Военная стратегия – дело коллегиальное

Прежде всего необходимо отметить, что ни в Соединенных Штатах, ни в Североатлантическом альянсе нет единого документа, содержащего все положения военной доктрины. Более того, сам термин «доктрина» на Западе имеет несколько иной смысл, чем в России. Его употребляют преимущественно либо на уровне видов вооруженных сил и даже их компонентов, либо для обозначения одного из направлений реализуемой военной политики, прибавляя к этому термину фамилию соответствующего политического деятеля (например, «доктрина Монро», «доктрина Трумэна» и т.п.).

Военно-политический курс и военная стратегия США и НАТО, официальные взгляды их руководства на строительство и применение вооруженных сил находят отражение в комплексах документов, которые в совокупности содержат все положения, имеющиеся в отечественной военной доктрине. В принципиальном плане эти документы имеют общую направленность, структуру и содержание. Причем к настоящему времени сложилась система, в которой требования американских документов к обеспечению национальной безопасности и применению с этой целью вооруженных сил почти автоматически становятся стандартами НАТО, что обусловлено лидирующими позициями Соединенных Штатов в этом союзе. Вместе с тем военная теория США развивается в тесном взаимодействии с военной наукой других ведущих стран блока.

ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО НА ЧУЖОЙ ТЕРРИТОРИИ

Геополитические и геоэкономические аспекты военной доктрины США (в отечественном понимании данного термина) изложены в «Стратегии национальной безопасности», военно-политические – в «Стратегии национальной обороны», а военно-стратегические – в «Национальной военной стратегии».

Военно-политический курс Соединенных Штатов определяется президентом страны в документе «Стратегия национальной безопасности США», регулярно издаваемом в двух версиях – открытой и закрытой. Ныне этот курс разрабатывается и реализуется на основании предпосылки о том, что Америка является и в обозримой перспективе должна оставаться единственной сверхдержавой, глобальным лидером, имеющим право единолично формировать такие условия международной обстановки, которые бы в максимальной степени способствовали продвижению ключевых интересов Вашингтона в различных странах и регионах.

При определении основных направлений военной политики американская администрация исходит из того, что интересам национальной безопасности Соединенных Штатов в настоящий момент угрожают в первую очередь деятельность международных террористических организаций, распространение оружия массового поражения и средств его доставки, экономические «вызовы» и такие транснациональные проблемы, как нелегальная торговля оружием, неконтролируемая миграция населения, распространение наркотиков и ухудшение состояния окружающей среды.

В этих условиях военно-политический курс Вашингтона направлен на сохранение лидирующего положения Соединенных Штатов в мире и опирается на боевую мощь вооруженных сил.

Анализ официальных документов и, самое главное, практических шагов американского военно-политического руководства позволяет сделать вывод, что США готовят свои вооруженные силы главным образом не к отражению крупномасштабной военной агрессии, а преимущественно к войнам со «странами-изгоями», причем на их территории. К таким странам, которые считаются наиболее вероятными противниками, американское руководство причисляет различные государства по своим достаточно размытым критериям.

Примечательно, что предыдущие американские президенты формально демонстрировали неприятие возможности достижения целей национальной безопасности превентивной войной. Поэтому нигде на страницах «Стратегии национальной безопасности» нельзя было найти фразу о «превентивной войне», являющейся ныне основой национальной политики США, получившей неофициальное название по имени главы американской администрации – «доктрина Буша».

Впервые эта политическая доктрина была открыто выдвинута в выступлении президента США 1 июня 2002 года перед выпускниками военной академии в Вест-Пойнте. Джордж Буш сформулировал свою политику следующим образом: «Война с терроризмом не может быть выиграна в обороне. Мы должны вступить в сражение с врагом, разрушить его планы и начать противоборство с худшими угрозами до того, как они появятся».

Закрепление этой философии в официальной политике произошло с выходом в свет «Стратегии национальной безопасности США» в сентябре 2002 года. В ней, в частности, заявлено: «Соединенные Штаты не могут больше полагаться исключительно на ответные действия┘»

Программа практических мероприятий, предусмотренная «доктриной Буша» и ее сторонниками, гораздо более амбициозна, чем простое сдерживание угрозы. Ее первоочередной и ближайшей целью стало коренное изменение военно-политической обстановки в целом ряде ключевых регионов мира, прежде всего – на Большом Ближнем Востоке, естественно, в выгодном Соединенным Штатам русле. Сторонники этой доктрины считают, что поскольку аборигены уважают только волевые решения и власть, а принятие полумер будет признаком слабости, США должны продемонстрировать свою готовность к решительным действиям.

