Сергей Печуров Глобализация международных отношений делает неизбежным коалиционный характер почти любого вооруженного противоборства в настоящем и будущем. Между тем история свидетельствует о неспособности коалиций, за редким исключением, вести успешно войну. «Неудачи коалиций в войнах настолько многочисленны, – читаем в мемуарах Дуайта Эйзенхауэра, – а их непростительно грубые ошибки так часто повторялись, что профессиональные военные давно исключили возможность эффективных коалиционных действий, если нет обилия наличных ресурсов для обеспечения гарантированной победы над противником».
Тем не менее, признают западные военные специалисты, хочешь не хочешь, а учиться правильно воевать в тесном взаимодействии с союзниками – веление времени. Для этого рекомендуется изучать опыт немногих успешных военных коалиций, среди которых обычно на Западе выделяют англосаксонский военный союз в рамках более широкой американо-британско-советской коалиции времен Второй мировой войны. Кстати, в середине августа (правда, без особой помпы) в США и Великобритании было отмечено 65-летие со дня подписания британским премьером Уинстоном Черчиллем и американским президентом Франклином Рузвельтом Атлантической хартии, провозгласившей основные принципы ведения войны против нацистской Германии и ставшей основой формирования британо-американского альянса, к которому затем присоединился СССР.
ПОДКЛЮЧЕНИЕ АМЕРИКИ
В отличие от Лондона, являвшегося одним из основных игроков на европейской арене и втянутого непосредственно в вооруженное противоборство в Старом Свете одним из первых, Вашингтон включился во Вторую мировую войну, лишь постепенно преодолев традиционный для себя так называемый барьер изоляционизма. Этому, конечно, «помогли» британцы, остро нуждавшиеся в мощном союзнике именно из числа ментально им близких англосаксов. В своих воспоминаниях о том времени Черчилль откровенно признает: «Мы гораздо больше выиграли бы от вступления Соединенных Штатов в войну, хотя бы только против Японии, если бы это было возможно┘»
Сильнейшее пробританское лобби во властных структурах Вашингтона всячески способствовало данному шагу. Фактически чуть более чем за два года со дня начала Второй мировой войны (1 сентября 1939 г.) и официального объявления о нейтралитете (3 сентября) руководство США предприняло ряд конкретных шагов, по сути сделавших неизбежным прямое включение Америки в военное противостояние.
Еще в предвоенный период в Соединенных Штатах в соответствии с пожеланиями Лондона появился закон о продаже вооружений воюющим странам, в соответствии с которым впоследствии принимались решения об экспорте до 50% производимых в стране военных самолетов в Великобританию и обучении британских летчиков на территории США, о передаче ей же 50 эсминцев водоизмещением по 1200 т, было заключено соглашение о создании совместного управления обороной США и британского доминиона Канады, предоставлялась конкретная финансовая и материальная помощь пробритански настроенным государствам Европы и др.
Но, пожалуй, наиболее важным шагом со стороны США в рамках формирующегося военного союза с Великобританией в тот период являлось принятие 11 марта 1941 года Конгрессом закона о передаче в аренду или взаймы вооружений (ленд-лиз) другим государствам, в результате чего было фактически окончательно преодолено сопротивление «изоляционистов», препятствовавших втягиванию Вашингтона в орбиту политики Лондона, уже ввязавшегося в войну с Германией и ее сателлитами по всему миру. Теперь, по мере того как вооружение поступало с американских военных заводов, оно должно было делиться, в общем, поровну между ВС США, с одной стороны, и британскими и канадскими – с другой. Тем самым были устранены столкновения интересов британских и американских военных, постоянно оспаривавших приоритеты размещенных заказов для нужд национальной обороны.
Начиная с 1940 года «нейтральные» американцы начали проявлять все возрастающий интерес к вопросам обороноспособности своего потенциального военного союзника. С этой целью еще в июле в Лондон были направлены военная и морская миссии для «предварительных переговоров», а чуть позже – уже для конкретного изучения оборонительных сооружений внутри страны и на побережье по заданию председателя американского КНШ в Великобританию прибыл его помощник генерал Эмбик.
