Большой ближневосточный разлом

– Андрей Глебович, сегодня дипломаты и политики все чаще стали говорить о «Большом Ближнем Востоке». Что стоит за этим понятием и почему оно появилось?

– Прежде всего хотелось бы внести ясность в вопрос о том, когда и при каких обстоятельствах были введены в оборот такие термины, как «Ближний Восток», а также «Большой» и «Расширенный» Ближний Восток.

Географическое и политическое понятие «Ближний Восток» имеет почти столетнюю историю, его содержание неоднократно менялось и уточнялось, в том числе в связи с подвижками в геополитическом ландшафте мира. При этом сложилась традиция перевода английского названия – «Middle East» (то есть дословно «Средний Восток») на русский язык как «Ближний Восток». В силу этого порою бывали казусы с изложением на английском языке высказываний наших политиков, которые обыгрывали слово «ближний» в контексте интересов России, расположенной в непосредственной территориальной близости от стран региона.

Характерно, что этот термин был введен в оборот военными. Словосочетание «The Middle East» было впервые использовано английским генералом Томасом Гордоном в его выступлениях в начале ХХ века при освещении вопросов обеспечения безопасности транспортного коридора между Великобританией и Индией в связи с появлением новых угроз британским интересам (в том числе со стороны России) в военно-политическом пространстве к югу и юго-востоку от Европы. Практически одновременно это определение начало входить в оборот и в США «с подачи» американского военного деятеля Альфреда Махана, опубликовавшего в 1902 году статью «Персидский залив и международные отношения».

В традиционном понимании, сформировавшемся в 1950–1960-е годы ХХ века, в регион Ближнего Востока «зачислялись» страны – члены Лиги арабских государств (ЛАГ), включая североафриканские государства, а также Израиль.

Что касается «Большого Ближнего Востока» – сокращенно «ББВ», то этот широко используемый сегодня термин относит к странам региона помимо указанных государств выше также Турцию и Иран. В некоторых публикациях из ББВ исключаются страны Северной Африки (кроме Египта).

Термин «Расширенный Ближний Восток», все чаще встречающийся в документах ООН и «Большой восьмерки», дополняет традиционное геополитическое ближневосточное пространство странами Западной Азии (Пакистан и другие).

Появление терминов «Большой Ближний Восток», «Расширенный Ближний Восток» вполне закономерно. Оно обусловлено осознанием политиками, военными и дипломатами того факта, что государства, расположенные на обширной территории между Южным Средиземноморьем и Западной Азией, теснейшим образом связаны друг с другом, прежде всего в вопросах поддержания военно-политического баланса, обеспечения регионального мира, стабильности и безопасности.

Многие сейчас увязывают появление термина «Большой Ближний Восток» с известным выступлением президента США Джорджа Буша в марте 2004 года. Такая версия, по-видимому, не совсем верна. Определенная заслуга американского президента состояла лишь в том, что он на высоком, «президентском» уровне высказался в пользу концепции, которая по существу родилась значительно раньше. При этом Буш заложил в дискуссию относительно Большого Ближнего Востока ряд дополнительных элементов, связанных с путями дальнейшего «переустройства» региона, которые вызвали неоднозначную реакцию, особенно – в арабских и мусульманских странах.

Вопрос о территориальных рамках Ближнего Востока детально обсуждался специалистами – дипломатами и военными экспертами – на заседаниях Рабочей группы по контролю за вооружениями и региональной безопасности (РГКВРБ) – одной из пяти такого рода многосторонних групп, которые были созданы в рамках ближневосточного мирного процесса на совещании министров иностранных дел заинтересованных государств в Москве в январе 1992 года. Мне довелось принимать участие в подготовке и проведении этого, как и целого ряда других мероприятий РГКВРБ в последующие годы.

В ходе консультаций экспертов РГКВРБ (они продолжались в 1992–1996 годах) было достигнуто понимание, что в основу определения Ближневосточного региона должны быть положены – в контексте военно-политической проблематики – два основных критерия. Первый – географическое положение того или иного государства. Второй – учет интересов государств, их озабоченностей в отношении друг друга в сфере безопасности.

Примечательно, что уже в то время преобладало мнение о необходимости «расширительного» толкования региона Ближнего Востока – с включением в него всех стран – членов ЛАГ, Израиля, а также Турции. Ряд экспертов высказывались за то, чтобы к региону был «причислен» и Иран. Были наработки, касающиеся «органической связи» безопасности Ближнего Востока, Средиземноморья, бассейна Красного моря, Африканского Рога, а также Западной и Юго-Западной Азии.

