Сергей Печуров
Понятно, почему военные профессионалы не любят войну...
Фото Reuters
В течение последних полутора десятилетий многие отечественные политики и эксперты устно и письменно сетуют: и почему, мол, у нас в стране никак не складываются такие же отношения между гражданским обществом и военной организацией государства, как на Западе, например – в США. Между тем англосаксонская модель управления вооруженными силами, которая действует и в Соединенных Штатах, развивалась на протяжении по крайней мере двух веков. В результате профессиональные военные занимают специфическое, исторически определенное им место в системе общественных отношений. При этом главные характерные черты, присущие именно англосаксонскому офицерству, в том числе высшему (генералитету), одновременно и весьма оригинальны, и типичны для данной социальной группы в других государствах.
НА ФОНЕ РОЖДЕНИЯ И СТАНОВЛЕНИЯ ПРОФЕССИИ
Профессия офицера в современном понимании ее сути является продуктом XIX столетия. Вместе с тем следует подчеркнуть, что процесс формирования офицерского корпуса как сообщества военных профессионалов, даже в передовых европейских странах, протекал с разными темпами, задержками и порой даже скачкообразно. Причем именно в Великобритании в XIX веке главенством парламента во всех основных вопросах развития вооруженных сил и подготовки офицерских кадров завершились неоднократные попытки, иногда удачные, иногда нет, вовлечения армии в политическую борьбу.
Сложившаяся британская, или, как позже ее стали называть, англосаксонская, система формирования офицерства как отдельной социальной группы была естественным образом перенесена в колонии туманного Альбиона, прежде всего – в североамериканские, скопирована отцами-основателями США и, повторяя с некоторым отставанием те же проблемы, что и у британцев, в конце концов оформилась в аналогичный европейским национальный офицерский корпус.
Существенной особенностью при становлении профессиональных военных в США был так называемый «конституционный фон», который во многом определил на перспективу формировавшийся менталитет американского офицерства. Это – беспрецедентный гражданский контроль над вооруженными силами в целом и генералитетом в частности. Если отцы-основатели Соединенных Штатов и авторы американской Конституции первоначально даже не задумывались о возможности выхода военных из-под опеки гражданского общества при всеобщей одухотворенности населения, добившегося независимости в ходе долгой борьбы, то по мере обособления офицерства в отдельную касту такая проблема начала вырисовываться все более четко.
Американские руководители пришли к выводу о необходимости разделения власти в вопросах контроля и управления вооруженными силами. Считалось, что если федеральное правительство монополизирует власть над ВС, то относительная самостоятельность штатов окажется под угрозой; если президент монополизирует управление военной машиной страны, он будет представлять серьезную опасность для законодателей, то есть Конгресса. Поэтому контроль над вооруженными силами постепенно был фрагментизирован и в известном смысле «размыт» между всеми властными институтами США.
Позже рядом специалистов было замечено, что степень и качество гражданского контроля над военными нисколько не зависят от формы внутреннего правления в государстве. Даже в такой стране, как США, с отлаженными, казалось бы, механизмами регулирования внутриполитических процессов, подчеркивает известный американский ученый Самюэль Хандингтон, «военные в принципе могут «подмывать» гражданский контроль и завоевывать большее политическое влияние через имеющиеся в стране демократические институты┘ При тоталитарном режиме, с другой стороны, мощь военных может быть низведена до минимума путем их включения в соответствующие политизированные организации, выхолащивающие профессиональную суть и этику офицерства». В этой связи с некоторыми нюансами подчеркивается фактическая идентичность систем гражданского контроля и сопутствующих ей проблем в США и СССР – абсолютно антагонистических по своему государственному устройству странах.
Волнообразно, то ужесточаясь, то смягчаясь, но постоянно функционирующий гражданский контроль над военными в США вплоть до начала холодной войны был характерной чертой американского общества, как и стремление отдельных ветвей власти занять доминирующее положение в руководстве национальными вооруженными силами. Специфика же противостояния двух социально-политических систем и вызванная им высочайшая напряженность военных приготовлений лишь обостряла борьбу за контроль над вооруженными силами, порой вовлекая в нее напрямую американский офицерский корпус и особенно генералитет.