В январе 1941 года в Вашингтоне начались секретные переговоры представителей военного руководства обеих стран с целью выработки общей стратегии действий. А уже в марте того же года американские офицеры посетили с секретной миссией Великобританию, чтобы выбрать базы для своих эскортных кораблей и авиации, и работы по их оборудованию начались немедленно.
КОМАНДНЫЕ СТРУКТУРЫ
С официальным вступлением США в войну отпала необходимость маскировки наладившихся тесных американо-британских военных отношений. Уже в конце декабря 1941 года в Вашингтон официально прибыл британский премьер Черчилль в сопровождении начальников штабов видов ВС. До этого визита связь между военными ведомствами двух государств осуществлялась главным образом через управление военного планирования, возглавлявшееся американским генералом Джероу.
Основная цель первой союзнической конференции, получившей условное название «Аркадия», состояла в организации реальной системы, которая позволила бы американским и британским начальникам штабов эффективно действовать как единый орган управления – Объединенный комитет начальников штабов (ОКНШ). Суть достигнутой договоренности сводилась к тому, что каждый из британских начальников штабов видов ВС должен был назначить своего представителя в Вашингтоне, дабы работать в тесном контакте со своими американскими коллегами. При этом комитете был сформирован новый орган управления англосаксонскими вооруженными силами, получивший название Объединенный (многонациональный) англо-американский штаб.
ОКНШ стал работать под непосредственным руководством президента США и премьер-министра Великобритании. Этот орган управления с его сложной, разветвленной организацией штабных офицеров всех рангов стал фактически распоряжаться всеми ресурсами обеих стран. Весьма примечательно, что русских не пригласили участвовать в работе этого союзнического органа управления под предлогом «наличия у них отдельного самостоятельного фронта, и поэтому не было нужды┘ увязывать работу англо-американских штабов с русскими». К тому же, по мнению Черчилля, участие русских в заседаниях обоих органов свелось бы к монотонным требованиям скорейшего открытия второго фронта в ущерб других вопросов, да и ни один из высокопоставленных советских генералов не владел английским языком, а работа с переводчиком только затруднила бы выработку и принятие оперативных решений. (Впрочем, и Сталин не особо настаивал на участии представителей советского военного командования в обоих органах союзнического управления войсками.) Объединенный КНШ за время войны провел около 200 официальных совещаний, в ходе которых решались задачи, не только касавшиеся непосредственного планирования операций и управления войсками, но и многие другие, включая формирование единой позиции накануне обсуждения стратегических вопросов с русскими союзниками, а также устранение постоянно возникавших между военными обеих стран разногласий и споров по тем или иным проблемам.
А разногласия, признают и западные исследователи, бывали, и весьма серьезные, которые порой разрешались только на самом высоком уровне.
ПРЕОДОЛЕВАЯ РАЗНОГЛАСИЯ
В центре внимания англосаксонских союзников в качестве одного из главных на протяжении всей войны стоял вопрос об отношениях с Советским Союзом. И в Лондоне, и в Вашингтоне, разумеется, никогда полностью не доверяли Москве. В конце же войны из-за растущего авторитета и мощи Красной армии вынуждены были тщательно продумывать все нюансы своей позиции перед переговорами с советским руководством, ориентируясь на послевоенное мироустройство.
