Александр Щелоков Недавно знакомый генерал в беседе с искренним раздражением произнес: "Распустилась у нас пресса. Каждый писака считает вправе рассуждать о военной реформе, критиковать Министерство обороны, Генштаб. Уверен, к хорошему такое не приведет! Пора бы восстановить военную цензуру".
Тоска по узде на свободу слова звучит не только в частных разговорах, но и в публичных выступлениях находящихся при исполнении военных чиновников, уверенных, что об оборонных проблемах, "общественность и не должна знать в силу секретности военной информации". И делающим такие заявления как будто бы ничего не известно о статье 29 Конституции РФ, которая четко определила: "Цензура запрещается".
Может, поэтому сегодня не стоит ворошить прошлое и вспоминать о всевластье цензуры над свободным словом? Нет. Дело в том, что рудименты административного контроля за прессой в наибольшей степени законсервированы в армейских СМИ со времен, когда унификацию взглядов на события в стране и за рубежом осуществляли отдел печати Главпура и Управление главной военной цензуры Генштаба. Последнее, как официально считалось, занималось предупреждением случаев разглашения государственной и военной тайны в средствах массовой информации, но фактически надежно прикрывала благополучие советской бюрократии.
О загрязнении окружающей среды нефтепродуктами прессе разрешалось писать только после получения соизволения на то Министерства нефтяной промышленности. Об авариях на ядерных объектах и заражении местности радиацией можно было сообщать, лишь исхлопотав визу в атомном ведомстве - Министерстве среднего машиностроения. А кто из чиновников осмелился бы дать разрешение критиковать кормящую его контору? Категорически запрещалось писать о чрезвычайных происшествиях в армии и на флоте, о жертвах при авариях и катастрофах на военных объектах, о дезертирстве, кражах оружия, о многом другом, что не укладывалось в плакатные рамки представлений о "несокрушимой и легендарной".
И не счесть примеров беспредельной абсурдности запрета, в которых существовала пресса.
Английский военный справочник Джейнс, в котором можно найти тактико-технические данные образцов ВВТ всех стран мира, в Советском Союзе был большой редкостью. Для центрального органа Министерства обороны СССР газеты "Красная звезда" это издание закупали через советские военные атташаты в капстранах, но попадало оно в редакцию не сразу, а лишь пройдя через главную военную цензуру Генштаба. Там над сведениями о советской боевой технике и вооружении совершалась настоящая "экзекуция" - дичайшая с точки зрения нормального человека, но привычная для подразделения ГШ, которое контролировало военную печать. Они... старательно вымарывались черной краской так, чтобы никоим образом их нельзя было прочитать. В результате все разделы, посвященные СССР, состояли из черных страниц. Помню, как, столкнувшись впервые с этим удивительным проявлением несусветной глупости, санкционированной Генеральным штабом, попросил военного цензора "Красной звезды" полковника Петрухина объяснить мне смысл вымарывания текста в книге, свободно продающейся по всему белу свету... Доводы оказались столь же "обоснованными", сколь и сами действия цензуры.
"По нашим правилам, - сказал Петрухин, - в открытой печати запрещена публикация тактико-технических данных советской боевой техники и вооружения..." "Да, - пытался возразить я, - но справочник издан за рубежом. То что "супостату" нужно, он знает и при ваших запрещениях". "Верно, но не сделай мы текст нечитаемым, любой наш журналист может ими воспользоваться и со ссылкой на Джейна опубликовать сведения в открытой печати..." "Что, сведения неверные?" "Большей частью верные, но мы этого подтверждать не будем".
Политика ничего "не подтверждать", которую с рвением проводила в жизнь военная цензура, порождала и многие другие нелепости. Целое поколение советских военных обозревателей выросло и сформировалось в условиях, когда рассуждения об отечественной ракетной технике и авиации велись с применением терминологии, принятой в США и НАТО. Никто ни тогда, ни тем более сейчас, не в состоянии убедительно объяснить, какой вред принесло бы открытое наименование самолетов и ракет по индексам, которые использовались в наших закрытых военных документах? Почему комплекс "Пионер" стал известен миру под обозначением СС-20, принятом на Западе? Что извлекли бы для себя недруги, если бы узнали названия ОТР "Марс", "Луна"?
Военная цензура являлась собственно "военной" лишь в определенной части своей работы. Вторую важную сторону ее деятельности составляла цензура политическая. Последняя была столь же дурацкой в своих проявлениях, как и первая. Помню растерянное лицо главного редактора журнала "Советский воин" полковника Царева. Перед ним лежала перечеркнутая крест-накрест красным карандашом обложка издания, которую к выпуску в свет запретил военный цензор. На ее первой странице был помещен портрет Никиты Хрущева, на последней - артиллеристы у орудия на занятиях. Нормальное для тех лет оформление - без особых изысков, но вполне "высокоидейное". Почему же его запретили?
Оказалось, цензор рассматривал оформление не каждой страницы в отдельности, а распахнул лист так, чтобы обе фотографии оказались рядом - и ствол пушки нацелился на лик первого секретаря ЦК КПСС. Все попытки главного редактора доказать, что таким образом журналы никто не разглядывает, толку не дали. "Как рассматривают журнал читатели, - заявил цензор, - меня не касается. Я делаю этот так, как велят обязанности". А обязанности велели бдеть самыми необыкновенными способами. Короче, обложку "зарезали".
