Евгений Москвин Разгар лета для каждого кадрового офицера – своеобразный рубеж, связанный с надеждой на возрождение его социального и профессионального статуса. Именно летом, два года назад, в 1997 г. президент – Верховный главнокомандующий Борис Ельцин, проведя коренную реорганизацию руксостава Минобороны, твердо и решительно заявил, что отныне начинается реальная военная реформа, а все, что было до того – вывод войск из Восточной Европы, сокращения в соответствии с международными соглашениями, введение новой формы одежды, – не более чем видимость реформирования, в лучшем случае – подготовка к настоящему делу.
Весьма примечательно, что президент Борис Ельцин 2 июля, но уже этого года, провел в том же Министерстве обороны совещание с генералитетом, на котором подводились итоги реформирования. Совещание было закрытым. Участники хранили молчание о том, что и как обсуждалось. Признак недобрый.
Вспомним 1997 г.: долго и мучительно рождался трехстраничный проект Концепции военной реформы – более двух месяцев. Через год появилась «Концепция (основы) государственного строительства Вооруженных сил РФ до 2005 года» на 31-й странице, где все сплошь заполнено директивами наподобие приснопамятных решений очередных съездов партии – без соответствующих расчетов и плана согласованности реорганизационных мероприятий, без всякой детализации и конкретизации, тем более без указания ответственных за выполнение тех или иных пунктов плана, т.е. без всех тех элементов, которые характеризуют глубоко продуманный и выверенный документ.
Главный показатель военного реформирования, как определили президент, а следом за ним министр обороны и начальник Генерального штаба, – это решение социальных проблем военнослужащих при качественно новом состоянии Вооруженных сил в целом.
И что же? Сегодня офицер осознает, что в соответствии с высочайшими планами реорганизации его уже довели до завершения второго этапа военного реформирования. Теперь еще год-другой, и все должно быть хорошо. Но что-то не верится после того, как пройдено полпути в реформировании. Задержки с выплатой денежного содержания стали устойчивыми: не все военнослужащие получили положенные деньги за май. Тринадцатую зарплату за минувший год еще не видел никто, хотя обещано было ее выдать до 1 июля текущего года. Дополнительные виды денежных надбавок задерживаются от полугода до двух лет. Квартирная проблема как бы законсервирована, несмотря на введение программы жилищных сертификатов, – как было два года назад 90 тыс. бесквартирных офицеров и прапорщиков и столько же нуждающихся в улучшении жилищных условий, так эти цифры не изменились и по сей день. Иначе говоря, качественных изменений в социальном плане не отмечается.
Может, они просматриваются в вопросах боевой подготовки службы войск? Сокращений произведено немало, но эта линия и до лета 1997 г. была признана не имеющей ничего общего с военным реформированием. Укрупнялись Ракетные войска стратегического назначения, поглощая военно-космические силы и противоракетную оборону. Военторг, можно сказать, прекратил свое существование, военно-строительные и строительно-дорожные части практически выведены из структуры Вооруженных сил. Сократили все, что и без того умирало в условиях недофинансирования. С ПВО страны тоже разобрались решительно, пренебрегая при этом опытом Великой Отечественной. Ее слили с ВВС, раздали по военным округам. В новые военные округа при большом противодействии стремятся втиснуть формирования МЧС, погранвойск, других силовых структур. Сами Сухопутные войска сокращены настолько, что практически лишились организационной самостоятельности – вместо главкомата ими руководит не то аппарат Минобороны, не то Генштаб.
В Министерстве обороны уверяют, что качество управления войсками повысилось. Наверное. «А во всем остальном?» – задается вопросом офицер в войсковой части. Нормальной боевой учебы и тренировок как не было, так и нет – все с надрывом, горючего нет, запчастей нет. На его командном уровне «управляемость» даже ухудшилась: у подчиненных головы заняты больше проблемами, как выжить самим и их семьям, а отнюдь не службой.
Проводимые мероприятия не вскрыли и один из существенных источников реформирования: дополнительные средства на оборону. Время от времени появляются данные о некой экономии в результате оргштатных мероприятий. Но где они, эти средства, задается вопросом среднестатистический офицер, во благо которого и ведется реформа. Не видит он их ни у себя в воинской части или учреждении, ни дома. И Минобороны ставит вопрос об увеличении бюджетного финансирования, не полагаясь более на «внутренние резервы». Иначе говоря, реформа остается только по названию, а не по существу, ибо качественных изменений в лучшую сторону (т.е. революционного скачка, отличающегося от эволюционной модернизации Вооруженных сил) так и не произошло.
Наверное, и не могло произойти при отсутствии четкой программы, без четких целей. А значит, в дальнейшем по-прежнему будут эмпирические искания: например, создавать ли Объединенное главное командование стратегических сил сдерживания, целесообразно ли виды ВС делить по «среде обитания» – суша, воздух–космос, море – или по их боевому предназначению, до какой степени интегрировать внутреннюю структуру военных округов, многие другие проблемы. Конца топтанию на месте не видно. Но отчетливо просматривается влияние отдельных личностей на ход военной реорганизации, проталкивающих свои видовые интересы.
Придаст ли новый импульс военной реформе последняя встреча президента – Верховного главнокомандующего с генералитетом? Об этом остается только гадать, пелена секретности непроницаема, гласность в военной реформе недопустима. Значит, рассчитывать на прорыв в этой сфере пока не приходится. Очень хотелось бы ошибаться, но факты и тенденции – упрямая вещь.