Холодная война окончилась, однако американским аналитикам пришлось признать факт «неуменьшения угроз национальной безопасности» США в период после дезинтеграции СССР и роспуска Организации Варшавского договора и прийти к выводу: усложнение военно-политических проблем на мировой арене ныне требует и упорядочения гражданского контроля над военными, и качественного улучшения профессионализма последних.
В принципе факт становления профессии офицера со всеми присущими ей атрибутами является одним из главных достижений XIX столетия. Именно с эпохи многочисленных войн и конфликтов с участием антинаполеоновских коалиций начался процесс самоидентификации офицеров как отдельной социальной группы, который, по сути, завершился только на рубеже XIX–XX веков. По большому счету до определенной поры не подготовленный специально представитель гражданского общества вполне мог исполнять обязанности командира, но и то, как показывает практика, лишь непродолжительное время. Далее начинались трудности, не только связанные с недостаточным знанием нюансов военного дела, но и тяготами самой службы, к которым обычный гражданский человек в принципе не был подготовлен. Но это парадоксальным образом нисколько не способствовало авторитету и популярности профессии военного, а, наоборот, как подчеркивает американский военный историк Роберт Л. Бэйтмэн, даже низводило военных профессионалов до самого низкого статуса в обществе.
ИДЕОЛОГИЯ И ОФИЦЕРСКИЙ КОРПУС
В США положение военных, отношение гражданского общества к военным профессионалам и генералитету определялось и определяется главным образом превалирующей в том же обществе идеологией. Своеобразие американской системы общественно-государственных предпочтений состоит в симбиозе доминирующей здесь идеологии либерализма и безоговорочно воспринимаемых всеми идеалов консервативного характера, нашедших отражение в стабильно действующей с конца XVIII века американской Конституции. Со дня провозглашения независимости в 1776 году и через все критические периоды развития США как государства либерализм и консерватизм являлись и продолжают оставаться константами в американских гражданско-военных отношениях.
Либерализм как идеология, сердцевиной которой является индивидуализм, подчеркивает врожденное духовное и моральное достоинство личности и тем самым не приемлет политические, социальные и экономические ограничения, накладываемые на индивидуальную свободу. Профессиональный военный в силу специфики службы в составе коллектива, строгой воинской дисциплины не может не подчиняться групповым интересам и отсюда формально не приемлет либерализм как таковой.
Следует подчеркнуть, что после провозглашения независимости и практически до окончания гражданской войны в 1865 году либерализм не являлся тотально превалирующей идеологией в бывших североамериканских колониях Великобритании. Более того, он был даже в подавленном состоянии в южных штатах, внутриполитическая обстановка в которых отличалась жестокостью властей и значительно более весомым авторитетом в обществе институтов принуждения, следовательно, уважением «людей в форме». Победа северян и их быстро распространяющееся доминирование по всей стране, сопровождаемое духом «либерального предпринимательства», уже в скором времени стала причиной обособления военных с их консервативным мышлением в отдельную группу. При этом идеалы и философия либерального бизнеса и индивидуализма превратились в идеалы и философию всей нации, воспринятые практически всеми остальными группами американского общества.
Развивавшееся с тех пор пренебрежение к «людям ратного труда» логически не могло не привести и к формированию так называемой «военной политики либерализма», в основе которой лежали идеи изоляционизма на международной арене и малоразмерной постоянной армии. Более того, всеохватывающий либерализм американского общества той поры стал приобретать новые, крайние антивоенные формы в виде ставшего весьма популярным пацифизма. Причем «естественность» и «неизбежность» данного процесса были отмечены американским аналитиком Артуром Экирхом, который писал: «Организованный пацифизм в западной цивилизации является обычным движением среднего класса, а США, как типичная страна среднего класса, полностью разделяли пацифистские принципы».
В среде же военных эпитет «пацифист» сначала приобрел негативное, а затем ругательное, оскорбительное значение. Профессиональные военные из своего затворничества начали воспринимать родную страну как «средоточие индивидуализма и всеобщей коммерциализации», далеких от этических норм армейской и флотской среды. Американское бизнес-сообщество мало что делало для нужд военных, почти не воспринимало их точку зрения и не питало уважения к ним. Военные отвечали ему тем же.
