет два вектора - Восток и Запад и практически сводится к нулю на Севере и Юге. Белорусы не любят Польшу, но им небезразлична Сибирь.

Современные белорусы по духовному типу более спиритуалисты, чем христиане, они склонны верить во что-то великое, но обязательно неопределенное у себя над головою, бесконечно далекое и прекрасное, прекрасное, но обязательно бесконечно далекое. И они бесчувственны к повседневности. Идеология современных белорусов - чистый позитивизм, которым охватывается область веры и религии, превращаясь там в спиритуалистические течения и толки. И этот позитивизм не привнесен извне, это национальная болезнь. Потому так много сегодня среди белорусов баптистов, пятидесятников и приверженцев более мелких неопротестантских сект.

Расколотость Беларуси проявляется, например, в системе государственных праздников. Это предельное выражение идеологии и миропонимания народа. И эта система поражает своим убожеством. Здесь с Пасхой соседствует праздник Октябрьской революции. Но это внешняя сторона. Внутренняя проблема в том, что праздника, открывающего иное измерение жизни, хотя бы элементарное удовлетворение от праздности и сытного обед, - нет. Праздник в постсоветской Беларуси - это предельно сгущенный дух будней и пошлость эклектики, когда священников заставляют возлагать венки к неким стеллам памяти, а государство, которое провозглашает "отделение Церкви от себя самого", в лице своих служащих празднует Рождество.

И все же Беларусь в ее нынешнем состоянии и стоянии подперта своей историей и историческим контекстом, который очень силен, по крайней мере он сильнее ее внутреннего потенциала. В своей истории Беларусь нащупывает традицию, которая не убивает и сама не умерла и является актуальной, она позволяет опереться на себя всей тяжестью отяжелевшего дряхлого уже тела. Президент Лукашенко - талантливый человек, если он об этой ускользающей традиции почти кричит и пытается уловить ее. Но он видит одну только половину: ту, которой он всецело принадлежит, - советскую, и он нажимает на все полюса и точки воздействия, чтобы ее реанимировать. Увы. Мы видим провальность и углубление указанных расколов в последнее время. К тому же такая политика учитывает социум в его данности и может опираться лишь на выходцев из деревни, которые образуют большинство населения и усугубляют этот тотальный раскол по всем параметрам национальной жизни.

ЗАДАЧИ ЦЕРКВИ

К сожалению, такая политика в очередной раз упускает реальные возможности нахождения традиции, которая могла бы оживить национальную жизнь. Такой традицией является христианство и Православная Церковь. И еще такими традициями, подводящими народ к Церкви, являются здоровая семья, власть, право и государство. Они вкупе держат ключи от истории и предназначения белорусов, и они есть сама Беларусь для жизни, а не для смерти. Но здесь мы вступаем в зону, где обычные силлогизмы теряют свою силу и выводы ткутся лишь на основе противоречий.

Вопрос об отношениях Церкви и Белорусского государства является самым важным в настоящем, ибо Беларусь небезразлична к христианству, а Церкви всегда небезразличен народ, который входит в нее. Беларусь перепробовала многое за последние века: европейскую культуру, раскалывающую народ по вертикали, народность, унию, социализм, национализм, тоталитаризм и пр. Все увлечения проходят, остаются постоянными лишь отношения с Церковью. И только в Церкви Беларусь обретает саму себя, проваливаясь везде в иных сферах, вероятно, промыслительно.

И Беларусь через президента сказала как бы о том, что христианские ценности являются основой государственной идеологии. И уже в этом ошиблась, потому что выдает цель за данность. Но перспектива отношений между государством и Церковью совершенно искажена, поэтому до того как провозглашать христианство государственной ценностью, белорусам необходимо определиться с самими предпосылками христианства, определить его контекст. И эта важнейшая и очень сложная, поистине государственная работа не продумывается и не осуществляется. А потому все в этом заявлении двусмысленно и довольно абстрактно.

Задача Церкви - защитить свои собственные предпосылки: государственные, семейные, социальные, исторические, эсхатологические, мировоззренческие и довести их актуальность и важность до элиты. Эта работа Церкви есть называние Беларуси, наречение имени и выделение в ней самого существенного и дорогого. И это вопрос существования самой Церкви, которая не может быть вне истории, и белорусского государства.