Виталий Цымбал Недавно новый заместитель министра обороны России по вооружению генерал армии Николай Макаров начал знакомство с научными учреждениями МО. Хочется надеяться, что за этим последуют дела, которые помогут нашим военным научно-исследовательским организациям наконец-то подняться на уровень современных требований.
ЭРА ПРИМИТИВИЗАЦИИ
О том, что человечество вступило в новую историческую эпоху – экономики знаний, наслышаны все. И не случайно в Министерстве обороны могущественнейшей из современных держав – США – имеется знаменитый Департамент перспективных исследовательских проектов, а также сеть великолепно оснащенных исследовательских центров и лабораторий, в которых работает большое количество высококвалифицированных (и потому высокооплачиваемых) сотрудников.
Министерство обороны Великобритании, обладающее меньшими, чем Пентагон, возможностями, формулирует для себя следующую задачу – недопущение отставания от мировых научно-технических достижений в важнейших, ключевых областях. Но соответствующие научные учреждения, научные кадры тоже находятся в центре внимания государства.
В других странах проблемы высокотехнологичного обеспечения обороноспособности тоже считаются приоритетными, а все специалисты, которые занимаются военной наукой и техникой, относятся к элитной части общества.
А каково отношение к научно-техническому прогрессу в российском Минобороны?
Во-первых, оно, к сожалению, сохранило многие недостатки советского периода, в последние годы которого лабораторная база военных научно-исследовательских организаций (НИО) не укреплялась, натурные исследования заменялись математическим моделированием, не подкрепленным регулярными экспериментами. Влияние НИО на военно-техническую политику ослабевало. Непомерное ужесточение режима секретности привело к организационной и информационной разобщенности военных вузов, НИО и войск. У военнослужащих, обнаруживших недостатки вверенного им оружия и готовых высказать свои рекомендации, не было для этого возможностей, а многие исследователи, оказавшиеся в НИО, минуя службу в войсках, не ведали о скрытых изъянах техники и потребностях армии, продолжали «творить перспективы».
Во-вторых, до сих пор сказываются последствия начавшегося в 1992 году шараханья от прежней работы по чрезмерному развитию вооружений в сторону оголтелой демилитаризации экономики и примитивизации представлений о боеспособности армии. На экранах наших телевизоров вместо современной военной техники и воинов, в совершенстве владеющих ею, появились крепкие парни, способные разбивать кирпичи и доски любыми частями своего тела. Из этих показов следовало, что для их боевой подготовки нужны не знания и высокотехнологичное производство, а всего лишь кирпичный заводик и лесопилка рядом с воинской частью.
Бюджетные средства сокращались быстрее, чем численность армии. Начались процессы обнищания личного состава, коммерциализации военного ведомства и деградации военной науки одновременно с деградацией всей военной организации.
Лишь после того, как сепаратизм и бандитизм вкупе с международным терроризмом выплеснулись за пределы Чечни, военно-политическое руководство государства осознало реальные условия и потребности обеспечения военной безопасности страны. Но воздать должное надо не столько высшим эшелонам власти, сколько военнослужащим, самоотверженность которых спасла Россию от развала. А также энтузиастам военной науки, которые трудились, несмотря на безразличие к их судьбе высокопоставленных чиновников. Оборонно-промышленный комплекс России был спасен за счет экспорта вооружения и военной техники. А при создании новых образцов ВВТ в ряде случаев военные научно-исследовательские организации брали на себя даже головную роль в опытных конструкторских работах.
РАБОТАТЬ НЕКОМУ
Автор данной статьи, отдавший часть своей жизни службе в войсках, а часть (большую) – работе в НИИ Минобороны, естественно, не может оставаться в стороне от событий, протекающих в сфере российской военной науки. Общаясь с коллегами (военнослужащими и гражданскими научными сотрудниками), приходится слышать о всплеске новых бед и трудностей, с которыми они сталкиваются. Думается, что зарубежные исследователи даже представить себе не могут, на какие условия существования и трудности в творческой деятельности обрекают своих военных ученых высокопоставленные российские чиновники. Вот лишь некоторые беды НИО.
Фактически – после перехода большинства военных научно-исследовательских организаций из категории ФГУП в категорию государственных учреждений – подорваны договорные основы их взаимоотношений с заказчиками и соисполнителями исследований (в том числе из предприятий ОПК); НИО для выполнения порученных им работ не могут привлечь на заинтересовывающих условиях организации оборонно-промышленного комплекса и, наоборот, сами не заинтересованы быть «бескорыстными» соисполнителями их работ, что для пользы дела зачастую просто необходимо. Заодно пропали возможности оперативного решения хозяйственных вопросов и, главное, обновления лабораторной, исследовательской базы НИО за счет прибыли.
Руководители научно-исследовательских организаций уже не могут стимулировать труд своих сотрудников, выплачивать им вознаграждение за увеличенный объем и, главное, за качество выполненных работ. Слова о том, что «офицер беден, но честен», снова обрели для военных исследователей свой зловещий смысл.
А ведь такое отношение к военным ученым и исследователям будет иметь печальные последствия. Уже сейчас дошло до того, что некоторые научные направления в НИО Минобороны только обозначаются, поскольку теми силами, которые остались после всех реформ, трудиться с отдачей просто невозможно. Один из примеров тому прозвучал на конференции во Всероссийском институте межотраслевой информации, проходившей в конце 2006 года. Речь на ней шла о проблемах каталогизации и стандартизации продукции военного назначения. Система каталогизации этой продукции – важнейший инструмент унификации, сокращения типажа составных частей ВВТ, информационного обеспечения органов военного управления, средство контроля и т.п. Если в Министерстве обороны США этой проблемой занимается более 2500 человек, то у нас вряд ли наберется 200. Поэтому у американцев каталогизировано 16 млн. предметов поставки (от самолета до гайки), у нас – чуть более 200 тыс.
Или другой пример, прозвучавший на той же конференции. В связи с появлением Федерального закона № 184 «О техническом регулировании», а также постановления правительства РФ (2005 год) «О стандартизации оборонной продукции┘» пересмотру в России подлежат более 800 стандартов. Однако подразделений по стандартизации в НИО Минобороны России практически не осталось, а в тех, что уцелели, квалифицированных сотрудников можно пересчитать по пальцам.
ЯВНОЕ И ТАЙНОЕ
Известна восточная мудрость – «Колодец поздно копать, когда начала мучить жажда». Не хочется так думать, но когда наших руководителей начнет мучить «научная жажда», утолять ее будет некому. И тогда уже вкладывать в институты деньги, насыщать людьми будет поздно – научная школа формируется многими годами.
Не все НИО попали в такое положение. Некоторые, где лабораторная база и подбор специалистов были признаны нашими управленцами уникальными, пока еще остались в категории федеральных государственных унитарных предприятий. Но опасна тенденция. Вместо того чтобы укреплять все нужные научно-исследовательские организации Минобороны современной аппаратурой, оборудованием, насыщать кадрами высшей квалификации, организовать ротацию кадров (охватив ею войска, вузы, НИО), наладить информационный обмен знаниями и опытом на основе современных технических средств, специалистов НИО ставят в двусмысленное положение. Надо или превращаться в «бумажных тигров», продуцирующих только проекты документов, которые должны были бы делать сами чиновники, или идти на нарушения, строить «серые» схемы взаимодействия.
Ну а если в Минобороны есть ненужные НИО, то от них надо избавляться и перебрасывать силы и средства на актуальные направления деятельности. Но, конечно же, делать это только после тщательного анализа и всестороннего обоснования. И с привлечением независимых экспертов, при всем уважении к ученым регалиям чиновников и к требованиям соблюдения государственной тайны.
Проявит ли себя в этом качестве Военно-технический комитет Генштаба или какой-либо другой орган – думается, вопрос второстепенный. Эффективность деятельности НИО МО надо повышать в любом случае, причем в рамках правового поля и при легитимном стимулировании военно-научного труда.
В связи с этим напомним еще об одном новшестве последних лет, направленном на повышение эффективности всех видов бюджетных расходов. С 2004 года чиновники в РФ заговорили о так называемом «бюджетировании, ориентированном на результат», сокращенно БОР. По сути, в нем для военных исследователей ничего нового нет. Речь идет о программно-целевом планировании в сочетании с рациональным текущим, оперативным управлением и обязательным контролем не только за расходованием средств, но и за полученными результатами, а значит – при их количественном сопоставлении – и за эффективностью расходов. Казалось бы, в этих условиях должны возрастать и требования к научным обоснованиям всех программ, планов, бюджета, к качеству используемых при этом методов, к точности оценок. О новой системе бюджетного планирования после ряда высказываний Верховного главнокомандующего поговорили – было дело – и в Минобороны, в частности, начальник службы экономики и финансов.
И как же выглядит сейчас управление расходами? Управление военно-экономических обоснований и исследований организует и проводит исследования в области экономики и финансов Вооруженных сил, а также отвечает за разработку методологии обоснования затрат на оборону и формирование военного бюджета. В то же время разработка программ и планов военного строительства, развития вооружений, оценки их эффективности, боеспособности войск идет под присмотром Военно-научного комитета. А кто же анализирует и оценивает общие результаты на единой научной основе?
Частный вопрос, но, конечно же, радует: Управлением военно-экономических обоснований и исследований не забыты проблемы денежного довольствия, заработной платы и социального обеспечения военнослужащих. Но только в одном смысле. Теперь всем ясно, какой же орган обосновал такую политику материального вознаграждения за ратный труд, при которой разрыв в размерах денежного довольствия лиц, проходящих военную службу по контракту, превысил 15-кратный уровень, а распределение денег в структурах МО определяется не деловым вкладом (тем более не научным), а принадлежностью к центральному аппарату. В состав коего, кстати, входят и сами обоснователи этой политики.
Что касается отношения к результатам научных исследований, то не видно, чтобы кто-то в Минобороны их ценил, кроме засекречивающих органов, получающих за это надбавку к должностному окладу. Любопытно, что судя, например, по материалам книги «Вооруженные Силы РФ-2006» заказывают НИОКР от имени Минобороны одни органы, а реестр полученных новых знаний и технологий, включая так называемые результаты интеллектуальной деятельности (РИД), ведет другой, контрольно-надзорный орган – Федеральная служба по оборонному заказу. Но в таком случае возникает следующий ряд вопросов. Как же и кем решается проблема межвидового и межотраслевого использования РИД, передачи их в гражданскую экономику? Кто ведет другой реестр – новых знаний оборонного значения, полученных специалистами Российской академии наук по заказу Минобороны, и как распоряжается их использованием? А главное – где хранятся и как используются результаты исследований, выполненных в НИО МО?
Точные ответы на эти вопросы – тайна. Но из собственной прошлой деятельности и из нынешнего общения с коллегами следует, что внимания к проблемам внедрения научно-технических достижений, к их рациональному использованию и в советское время со стороны военачальников не было, и сейчас нет. А должно быть.
Как следствие – нет должного внимания вообще к роли науки и роли ученых, заложивших основы отечественной научной школы даже по самым близким к военному делу научным дисциплинам.
Дальнейшая судьба НИО, подведомственных Минобороны России, является серьезнейшей проблемой. Тут есть над чем призадуматься Анатолию Сердюкову, кстати, кандидату экономических наук. Однако и другие органы власти, в частности Минобрнауки, а также фундаментальная наука РАН, общественность, прежде всего – объединения ученых, должны понять сами и объяснить руководству: с потерей научного потенциала военных НИО Россия потеряет многое.
Скоро опубликуют бюджет. Тогда узнаем, если не окажется все засекреченным, сколько средств будет выделено на военную науку – в соответствии с принципами экономики знаний.