Именно в те годы в качестве героя-защитника нации американскому обществу стал навязываться образ не профессионального военнослужащего, а человека гражданского, либерального по своим взглядам, волею судьбы и обстоятельств вынужденного «надеть форму». Этот факт был подмечен известным в свое время американским историком Диксоном Уэктором, который писал: «┘Все великие национальные герои Америки, пожалуй, за исключением Дж. Вашингтона, были либералами, а профессиональный солдат в таком качестве просто не котировался».
В данной связи нельзя не подчеркнуть еще один заслуживающий внимания факт. Среди многочисленных направлений богатой на таланты американской литературы в качестве отдельного направления присутствует антивоенный роман. Начало этому течению в США было положено нашумевшими на весь мир произведениями Норманна Мейлера «Нагие и мертвые», Джемса Джонса «Отныне и вовек» и Германа Вука «Мятеж на «Каине», вышедших на рубеже 1940–1950-х годов на волне осмысления человеческих трагедий как следствий жестокостей военной поры. Но примечательно в данном случае то, что во всех трех, ставших классикой, романах сюжеты складываются вокруг противостояния позитивных героев – либеральных интеллектуалов, волею обстоятельств надевших военную форму, и их антиподов – автократических солдафонов, профессиональных военных, почти открыто симпатизирующих тоталитарному противнику в войне. Естественно, симпатий к военным в американском обществе после этого не прибавилось.
Все это привело к тому, что, как предупреждал Хандингтон, западное либеральное общество в силу сложившихся традиций оказалось не в состоянии быть опорой для военных.
Тем не менее данные выводы представляются некоторым политически окрашенным преувеличением, если отталкиваться от исторической традиции того же американского общества и учитывать факт подчеркнутой американскими же аналитиками второй константы в гражданско-военных отношениях в США, то есть консерватизма – идеологии тех, кто привержен устоявшемуся, привычному, строгому соблюдению обычаев и традиций.
Безусловно нельзя отрицать тот факт, что после Гражданской войны в США в идеологическом плане американские военные как часть общества и общество в целом, по меткому выражению Хандингтона, «начали движение в разных направлениях» и что военные профессионалы упорно продолжали не воспринимать либеральные ценности. Но при доминировании либерализма в американском обществе он отнюдь не был единственным идеологическим течением, окаймлявшим все стороны жизни этого общества, иначе военные не смогли бы существовать и развиваться, зачастую не следуя «либеральным идеалам» и даже вопреки им.
Вдобавок именно американский консерватизм во всех его формах и проявлениях, по справедливому мнению некоторых российских аналитиков, не будучи в слишком жесткой оппозиции американскому же либерализму, разделял и продолжает разделять главные ценности военной этики и даже считает ее одним из проявлений реализма. Все превалирующие течения этой идеологии в ХХ веке, включая «новых правых» (60-е годы) и «неоконсерваторов» (70–80-е годы), в числе приоритетов всегда обозначали интересы национальной безопасности и, соответственно, необходимость роста оборонных расходов, всесторонней поддержки вооруженных сил. Это, естественным образом, не могло не вызвать симпатии в самых широких кругах американских военных профессионалов.
Самюэль Хандингтон указывает на тот факт, что главной отличительной чертой офицера как такового была и есть мотивация в том смысле, что он движим в своей деятельности не материальными стимулами и вознаграждением, а любовью к своей профессии, обязывающей его всецело посвящать себя служению обществу и стране, в рамках которой это общество формируется. Но и обществу со своей стороны приходится брать на себя формально или неформально обязательства по поддержанию офицерства в форме, достаточной для исполнения им своих функциональных обязанностей по его (общества) организованной защите и достойного существования после отставки.
Естественным образом офицерский корпус превратился в номинально бюрократическую профессию и одновременно в бюрократическую организацию. В рамках профессии уровни компетенции стали различаться в зависимости от иерархических рангов (званий), а в рамках организации – от системы штатных должностей.
 Единство армии и народа по-американски: граждане-налогоплательщики приехали в Пентагон. Фото с сайта Минобороны США |
СЛОЖНЫЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ
Существенное усложнение вооружений и боевой техники, военного искусства на рубеже XIX–XX веков потребовало от офицерства и особенно генералитета не только специальной подготовки, но и методичного повышения уровня знаний и расширения кругозора. Как следствие, общество стало иначе воспринимать военных профессионалов, отдавая им дань уважения не только как победителям на поле брани, но и как относительно прилично образованным людям. Если во второй половине XIX века в США лишь незначительная часть генералов имела специальное углубленное образование, то уже к началу Первой мировой войны, например, почти три четверти из 441 генерала американских сухопутных войск были выпускниками военной академии Уэст-Пойнт. Другими словами, офицерский корпус стал воистину профессиональным. Но данный факт вместе с ростом его авторитета в американском обществе не разрушил искусственного барьера, все еще отделявшего его военных представителей от гражданских.
Во многом причиной этому, как подчеркивал Хандингтон, являлась устремленность профессии военного к достижению искомой цели – эффективность в бою, чему невозможно было найти аналога уже тогда в значительном перечне гражданских профессий. Отсюда отличие исторически сформировавшегося военного мышления от образа мыслей гражданского человека. Хандингтон подчеркивает, что, несмотря на факт множества образов мышления представителей гражданского общества в силу той или иной специфики их деятельности, уровней и качества образования, среды обитания и т.п., образ мышления военного профессионала универсален, конкретен и постоянен. Это, с одной стороны, сплачивает военных в некую специфическую среду или группу, а с другой – невольно делает их изгоями, отделенными от остального общества.
Данный феномен, в принципиальном плане вскрытый Хандингтоном, получил свое развитие уже в изысканиях современных исследователей англо-саксонской модели военного устройства. Так, Стрэчен Хью констатирует тот факт, что современный американский или британский военный не может не гордиться хорошо выполняемой работой, но общество, которому он служит, оценивая своих военных представителей, всегда отделяет личностные качества конкретного «человека в форме» от дела или цели, которых он пытается добиться и даже за реализацию которых он порой умирает. Такое двоякое отношение к себе не способствует единению военных и гражданских.
Кристофер Кокер, профессор международных отношений Лондонской школы экономики, еще более пессимистичен. По его мнению, «в настоящее время военные в отчаянии от того, что все больше отдаляются от гражданского общества, которое должным образом не оценивает их и одновременно контролирует их думы и действия┘ Они удалены от общества, которое отказывает им в ранее завоеванной славе». Кокер делает вывод: «Западный военный находится в глубоком кризисе в связи с эрозией в гражданском обществе образа бойца вследствие отбрасывания жертвенности и самоотдачи как примера для подражания». Факт изолированности ВС от общества чреват опасностью формирования нездоровой внутриполитической обстановки, в результате чего будет с неизбежностью подорван гражданский контроль над военными, с одной стороны, а с другой – нивелируются мотивы рекрутирования представителей того же общества в вооруженные силы, а руководство страны будет не в состоянии адекватно оценивать эффективность своих вооруженных сил.
По мнению Кокера, напрашивается, казалось бы, простой вывод: приспосабливание профессиональных военных к ценностям гражданского общества. Но это, по мнению британского ученого, опасный путь решения проблемы, ибо военные должны рассматривать войну как вызов и свое предназначение, а не как работу по принуждению. Другими словами, они должны быть готовы к жертвенности.
Между тем, отмечают западные аналитики, в период «тотальной войны с терроризмом» гражданское общество свыкается с постоянной напряженностью, ожесточается, но одновременно почти с нескрываемым удовольствием возлагает обязанность ее ведения на профессиональных военных. Тем более что в гражданском обществе весьма популярен тезис о том, что «профессиональный военный не может не возжелать войны».
В действительности же, и это весьма четко и логично обосновывают некоторые западные аналитики, главным образом из числа «людей в форме», знаток военного дела, то есть военный профессионал, весьма редко относится к войне как к благу. А Хандингтон, например, категорически заявил: «Только гражданские философы, публицисты и ученые, но не военные могут романтизировать и прославлять войну!»
Данные обстоятельства, продолжает свою мысль американский ученый, при условии имеющей место подчиненности военных гражданским властям, причем как в демократическом, так и тоталитарном обществах, вынуждают военных профессионалов вопреки разумной логике и расчетам беспрекословно «выполнять свой долг перед отечеством», другими словами – потакать прихоти гражданских политиков. За всем этим скрывается серьезная проблема, осознаваемая всеми, но не решенная ни в одном государстве и по сей день, считают западные аналитики. Это – конфликт между повиновением военных и их профессиональной компетенцией, а также тесно связанное с этим противоречие между компетенцией военных и законностью. Безусловно, теоретически военный профессионал прежде всего обязан руководствоваться буквой закона, но порой навязываемые ему «высшие соображения» ставят его в тупик и обрекают на действия, в лучшем случае противоречащие его внутренним этическим установкам, а в худшем – на тривиальные преступления.
Хандингтон отмечает, что в целом в среде американских военных на рубеже XIX–ХХ веков не были популярны идеи экспансионизма, они считали, что внешнеполитические проблемы должны решаться любым путем и только как крайнее средство – военным, то есть силой. Причем такие умозаключения, как считают и современные западные политологи, были характерны для американских военных и в период накануне Второй мировой войны, и, кстати, в настоящее время. Более того, генералитет США не только в открытую опасался форсированного вовлечения страны в грядущую мировую войну, но и впоследствии всячески противился распылению сил и средств сразу между двумя театрами войны и в этой связи призывал руководствоваться сугубо национальными интересами и не идти во всем на поводу у британцев.
Но уж если генералитет США, а также ведомый им американский офицерский корпус (т.е. военные профессионалы), воспримет предстоящий или начавшийся военный конфликт как нечто «священное», он пойдет до конца. Данный феномен объясняется глубоко укоренившимся в американском обществе идеализмом, склонным превращать справедливую, по мнению американцев, войну в «крестовый поход», сражение не за специфические цели национальной безопасности, а за «универсальные ценности демократии». Таковой для американских военных были Первая и Вторая мировые войны. Не случайно верховный главнокомандующий армиями западных союзников на Европейском ТВД генерал Дуайт Эйзенхауэр свои воспоминания назвал «Крестовый поход в Европу»! Подобное же отношение, но с известными издержками политического и морального характера в среде американских военных имело место в начальный период (после мегатерактов в сентябре 2001 года) «тотальной борьбы с терроризмом», приведшей к вторжению сначала в Афганистан, а затем в Ирак. Этого нельзя сказать ни о Корейской, ни о Вьетнамской войнах, пока наиболее крупных после Второй мировой, где к мнению военных мало прислушивались, да и «ореола святости дела», за которое порой приходилось умирать на поле боя, не наблюдалось.
В целом при далеко не однозначном отношении к военным профессионалам в американском обществе, где всегда был достаточно развит культ «сильных мужчин», соответственно, весьма популярны военные герои. Показательно, что почти треть президентов США до середины ХХ века в прошлом имели заслуги в качестве боевых командиров. В противоположность этому, кстати, за более чем два столетия только один британский премьер в прошлом имел славу успешного полководца. Это – герцог Веллингтон.
Относительные неудачи действий США и их союзников и партнеров в Афганистане и Ираке в последние годы и все более проявляющаяся безысходность формирующейся там обстановки косвенно находят отражение и в осознании в обществе того факта, что поставленные цели вряд ли могут быть осуществлены в силу целого ряда причин, в числе основных из которых – неадекватность подготовки командных кадров, к тому же не отмеченных славой победителей и геройством в прошедшие десятилетия. Ныне известный американский военный ученый Дуглас Макгрегор прямо указывает на явное преувеличение и надуманность успехов ВС США в военных конфликтах после Второй мировой войны. По его мнению, война в Корее закончилась тупиком, во Вьетнаме – поражением, вмешательство в Гренаде и Панаме – «суетой» перед лицом практически отсутствующего противника. Некомпетентность американского военного руководства вынудила отступить из Ливана и Сомали, объективно сформировавшаяся на Гаити и в Боснии и Герцеговине катастрофическая обстановка просто не могла не способствовать проведению там, по сути, облегченных, с гарантией на успех, небоевых миротворческих операций. Даже исход войны в Заливе в 1991 году можно лишь условно назвать успешным ввиду неожиданно слабого сопротивления деморализованного противника. Соответственно о выдающемся геройстве и подвигах военнослужащих на поле боя, а уж тем более генералитета якобы и говорить не приходится.
Дарья Гармоненко 