Пожалуй, единственный раз такая практика предварительных консультаций была нарушена – перед трехсторонней встречей в Потсдаме, когда новый президент США Гарри Трумэн под предлогом «не формировать у Сталина мнения о сговоре западных союзников», к явному неудовольствию британского премьера, отказал ему во встрече накануне, как теперь говорят, саммита. Это, правда, нисколько не убедило советского лидера в искренности англосаксов. Ранее, на Тегеранской конференции он прямо, но в полушутливой форме предупредил западных партнеров: «В союзе союзники не должны обманывать друг друга┘ Я, как наивный человек, считаю, что лучше не обманывать своего союзника, даже если он дурак». За этой прямолинейностью Сталина скрывалось также созревшее за военные годы недоверие к американо-британцам, тем более что причин для этого, скажем откровенно, было немало. Одна лишь попытка сепаратных переговоров с Германией в Швейцарии оправдывает такое отношение Советской России к своим западным коллегам.
Но вообще, если не считать нескольких «импровизаций» американцев, «купившихся на чары Сталина», как считают британцы, особых разногласий при формировании единой англосаксонской позиции по отношению к СССР не наблюдалось.
По другим же вопросам, затрагивавшим упрочение антигитлеровской коалиции, позиции Вашингтона и Лондона бывали изначально далеки друг от друга. Это, например, касалось отношения к Китаю. К явному раздражению Черчилля, например, американцы методично втягивали симпатизировавшее им гоминьдановское руководство Китая на орбиту «большой политики» и старались заставить Лондон делать то же самое. В данном случае, как свидетельствует история, Вашингтон оказался куда прозорливее своего партнера, увидев в этой тогда еще беднейшей, но многонаселенной стране одного из основных игроков на международной арене в будущем.
Особняком стоит вопрос об отношении обоих англосаксонских союзников к неминуемому подключению Франции к той же «большой политике». Конечно, о вишистском руководстве – союзнике Берлина – не могло быть и речи. Однако возглавляемая генералом Шарлем де Голлем «Свободная Франция» оказалась «крепким орешком» для англосаксов. Французы, не имевшие достаточного потенциала для борьбы с Германией, тем не менее, по исторически сложившемуся антагонизму, отвергали всякое покровительство Лондона, а в деяниях Вашингтона они уже тогда увидели гегемонистские наклонности, которые, в конце концов, и вынудили в 1966 году де Голля – тогда президента Франции – пойти на выход из подвластного США НАТО, точнее, из военной организации блока. Но во время войны, как считают и американцы, и британцы, «гипертрофированное чувство национальной гордости, выливавшееся в непомерные амбиции» руководства «Свободной Франции», неоднократно создавало критические ситуации во взаимоотношениях западных союзников, чреватые полным разрывом с де Голлем с далеко идущими последствиями для послевоенной раскладки сил в Европе и в мире в целом.
Периодически в непредсказуемо острой форме в рамках англосаксонской коалиции возникал и «национальный вопрос», в основном, разумеется, затрагивавший британские войска. Дело в том, что если в американской армии, формально однородной (все военнослужащие – в основном граждане США), в ходе военных действий проявления расизма и национализма не отмечались (по крайней мере, в официальных источниках), то для британской армии была типична несколько иная ситуация. В ее состав входили части и соединения – главным образом из доминионов и колоний, – сформированные на чисто национальной основе. Доверия к некоторым из них со стороны военного и политического руководства страны как такового не было.
Несмотря на то что изначально американское и британское руководство договорилось о равнозначности (для одержания победы над «державами оси») обоих театров войны – Тихоокеанского и Европейского, в первые годы военного сотрудничества Вашингтон явно отдавал предпочтение борьбе с Японией. Позже, под давлением своих союзников, обратив наконец свое внимание на Европу, американцы не один раз вступали в конфликт с британском руководством, стремившимся, в первую очередь по политическим мотивам, вместо открытия второго фронта на Севере Франции локальными операциями в Средиземноморье изматывать Германию с ее сателлитов и заодно продолжать истощать уже своего «союзника» – СССР, повязанного по рукам и ногам бесконечными масштабными битвами в Восточной, а затем и в Центральной Европе. Надо все же отдать должное американцам, в процессе неоднократных жестких дискуссий и споров с британцами им в конце концов удалось убедить их в необходимости организации грандиозной десантной операции в Нормандии, правда не в 1943 году, а лишь в середине 1944-го.