После 11 сентября 2001 года, развертывания борьбы против международного терроризма вопрос о взаимообусловленности и взаимозависимости событий в этих районах мира стал еще более актуальным. В связи с этим понятия «Большой», «Расширенный» Ближний Восток все увереннее входят в профессиональную лексику военных и политиков.

– Как можно было бы кратко охарактеризовать сложившуюся на Большом Ближнем Востоке ситуацию в настоящее время?

– Ситуация становится еще более нестабильной и тревожной, чем ранее. Идет «разогрев» обстановки и на Ближнем Востоке, и в прилегающих регионах – вокруг Ирана, в зоне Персидского залива, на Африканском Роге.

Полагаю, что самым потенциально опасным на сегодняшний день – с точки зрения нарастания «конфликтного потенциала» – можно считать положение «на стыке» арабского и африканского миров. Ситуация в Дарфуре и вокруг него, обстановка в Сомали, незатухающее соперничество между Эфиопией и Эритреей создают взрывоопасный материал для «раскрутки» определенными силами противостояния между арабо-исламской и «черной» Африкой. Как представляется, сегодня на наших глазах формируется единое «конфликтное» арабо-африканское военно-стратегическое пространство, требующее совершенно нового – комплексного, «трансрегионального» – подхода к решению имеющихся или формирующихся там кризисных ситуаций. Говоря о назревающих проблемах, имею в виду и такие вопросы, как распределение водных ресурсов, а также обеспечение безопасности объектов нефтедобычи и нефтепроводов.

– Какие вооруженные формирования, политические и религиозные группы играют решающую роль и оказывают преимущественное влияние на положение в регионе?

– К сегодняшнему дню можно говорить о трех видах вооруженных формирований, оказывающих значимое воздействие на ситуацию на Большом Ближнем Востоке.

Первый – регулярные армии расположенных здесь государств. Общая численность вооруженных сил стран ББВ – около 3 миллионов 100 тысяч человек. Роль армии исключительно велика во всех странах региона, однако все же надо признать, что пик влияния военных приходился на 1950–1960-е годы и этот период остался позади. Развитие гражданского общества, растущая роль факторов экономического, финансового, социального характера, отрицательное отношение международного сообщества ко всякого рода военным переворотам и т.п. неумолимо ставят определенные рамки для вмешательства армии – во всяком случае, в открытых формах – в политическую жизнь ближневосточных стран.

Второй тип вооруженных формирований – разнообразные военизированные группы, как правило, связанные с этническими или конфессиональными сегментами населения. Самый яркий пример, который у всех сейчас на слуху, – подразделения «Хезболлах».

Военизированные группы на сегодняшний день – наиболее дестабилизирующий и вместе с тем набирающий силу фактор. Точную численность таких формирований, естественно, никто сообщить не может. Но по оценкам экспертов, она весьма велика, по-видимому, около 100–120 тысяч человек. Другими словами, число членов военизированных групп становится вполне сопоставимым со штатным составом регулярных армейских подразделений. Более того, в условиях Ближневосточного ТВД, на котором существует много «ограничителей» применения боевых средств, сконструированных для масштабных действий против противостоящей регулярной армии противника, исход сражений с военизированными группами – далеко не предрешен. Это, в сущности, и было продемонстрировано в период недавних столкновений израильских армейских частей с формированиями «Хезболлах». Помимо этого важно и то, что при наличии достаточно широкой этнической, религиозной и политической базы такого рода формирования способны очень быстро восстанавливать силы после подавления их регулярной армией противника. Специфика военизированных групп заключается в том, что они действуют практически открыто, их лидеры ведут активную пропаганду, позволяющую рекрутировать все новых членов.

Третий тип – конспиративные террористические группы, в том числе связанные с международными террористическими объединениями. Их активность в течение ряда лет неуклонно нарастала. Однако в последнее время усилиями международного сообщества в Ближневосточном регионе все в большей степени формируется политико-психологический климат неприятия и противостояния действиям «жестких» экстремистских объединений, террористических групп и ячеек. Проблема состоит в том, что для совершения политически и экономически «значимого» террористического акта вовсе не требуется большой численности террористического объединения или группы. Точно так же приходится признать, что и финансовые ресурсы для подготовки и проведения даже крупного теракта могут быть весьма ограниченными. Это, безусловно, еще более осложняет борьбу с данным видом преступной деятельности. Кроме того, между вторым и третьим типом объединений существует довольно условная грань. Поэтому есть опасность «перелива», взаимодействия между военизированными военно-политическими группировками и террористическими организациями в Ближневосточном регионе.