Ожидалось, что разгром саддамовского Ирака положит конец терроризму и существенно ослабит угрозу Израилю – основному региональному союзнику Вашингтона, точно так же, как свержение режима исламских радикалов в Афганистане даст импульс мирному развитию этой страны. Однако в реальности действия стран Запада произвели обратный эффект: этот регион стал еще более «взрывоопасным».

Тем не менее в новой «Стратегии национальной безопасности», опубликованной Белым домом весной 2006 года, сохраняются принципиальные установки «доктрины Буша» – намерение американской администрации обеспечить подавляющее военное превосходство Соединенных Штатов над любым потенциальным противником и готовность к нанесению превентивных ударов в порядке осуществления своего права на самооборону, которое Вашингтон трактует исходя из своих собственных критериев.

Нет признаков коррекции позиции американской администрации в отношении регионального конфликта и в озвученной в середине января президентом Бушем специально разработанной так называемой стратегии для Ирака: традиционное наращивание военной мощи в регионе и все те же силовые методы убеждения.

УСТАНОВКИ ДЛЯ ПЕНТАГОНА

«Доктрина Буша» получила основательное подкрепление в виде двух концептуальных документов вооруженных сил: «Стратегия национальной обороны США» и «Национальная военная стратегия США».

«Стратегия национальной обороны США» первоначально была издана Пентагоном как составная часть закрытых «Указаний по стратегическому планированию». В открытом варианте она увидела свет 1 марта 2005 года. Этот отдельный программный документ, подготовленный с учетом опыта боевых действий в Афганистане и Ираке, стал основой плана реализации военной политики США в период второго президентского срока Джорджа Буша-младшего.

Аналитики, конечно, в первую очередь обратили внимание на новую классификацию угроз безопасности страны, а по сути – силовому доминированию США в мире. Здесь наряду с традиционными угрозами, обусловленными наличием у других государств потенциала ядерного сдерживания и сил общего назначения, способных оказать США сопротивление в ходе вооруженных конфликтов, фигурируют угрозы «асимметричные» и «катастрофические», а также обусловленные потенциальной способностью ряда государств в будущем оспорить доминирование США в военной области (к таковым Вашингтон относит в первую очередь Китай и Россию, что, кстати, и не скрывается).

С учетом комплексного характера современных угроз, а также стержневой установки на построение эффективной «эшелонированной» обороны США Пентагоном сформулированы соответствующие стратегические задачи, которые предполагается решить через адаптацию своего военного потенциала к новым вызовам с целью убедить вероятных противников в нереализуемости планов нанесения ущерба национальным интересам Америки. В случае неблагоприятного развития ситуации включаются механизмы демонстрации силы и, если это не принесет нужного результата, ВС Соединенных Штатов должны нанести сокрушительный удар «там и тогда, где и когда это требуется».

В «Стратегии национальной обороны США» дается установка на то, чтобы одновременно с обеспечением надежной обороны территории страны иметь возможности для четырех операций сдерживания, двух крупных военных кампаний, одна из которых должна завершиться «молниеносной и результативной» победой, а также серии менее масштабных спецопераций.

Иначе говоря, из этой установки следует, что под прикрытием мобилизации усилий на борьбу с терроризмом, наркобизнесом и т.д. Вашингтон осуществляет тривиальное наращивание боевого потенциала вооруженных сил США на основе достижений военно-технической революции, главным образом для ведения конвенциальных (традиционных) войн. При этом современная ядерная стратегия Соединенных Штатов подтверждает возможность применения ядерного оружия в ходе ведения военных действий, естественно, конвенциальных, так как очевидно, что в борьбе с террористами использовать ЯО нерационально.

В «Национальной военной стратегии США» конкретизируются положения «Стратегии национальной безопасности США» и «Стратегии национальной обороны США», определяются адаптированные к современным вызовам руководящие принципы планирования и проведения боевых операций. Новая редакция этого документа во многом была вызвана к жизни тем, что в начале XXI века американские военные аналитики выявили несоответствие вооруженных сил США потребностям будущего.

Для того чтобы ВС были способны решать любые возникающие задачи, планируется значительно расширить их боевые возможности. При этом упор делается на развитие таких характеристик, как гибкость, решительность и интеграция. Основными требованиями к боевому применению вооруженных сил названы: объединение видов ВС в единое целое (концепция «объединенности»), способность проводить действия экспедиционного характера, образование из систем управления и тыла единой сети, децентрализация действий, адаптивность планирования, превосходство в быстроте и качестве принятия решений, высокая поражающая мощь.

В целом строительство и применение американских вооруженных сил в ближайшие годы будет осуществляться на основе «Национальной военной стратегии США», «Стратегии национальной обороны США», «Всестороннего обзора состояния и перспектив развития ВС США», «Обзора состояния и перспектив развития ядерных сил», объединенных оперативно-стратегических концепций и целого ряда других документов, предусматривающих использование новой модели, ориентированной не на противодействие конкретному противнику, а на весь спектр возможных (даже гипотетических) угроз будущего.

Одновременно прослеживается явный сдвиг в сторону тщательной проработки вопросов коалиционных действий в военных конфликтах. Эта тенденция стала особенно заметна после известных неудач США в постконфликтном урегулировании в Ираке, Афганистане и даже в бывшей Югославии.

В настоящее время, используя информационные, дипломатические и другие возможности, Соединенные Штаты все настойчивее пытаются, что называется, «размазать ответственность», придать своим силовым акциям международный и легитимный характер. В этом смысле военно-политическая организация НАТО является наиболее удобным инструментом для легализации американских планов по глобальному переустройству мира.

КОРРЕКТИРОВКА СТРАТЕГИИ

Развитие доктринальных взглядов НАТО на характер будущих войн и систему безопасности можно проследить на примере эволюции стратегической концепции блока. Однако нет нужды останавливаться подробно на концепциях 1954 и 1963 годов ввиду очевидности их направленности на противоборство с СССР и Варшавским договором. Есть смысл начать со стратегической концепции 1967 года, так как в ее основе, как и в основе последующих коалиционных концепций 1991 года и ныне действующей – от 1999 года, – лежит так называемая стратегия гибкого реагирования, которая предусматривает ведение всеобщей ядерной и ограниченной войн. Ограниченная война здесь рассматривается как ступень перерастания любых военных действий во всеобщую ядерную войну.

Сравнительная оценка основных положений концепций НАТО 1967, 1991 и 1999 годов показывает, что между ними нет существенных, принципиальных расхождений. В то же время, проследив имеющиеся различия, можно понять стратегические цели НАТО и вскрыть направленность практических действий альянса в ближайшие 10–15 лет.

Кардинальные геополитические изменения в мире в конце ХХ века вынудили Североатлантический союз скорректировать основные политические принципы своей деятельности.

Например, принцип «Оборона», сформулированный в концепции 1967 года как «наращивание военного и экономического потенциала блока с целью отражения агрессии против любого государства альянса», был расширен в концепции 1999 года предложением: «главным инструментом достижения политических целей альянса в XXI веке является мощь ОВС блока». Зато принцип «Диалог» не претерпел изменения и по-прежнему подразумевает «проведение курса на снижение международной напряженности, но с позиции силы».

Принцип «Сотрудничество» сформулирован в концепции 1991 года как «развитие всесторонних связей со странами Центральной и Восточной Европы, Балтии и СНГ». Характер связей ставится в зависимость от внутренней и внешней политики этих государств и допускает применение силового давления со стороны альянса. В стратегической концепции НАТО 1999 года принцип расширен выражением: «инструментами реализации принципа являются программа «Партнерство ради мира» и концепция «многонациональные оперативные силы».

Стратегические концепции 1991 и 1999 годов являются последовательными программами альянса по глобализации его функций. Так, цель НАТО в 1991 году определялась следующим образом: «Защита свободы и безопасности всех членов альянса политическими и военными средствами в соответствии с принципами Устава ООН». А в 1999 году – теми же словами, но уже без упоминания основополагающего документа Организации Объединенных Наций.

Основной задачей НАТО в 1991 году являлось обеспечение основы для безопасности в Европе путем развития демократических систем и разрешения спорных вопросов мирными средствами, а в 1999 году – то же самое, но уже в расширенном Евроатлантическом регионе.