КОМУ РУКОВОДИТЬ
Безусловно, создание единого органа военного руководства, каким стал Объединенный КНШ, это существенный шаг вперед по сравнению с реализованной в годы Первой мировой войны так называемой концепцией «координации», в соответствии с которой был вынужден работать главковерх коалиционными войсками французский генерал (маршал) Фердинанд Фош. Но добиться этого реально во Второй мировой войне оказалось не так просто. И британцы, и американцы признали принцип, в соответствии с которым руководство на всех уровнях, от войск на ТВ до локальных операций, должно единолично осуществляться представителями тех вооруженных сил, чьих соединений (объединений) в данном случае представлено больше.
Но в действительности зачастую случалось так, что по тем или иным, главным образом политическим, соображениям назначался главком (командующий) от «конкурирующих» ВС, что весьма болезненно воспринималось генералитетом войск союзника. Так, например, было при назначении командующим войсками для проведения в Северной Африке операции «Торч» (1942 г.) американского генерала, хотя британских соединений в группировке было почти в три раза больше, чем дивизий СВ США. Аналогичным образом складывалась и ситуация при организации захвата Сицилии в 1943 году.
Чтобы избежать подобного впредь, англосаксы договорились по возможности четко соблюдать указанный принцип, но в обязательном порядке назначать зама от союзных войск, хотя трения продолжались до самого конца войны. Причем эти трения порой приобретали характер настоящих склок не только в среде генералитета союзнических армий, но и в высших военных, и даже государственных инстанциях. Например, по вопросу о том, кому должна принадлежать слава победителя. Так, «неуместное самовосхваление фельдмаршала Монтгомери» в связи с якобы решающей ролью британцев в Арденнском сражении, «спасших американцев от разгрома», надолго поссорило его с генералом Эйзенхауэром. Кроме того, первое время британцы, не стесняясь в выражениях, критиковали своих заокеанских союзников за неумение и даже нежелание принимать прямое участие в боях.
С этой проблемой связан и другой вопрос, а именно реализация концепции «объединенности», т.е. теснейшего межвидового взаимодействия. Если американцы и особенно их авторитетный представитель, руководивший вторжением союзников в Европу («крестовый поход в Европу», как сам он говорил) генерал Эйзенхауэр методично проводили курс на централизацию руководства всей межвидовой группировки в одних руках, то британцы всячески противились этому, постоянно настаивали на введении промежуточных звеньев руководства через замов командующих – представителей видов ВС. Даже несмотря на то, что Черчилль как высшее в британских ВС должностное лицо признал рациональность централизации в управлении, британские генералы и офицеры никак не могли с этим согласиться.
Первопричина многих разногласий, а скорее недопонимания между британскими и американскими генералами и офицерами скрывалась, как это четко подметил Эйзенхауэр, в особенностях систем управления в обеих армиях. В своих мемуарах генерал отмечает: «Американская доктрина всегда сводилась к тому, чтобы поставить командующему на ТВД задачу, дать ему соответствующие силы и средства и затем как можно меньше вмешиваться в осуществление его планов┘ Британский КНШ в Лондоне, наоборот, на протяжении всей войны поддерживал ежедневные контакты со своими командующими на фронтах и требовал постоянной и детальной информации». С другой стороны, и Черчилль не раз выражал свое недоумение в связи с «чрезмерно частыми» контактами Эйзенхауэра с Вашингтоном в ходе подготовки и особенно проведения операции «Оверлорд» и обвинял его в том, что генерал «не располагает ни малейшей свободой в составлении плана и в решении вопроса о том, как, когда и где использовать свои силы». Примечательно, что впоследствии эту мелочную опеку, сковывавшую инициативу командиров на местах, англосаксы стали приписывать советской системе военного управления.