– Сейчас в США, да и в других странах политики все чаще говорят, что все поднимающаяся волна террора является свидетельством того, что на планете началась Третья мировая война, которую называют войной цивилизаций. Согласны ли вы с такими оценками?

– Нет, я их не разделяю. Конечно, опасность обострения религиозных, конфессиональных и этнических противоречий существует. Вместе с тем думаю, что возникающие в отдельных регионах конфликты на этой почве не сложатся в противостояние глобального характера. Для этого нет достаточных предпосылок, в том числе экономического характера. Кроме того, ведущие государства мира, ООН, общественные и религиозные организации уже приступили к разработке серьезных мероприятий, призванных противостоять провокациям. На повестке дня – выработка кодекса поведения, включая СМИ, в сфере межнационального и межцивилизационного общения. Полагаю, что решающий показатель зрелого подхода – способность этнической или конфессиональной группы осудить, отмежеваться от экстремистов в собственной этноконфессиональной среде, а не поддерживать автоматически любые акции соплеменников по принципу «свой–чужой».

Таким образом, я оптимист, но мой оптимизм связан с уверенностью в том, что международное сообщество будет деятельно, системно работать в целях предотвращения межцивилизационных столкновений.

– Как вы оцениваете положение в Ираке и перспективы США успешно завершить провозглашенную Джорджем Бушем демократическую миссию, которая, правда, претворяется в жизнь силой оружия?

– Особо хотел бы подчеркнуть следующий тезис. Выбранная и осуществляемая в настоящее время концепция демократизации Ирака имеет много изъянов и самый потенциально опасный из них состоит в том, что в основу государственного строительства положен принцип национального и конфессионального деления. Тезис о «справедливом» представительстве различных этнических и религиозных групп лишь на первый взгляд несет в себе элементы сбалансированного распределения властных полномочий. В политике, между тем, следует брать за основу в качестве критерия не декларируемые цели и благие пожелания, а реальные или прогнозируемые последствия того или иного шага.

В беседах со мной министр иностранных дел Саудовской Аравии Сауд Фейсал, хорошо знающий реалии своего беспокойного и «трудного» северного соседа, неоднократно акцентировал очень важную мысль: для Ирака предпочтительным был бы путь строительства демократического гражданского общества и государства, формирования органов власти, начиная от муниципалитетов и вплоть до парламента, главным образом, опираясь на оценку гражданских и деловых качеств кандидатов на замещение руководящих постов – без «упора» на их принадлежность к этническим и конфессиональным группам населения.

Полагаю, что народ Ирака уже в ближайшие два-три года найдет правильные решения стоящих проблем и обеспечит стабилизацию обстановки в стране.

– Каковы перспективы мирного разрешения противостояния Израиля и стран исламского мира и возможно ли вообще решение этой проблемы?

– Смею утверждать, что у большинства профессиональных политиков, стоящих у власти в арабских и исламских государствах на сегодняшний день (в отличие, скажем, от периода 1940–1950-х годов) нет «априорного» неприятия Государства Израиль или евреев как нации. Не секрет и то, что арабские и израильские, еврейские бизнесмены нормально взаимодействуют по конкретным финансово-экономическим вопросам в третьих странах, например в США. Мне не раз об этом откровенно говорили арабские предприниматели. Не устраивает же арабов и лидеров мусульманских стран та конкретная политическая линия, которая проводится сегодняшним политическим истеблишментом Израиля. Арабы упрекают израильтян в том, что предлагаемые последними схемы урегулирования носят совершенно несбалансированный характер.

Разрешение противостояния Израиля и стран исламского мира вполне возможно. Однако для этого нужно как минимум два предварительных условия. Первое – решительное противостояние тем элементам, которые стремятся извлекать определенные дивиденды от постоянной напряженности за счет получения вполне конкретной масштабной помощи извне в связи с «агрессивностью» противостоящей стороны. Второе – расширение взаимного общения. В этой связи хотел бы напомнить положительный опыт многосторонних переговоров в рамках ближневосточного мирного процесса, в которых принимали участие как арабские представители, так и израильтяне. Полагаю, глубоко символичным было то, что первым внешнеполитическим мероприятием, которое «освятил» своим присутствием Владимир Путин в качестве президента нашей страны было совещание министров иностранных дел ближневосточных государств и ведущих держав мира в Москве в январе 2000 года, созванное с целью возобновления многосторонних переговоров. Очень жаль, что этот импульс заинтересованные стороны не смогли должным образом использовать.

– Насколько на современном этапе вероятно военное вторжение США в Иран и силовое решение иранской ядерной проблемы?