На самом деле не только о сохранении государственной и военный тайны пеклась цензура. Главные ее усилия были всегда направлены на то, чтобы обеспечить спокойную жизнь людям с большими погонами, не позволить обществу узнавать о некомпетентности военного руководства, о злоупотреблениях властью и служебным положением.
Сегодня военная цензура отменена, но тоска чиновников силовых ведомств по тем временам, когда она существовала, все еще сохраняется. Более того, в последнее время усиливается. Упорно противясь существованию независимых от армейских властей военных изданий, на Арбате считают, что даже публичные разговоры о такого рода прессе опасны, поскольку мешают ведомственным СМИ "объективно рассказывать армии об обществе, а обществу - об армии". Сегодня при кажущемся отсутствии цензуры официальной существует жесткая схема подчинения прессы ведомственным интересам, подминающая и армейскую печать. "Красная звезда", газеты военных округов находятся под неусыпным контролем органов воспитательной работы, где отлично умеют задавать параметры свободы слова, за которые выходить военным журналистам не рекомендуется.
Изучая военную прессу, нетрудно заметить, что форма давления на ее самостоятельность внешне мало похожа на цензуру минувших лет. Тогда цензоры опирались на "святцы" - инструкцию с грифом "Сов.секретно", в которой было прописано все, что подлежало вычеркиванию. В наше время методы давления куда тоньше. Они нигде не прописаны и во многом интуитивны.
Однако понять, какое раздражение вызывают у бесквартирных лейтенантов и майоров сообщения независимой прессы о генерале, который обеспечил за государственный счет отдельным жильем себя, своих детей, не так уж трудно. Как нетрудно представить, что чувствуют офицеры, читая репортаж из зала суда о военачальнике, строившем дачи с использованием казенных материалов и солдатских рук. Об этом стремящийся к контролю над словом чиновник в погонах прекрасно знает. Знает он и то, что болезненнее других попытки вынести скрываемые от общества проблемы военного строительства воспринимают те, кто присвоил себе монопольное право влиять на ход военной реформы, то есть высшие чины "Арбатского гарнизона". Вот чье раздражение следует учитывать, кого надо по-настоящему бояться главным редакторам ведомственных изданий. Так главной формой скрытой военной цензуры становится фигура умолчания, которая постепенно готовит почву для возвращения военной цензуры официальной.
Примеры? Пожалуйста. Сколько ежегодно в армии совершается самоубийств? Сколько производится самострелов? Какое количество высших, старших и младших офицеров, лиц сержантского и старшинского состава, а также рядовых проходит через военные суды? Убедительно обосновать отнесение таких сведений к военной тайне очень трудно, и единственная причина нежелания их публиковать заключена в боязни армейских командиров и воспитателей публично демонстрировать свое бессилие в борьбе со страшными недугами, поразившими Вооруженные силы.
Есть и второй аспект проблемы: многие ли редакции независимой прессы по своей воле обращаются в Министерство обороны, в МВД с просьбой официально предоставить такие сведения по подчиненным им войскам? Взять, допустим, телевидение, ту же широко известную программу "Герой дня". Как объяснить, что в ней редкие гости высокопоставленные генералы, готовые ответить на вопросы и о Чечне, и о современной армейской службе в центре и в отдаленных гарнизонах? Разве народ не вправе знать правду из первых рук о том, как служится его сыновьям?
Короче, средства массовой информации сами расширяют поле умолчания, позволяя ведомствам осуществлять тихую цензуру и "не подтверждать" причины беспокойства, возникающие в обществе. К сожалению, ни Союз журналистов, ни Гильдия журналистов также не заняли продуманной позиции в вопросе закрытости военной информации от общества, хотя причины для тревоги в данной области существуют. В последнее время военное ведомство, которое по договорам обязано информировать ООН и другие международные организации о численности, вооружении, финансировании армии и флота, необоснованно закрывает эти сведения от российских граждан. И снова здесь просматривается стремление вернуться к испытанной и уже упоминавшейся практике цензуры. И опять она призвана не позволить общественности высказывать свое мнение о проблемах, право решать которые монополизировали военные чиновники.
Взять хотя бы работу над общевоинскими уставами. Она ведется келейно в недрах военного ведомства. Миллионы людей в стране прошли военную школу, имеют собственное мнение о том, что такое требования уставов, знают, как они влияют на быт и службу людей в форме. Им не только было бы интересно узнать, как будут выглядеть документы, которые станут регулировать службу их детей. У многих могли бы возникнуть деловые предложения на сей счет. Но отказаться от ведомственной секретности, снизойти до общения с собственным народом, за счет которого они получают денежное содержание, военные чиновники позволить себе не могут.
Однажды при встрече с давним знакомцем, в прошлом - крутым военным цензором, я неделикатно спросил его: "Тебе никогда не бывает стыдно за то, чем ты занимался с таким рвением?" "А чего стыдиться? Никого я не репрессировал, не расстреливал".
Я промолчал. Ну, какой смысл упрекать взрослого человека, на склоне жизни так и не понявшего, что он вершил расправу над словом. Что первый шаг к административному произволу, к репрессиям против инакомыслящих делается с запрета высказывать свободную мысль.