Источниками угроз в 1991 году являлись неопределенность и риски, способные привести к возникновению кризисных ситуаций различного характера, затрагивающих интересы альянса; наличие мощных ядерных сил за пределами зоны ответственности НАТО; распространение ОМП и средств его доставки, технологий двойного назначения; международный терроризм, нарушение потоков жизненно важных ресурсов. В 1999 году к ним добавились такие источники угроз, как резкое обострение внутриполитической обстановки в государствах вследствие провала социально-экономических реформ, дезинтеграция отдельных стран, попрание прав человека, нарушение функционирования телекоммуникационных и информационных систем, неконтролируемая миграция населения.

Расширение блока в 1991 году не упоминалось, а в концепции 1999 года уже подчеркивается, что «НАТО остается открытой организацией для вступления новых членов, прием которых будет осуществляться в том случае, если такой шаг будет отвечать политическим и стратегическим интересам стран-участниц».

ТАМ, ГДЕ НЕОБХОДИМО...

Изменились принципы строительства и применения вооруженных сил альянса. Так, в соответствии с концепцией 1991 года, общая численность Объединенных ВС НАТО и их боеготовность должны были снижаться. Однако в 1999 году тезис о сокращении личного состава воинских контингентов блока уже отсутствовал.

В 1991 году считалось, что «дислокация войск (сил) в мирное время должна обеспечивать достаточное военное присутствие на всей территории НАТО», а в 1999 году к этому добавляется: «...а также за пределами национальной территории и территориальных вод – там, где они будут необходимы с учетом развития военно-политической обстановки». Иными словами, следует забыть о статьях 5 и 6 Вашингтонского договора 1949 года, ограничивавших зону ответственности блока территориями и территориальными водами лишь стран-членов. Яркий пример этого – далекий от Европы Афганистан, где операция осуществляется под официальным руководством НАТО.

По вопросу ядерного оружия, что само по себе весьма примечательно, существенных изменений взгляды НАТО не претерпели, то есть все осталось, как в годы холодной войны.

В целом коалиционная военная стратегия, несмотря на произошедшие геополитические изменения, сохранила свою экспансионистскую сущность, заключающуюся в расширении своего влияния в мире и использовании при этом возможности силового и угрожающего воздействия.

Военно-политическое руководство Североатлантического альянса не скрывает, что основными факторами, влияющими на состояние и развитие военного потенциала блока, являются «политическое состояние мирового сообщества, оперативно-стратегическая обстановка, а также запасы и распределение ресурсов на глобальном уровне». Это подтверждается и заявлением генерального секретаря блока Яапа де Хооп Схеффера перед недавним саммитом НАТО в Риге: «...необходимо обсудить вопрос о том, какую роль Североатлантический альянс сможет сыграть в решении задачи контроля за энергопотоками на глобальном уровне. НАТО – это не Европейский союз, не Международное энергетическое агентство, но эта организация может внести свой вклад в решение ряда проблем. Тем более что обеспечение «свободного энергетического снабжения» всегда было одним из ее приоритетов┘». Другими словами, перед НАТО стоит задача закрепиться в регионах существующих и перспективных месторождений энергоресурсов и путей их транспортировки.

В течение ближайших 10–15 лет руководство Североатлантического блока намерено проводить курс на трансформацию альянса, но она не предусматривает превращения НАТО из военно-политической в политико-военную организацию, о чем когда-то шли разговоры. Напротив, в среднесрочной перспективе должна еще более окрепнуть силовая составляющая блока, что позволит ему проводить одновременно несколько основных и несколько меньших по масштабу операций как на периферии (на флангах) альянса, так и на стратегическом удалении. В связи с этим НАТО потребуется достаточно большое количество полностью готовых к развертыванию мобильных сухопутных частей, а также морской и воздушной компоненты.

Частные вопросы коалиционного военного строительства, включая особенности применения вооруженных сил стран – членов НАТО, находят отражение и в других не менее важных коалиционных документах, включая в том числе отработанные, согласованные и утвержденные национальными представителями различные системы союзных уставов, наставлений, инструкций и т.п.

Таким образом, есть основания констатировать факт наличия сложившейся западной школы разработки военно-доктринальных, во многом (концептуально) схожих с отечественными, положений, однако рассредоточенных – в силу традиций и отлаженного механизма принятия военно-политических и бюджетных решений – среди целого ряда документов. Это в известной степени создает некоторые трудности с точки зрения вскрытия сущности и содержания военной политики Запада. Хотя в целом, как говорится, судят не по словам, а по делам.