– Ничего невероятного в таком сценарии нет. Достаточно вспомнить, как была раскручена в пропагандистском плане – при крайне сомнительном фактологическом материале – подготовка к военной акции против Ирака.

Вместе с тем в наборе факторов, предопределяющих решения в военно-политической сфере, в особенности в США, я придаю очень большое, может быть даже ключевое, значение такому показателю, как ситуация в сфере гонки вооружения. Мне не раз, в том числе в публичных выступлениях, приходилось обращать внимание на феномен «цикличности» в развитии вооружений. Гонка вооружений имеет свои закономерности, в частности то, что периоды «форсажа», значительного увеличения уровня военных расходов (как правило, это 5–7-летний период) сменяются 3–5-летней фазой стабилизации или даже снижения (в сопоставимых ценах) объема военных ассигнований (это связано как с финансовыми ограничителями, так и с неизбежным периодом «вызревания» новых, «прорывных» технологий, которые требуют крупных денежных вложений).

Иракская эпопея и начало антитеррористической кампании совпали по времени с очередной раскруткой военных расходов в США. Война с Саддамом Хусейном под лозунгом противодействия опасностям и вызовам, обусловленным «нахождением ОМУ в руках иракского диктатора», стала важным аргументом в руках тех, что лоббировал огромное увеличение военного бюджета Соединенных Штатов. Теперь же ситуация иная. По моим оценкам, впереди очередной период стабилизации уровня военных расходов в США и в мире в целом. Поэтому активность ВПК в поисках противников в мире может несколько снизиться с вытекающими отсюда последствиями.

В силу этого полагаю, что все же пока имеются возможности для сохранения ситуации вокруг Ирана в политико-дипломатическом пространстве.

– Российская дипломатия принимает участие в борьбе с терроризмом?

– Как представляется, самый значимый наш вклад идет по двум направлениям – интеллектуальное осмысление проблемы и практический опыт борьбы против террористов.

Что касается первого фактора, то следует отметить следующее. Чтобы успешно противостоять врагу, необходимо разобраться, какова его природа, каковы источники, подпитывающие его и т.п. Именно нам принадлежит тезис о том, что поощрение экстремистских идей, взращивание радикалов создает опасность для самих правящих режимов в арабо-мусульманских странах. Нами был акцентирован и другой важный тезис – о сращивании «традиционной» преступности и нового поколения террористов.

В практическом плане опыт, накопленный нами в преодолении чеченского кризиса, – общее достояние всей антитеррористической коалиции.

Российская дипломатия вносит самый активный вклад в борьбу против террористической опасности. Могу сослаться и на собственный опыт. Так, благодаря настойчивой политической работе посольства РФ в Саудовской Аравии, установления нового климата в саудовско-российских отношениях, практического взаимодействия Москвы и Эр-Рияда в марте 2001 года удалось предотвратить угон нашего самолета с заложниками в талибский Афганистан через саудовскую территорию. Важное значение – в контексте признания со стороны международной общественности легитимности органов власти Чеченской Республики как одного из субъектов Российской Федерации – имела организация официального визита в начале 2004 года в Королевство Саудовская Аравия делегации общественных и религиозных деятелей Чечни во главе с Ахмадом Кадыровым. Это – конкретные иллюстрации проводимой нами работы.

– Практика показывает, что силовые методы решения существующих проблем Ближнего Востока не дают положительных результатов.

– Надо признать, что корень проблем на Ближнем Востоке – в «конструкционных» недочетах самой архитектуры мирных усилий. Мои замечания и предложения по урегулированию ситуации сводятся к следующему.

В противовес попыткам одностороннего решения арабо-израильского конфликта нужно, наоборот, более энергично ставить вопрос о создании своего рода «единого пространства безопасности», в том числе – на всех палестинских и израильских землях. В рамках осуществления такой концепции потребуется формирование достаточно сильных и авторитетных органов совместного мониторинга ситуации и принятия решений как законодательного, так и оперативно-распорядительного характера. В практическом плане нужно будет наладить эффективную систему совместных практических мероприятий (проведение совместного патрулирования и т.п.)

Эта – двусторонняя или даже многосторонняя (в случае привлечения представителей третьих стран) – система безопасности должна быть органично связана с региональной системой коллективной безопасности.

С учетом этого первым шагом, как представляется, должна быть разработка всеобъемлющей ближневосточной концепции региональной безопасности, рассчитанной на взаимный учет и взаимную увязку интересов и озабоченностей всех основных расположенных здесь государств. Такая работа могла бы быть осуществлена первоначально на экспертном уровне авторитетной международной комиссией с участием специалистов высокого уровня, желательно имевших опыт дипломатической деятельности в регионе.