Но продолжим. С целью формирования доброжелательной атмосферы в единых коллективах штабов всех уровней британское и американское руководство договорились о желательности соблюдения паритетов при их укомплектовании генералами и офицерами. Это, безусловно, принесло свои позитивные результаты, однако «на первых порах, – пишет тот же Эйзенхауэр,– офицеры двух национальностей вели себя так, как ведет себя бульдог, когда встречает кота┘».
СПОРЫ ПО МЕЛОЧАМ
Разница в системах управления, конечно же, затрудняла руководство коалиционными войсками «в поле». Но две военные системы, имевшие на первый взгляд так много общего, значительно отличались одна от другой и в мелочах. Сначала британцы полагали, что, обладая большим опытом, они покажут американцам, что и как надо делать, а те безропотно и без возражений последуют этим указаниям. Но эта иллюзия быстро рассеялась.
Оказалось, что в глазах американцев британская армия не пользовалась большим военным авторитетом. «Странная война», т.е. фактическое бездействие и сплошные неудачи с сентября 1939-го по май 1940 года, заставляла янки относиться к своим европейским союзникам из числа англосаксов именно так. Впоследствии британцы признавали, что подобное отношение опиралось на вполне реальные основания.
Среди «мелочей», которые вроде могут показаться даже странными, но которые порой существенно влияли на взаимодействие союзников, практически все специалисты выделяют... языковую проблему. Дело в том, что американские военные термины сильно отличаются от британских. Некоторые просто вводили в заблуждение. Вот самые простые, но яркие примеры. То, что по-американски означало «battery» – артиллерийская батарея, по-английски – дивизион. Аббревиатура GI – по-английски означала «начальник штаба дивизии», по-американски – «отдел кадров». Понятно, куда такая путаница могла привести, да и поначалу приводила при интенсивном обмене указаниями/приказами в быстро менявшейся обстановке. Поэтому в срочном порядке был разработан общий словник, своего рода англо-американский военный словарь. Кроме того, составили специальный список военных сокращений, обязательный для обеих армий, чтобы каждая из них могла понимать приказы и директивы другой. Без такой унификации взаимопонимание армий двух государств было бы невозможно. Но это оказалось нелегким делом, поскольку ни та, ни другая сторона не шла охотно на замену своих тщательно разработанных терминов «иностранными» словами.
Для обеспечения взаимодействия были учреждены также курсы совместной подготовки английских и американских офицеров и принята система прикомандирования американцев к британским частям и соединениям и наоборот.
Помимо этого, обе стороны договорились о мерах стандартизации ВВТ, чтобы иметь возможно меньше образцов и добиться их максимальной взаимозаменяемости. Но полной унификации из-за нехватки времени добиться не удалось. Вместе с тем британцы признают весьма заметную роль США в оснащении их армии. Конечно же, они в первую очередь имеют в виду танки «Шерман», штабные автомобили «Виллис», САУ и амфибии. В результате, если в начале войны руководство ВС обеих стран категорически выступало против смешивания частей и соединений разной национальной принадлежности (как говорил Черчилль: «родственникам лучше быть врозь»), то к концу войны имели место факты создания смешанных формирований. Такого рода объединением стала 1-я американо-британская воздушно-десантная армия, созданная в 1944 году.
Подводя итог изложенному выше, нельзя не согласиться с мнением западных аналитиков: в ходе Второй мировой войны был опровергнут тезис о невозможности абсолютного успеха в коалиционной войне, англосаксонский военный союз все же состоялся. Об этом свидетельствует и его беспрецедентная в мировой истории жизнеспособность: с течением времени он не только не развалился, но оброс сателлитами, превратившись в куда более представительную военную организацию – НАТО. Только тон здесь изначально задает не Лондон, бывший некогда участником, а то и вдохновителем бесконечных катаклизмов европейского масштаба, а его заокеанский теперь уже «старший брат» с куда более глобальным охватом интересов.
Дарья Гармоненко