В случае, если специалисты посчитают целесообразным «раздвинуть» территориальные рамки охвата этого документа, можно было поставить вопрос о том, что это будет концепция «трансрегиональной безопасности» с включением в зону действия таких стран, как Иран, Турция или даже государства Южной Азии.

Итогом этой работы должен был бы стать документ, «синтезирующий» проблематику региона и предлагающий возможные формы создания инструментов для надлежащего учета мнения сторон, озабоченностей расположенных здесь государств.

Уже на этом этапе должен был бы «вчерне» решен вопрос о структурализации проблемы региональной безопасности применительно к Ближнему Востоку.

На наш взгляд, в число «файлов» или «досье» должны были бы войти:

определение территориальных рамок будущей системы безопасности, основных озабоченностей сторон в сфере безопасности, круга участников системы безопасности, в том числе «внерегиональных»;

«отбор» основных проблем и аспектов проблематики региональной безопасности;

определение последовательности шагов в направлении формирования региональной структуры безопасности;

определение модальностей (организационных рамок) работы.

Вторым шагом могло бы стать проведение международного общественно-политического форума для утверждения упомянутых предложений. Участие в такого рода форуме должны были бы принять специалисты по Ближнему Востоку, политические, общественные и религиозные деятели. В рамках этого мероприятия важно было бы получить определенные результаты, в частности по такому вопросу, как пути реанимации арабо-израильского мирного процесса, нахождение новых организационных форм «подвода» его участников к компромиссным развязкам.

Третий шаг – передача заинтересованным сторонам – государственным структурам пакета документов, разъясняющих существо указанной концепции.

Четвертый шаг – созыв представительной международной конференции по всеобъемлющему урегулированию на Ближнем Востоке с участием как независимых экспертов, так и представителей властных структур заинтересованных государств.

В рамках конференции можно было осуществить формирование рабочих групп по ключевым аспектам региональной безопасности:

выработка общерегионального документа (Хартия региональной безопасности), регулирующего взаимоотношения между расположенными здесь странами;

проблема формирования общерегиональных органов поддержания мира и обеспечения безопасности. Как представляется, речь могла бы идти о Региональном совете безопасности с участием всех расположенных здесь стран, а также внерегиональных спонсоров – членов «большой восьмерки» и постоянных членов СБ ООН;

проблема формирования единого экономического пространства, разработка общерегиональных проектов (энергетика, водоснабжение и т.п.).

Пятый шаг – созыв Международной конференции для принятия итоговых документов, в том числе Хартии (Кодекса) поведения стран региона.

В рамках работы конференции можно было бы – уже на новой платформе – вернуться к проблеме создания надежных инструментов поддержания мира и безопасности в регионе. В этом плане можно было предложить создание Центра миротворчества, формирование миротворческих бригад (представляет интерес, что африканские страны уже в практическом плане работают над реализацией такой задачи и имеют неплохой задел идей в этой сфере). Следовало бы также создать Центр мониторинга для осуществления функций контроля за выполнением совместных соглашений и договоров в сфере безопасности.

Как представляется, параллельно с формированием вышеупомянутых механизмов совершенно новые возможности могли бы появиться в сфере экономики. По-видимому, такие механизмы должны включать все страны «расширенного региона». По-видимому, арабским странам следовало бы объективно проанализировать – с практической точки зрения – все «за» и «против» их тактики экономического бойкота Израиля, обсудить с точки зрения своих же интересов, что способно принести «дозированное» подключение Израиля к общерегиональным объектам в сфере энергетики, экологии и т.п. Возможно, что новая тактика в этой сфере могла бы – помимо всего прочего – дать весьма мощный стимул для проявления еврейским государством большей кооперабельности, укрепило бы «лагерь мира», подорвало бы влияние наиболее жестко настроенных политических сил и группировок как в стане арабов, так и в Израиле.

Из досье «НВО»

Андрей Глебович Бакланов родился в 1947 г. После окончания Московского государственного института международных отношений в 1969 г. – на работе в Министерстве иностранных дел СССР. Являлся советником-посланником посольства Российской Федерации в Египте, заместителем директора департамента Ближнего Востока и Северной Африки МИД России. В 2000–2005 гг. – Чрезвычайный и Полномочный Посол РФ в Саудовской Аравии. Входил в состав российских делегаций на мероприятиях, проводившихся в рамках ближневосточного мирного процесса. Автор более 160 научных работ и публикаций в СМИ по вопросам международных отношений. Награжден медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени.