Совместная ПРО никак не получается

Корабли ВМС США, оснащенные системой "Иджис", вызывают немалое беспокойство у России, хотя мало чем могут ей угрожать.
Фото с сайта www.navy.mil

По итогам саммита «группы восьми» в Довиле президент России Дмитрий Медведев сказал журналистам: «У меня от вас нет тайн, тем более по такой несложной теме, как противоракетная оборона. Я не очень доволен реакцией на мои предложения с американской стороны и со стороны вообще всех стран НАТО┘ Потому что мы теряем время┘ Что такое 2020 год? Это тот год, когда завершится выстраивание четырехэтапной системы так называемого адаптивного подхода. После 2020 года, если мы не договоримся, начнется реальная гонка вооружений».

Также он отметил, что никто из западных партнеров не может ему объяснить, какие и чьи ракеты должна перехватывать ЕвроПРО ближе к 2020 году (т.е. когда НАТО планирует четвертый этап развертывания ПРО с потенциалом сбивать межконтинентальные ракеты). «Значит, вывод простой: тогда это против нас», – заключил он. Не прояснила ситуацию с ЕвроПРО и июньская встреча министров обороны в рамках Совета Россия–НАТО.

А ЕСТЬ ЛИ РАКЕТЫ?

Противоракетная оборона – это один из самых комплексных и противоречивых вопросов современной военно-стратегической, технической и политической проблематики, по которому ведут споры специалисты, посвятившие теме много десятилетий.

По свидетельству многих авторитетных российских и зарубежных военных экспертов, поскольку речь идет о южных азимутах Европы, сейчас ракетами средней дальности (т.е. 1000–5500 км) обладают Пакистан, Иран, Израиль, Саудовская Аравия.

Ракеты меньшей дальности (до 1000 км) есть у Турции, Сирии, Йемена, Египта, Ливии.

Нет непреодолимых технических препятствий, чтобы значительно увеличить дальность баллистических носителей за счет снижения полезной нагрузки и других мер. Например, дальность иранских ракет «Шехаб-3» можно повысить таким образом с 1500 до 2300 км, разрабатываемая ракета «Шехаб-4» будет иметь дальность 3000 км, а «Шехаб-5» и «Сейджил» – еще больше. По оценкам ряда экспертов, через 10–12 лет Иран может создать ракеты межконтинентального класса, но и ракеты средней дальности будут перекрывать континент до Испании, Норвегии и Красноярска. Исход арабских революций пока непредсказуем. Скорее всего в конечном итоге новые режимы будут более националистическими и религиозными. А это – питательная почва для появления целой группы новых «пороговых» стран на Ближнем Востоке и в Северной Африке.

Сейчас межконтинентальных ракет действительно нет, но ждать, когда они появятся, было бы опрометчиво. Ведь развертывание и отработка ПРО (тем более с неядерным перехватом) – намного более инновационный, технически рискованный и капиталоемкий процесс, чем развитие наступательных ракетных носителей, технология которых давно отработана. К тому же от ПРО требуется гораздо более высокая гарантия эффективности, чем от наступательных ракет. В случае отказа ракеты какой-то объект на территории противника не будет поражен, а если не сработает ПРО, то от одной ракеты погибнут сотни тысяч граждан своей страны. Эта фундаментальная асимметрия в требованиях к эффективности стратегических наступательных и оборонительных вооружений была одной из главных причин, по которым за прошедшие сорок с лишним лет масштабные системы ПРО территории СССР/России и США так и не были развернуты.

Эта же асимметрия затрудняет однозначное разграничение между ПРО от ракет средней дальности (РСД с дальностью 1000–5500 км) и от межконтинентальных баллистических ракет (МБР с дальностью более 5500 км). Совершенствование систем антиракет с увеличением их скорости и дальности может технически придать им потенциал перехвата МБР, (как с пресловутым проектом системы SM-3Block IIB для четвертого этапа развертывания американской программы ПРО в 2020 году). Но одновременно это даст им гораздо большую эффективность против РСД, и едва ли обороняющаяся сторона откажется от такой возможности. Никому не приходит в голову ставить ограничения для дальности и скорости будущих российских систем типа С-500 или модернизированной Московской ПРО А-135. Соединенные Штаты и НАТО приняли «Поэтапный адаптивный подход» к созданию ПРО для Европы (ПАП) для отражения нынешних и будущих ракет Ирана и отказываются каким-либо образом его ограничивать (См. материалы Евгения Бужинского и Александра Храмчихина в «НВО» от 3–9 июня 2011 года).

В духе «перезагрузки» отношений в 2008–2010 годах США и Россия, а также Совет Россия–НАТО приняли ряд деклараций о совместном развитии систем ПРО. Россия предложила концепцию общей «секторальной» ПРО, по которой РФ и НАТО защищали бы друг друга от ракет с любых направлений. НАТО выступила за самостоятельные, но сопряженные по ряду элементов системы ПРО. Были созданы контактные группы на правительственном уровне и влиятельные комиссии экспертов. Они сделали серьезные предложения о принципах и первых практических шагах такого сотрудничества, в частности: создание центра оперативного обмена данными систем предупреждения о пусках ракет (ЦОД), возобновление совместных противоракетных учений, общая оценка ракетных угроз, критерии и принципы стабилизирующих систем ПРО и транспарентности их развития и пр.

Тем не менее при всей привлекательности упомянутых инициатив, как говорится, воз и ныне там. Прошедший саммит в Довиле продемонстрировал растущие разногласия в этой области. Основная причина, видимо, в том, что нельзя решать проблему изолированно. Ведь противоракетные системы встроены в более широкий контекст военной политики сторон и их военно-политических отношений. И в этом контексте есть большие препятствия для сотрудничества в столь кардинальной и деликатной сфере, как ПРО. Без их преодоления будет бесконечное хождение по кругу деклараций, абстрактных схем и предложений, которое никогда не обретет практического характера.

АМЕРИКАНСКИЕ НЕУВЯЗКИ

Во-первых, в курсе Вашингтона есть большие нестыковки, которые вызывают естественные подозрения Москвы об истинных целях ПАП развития ПРО. И дело вовсе не в том, что у Ирана пока нет ни МБР, ни ядерного оружия. О ракетах было сказано выше, и есть серьезные причины подозревать наличие военной ядерной программы Ирана (подтвержденные претензиями со стороны МАГАТЭ и лежащие в основе шести резолюций Совета Безопасности ООН).

Дело в другом: США не раз официально заявляли, что ни за что не допустят обретения Ираном ядерного оружия (подразумевая, видимо, и решимость Израиля не допустить этого). А раз так, то стоит ли создавать крупную систему ПРО для защиты от ракет в обычном оснащении? В отличие от ядерных ракет ущерб от удара таких носителей был бы незначителен. Для его предотвращения вполне можно полагаться на потенциал разоружающего удара и массированного возмездия с применением высокоточных обычных систем, столь эффективно использованных в Югославии, Ираке, Афганистане и Ливии.

Иногда представители Вашингтона говорят, что система ПРО будет сдерживать Иран от создания ракетно-ядерного оружия. Это весьма сомнительно. Скорее наоборот, такая система воспринимается в Тегеране как свидетельство того, что США в конце концов смирятся с вступлением Ирана в «ядерный клуб» – недаром иранское руководство никогда не протестовало против американской программы ПРО. С точки зрения Тегерана, чем масштабнее ПРО США – тем лучше: ведь она раскалывает Москву и Вашингтон, что позволяет Ирану продвигать все дальше свои программы.

Однако в России многие чувствуют, что противодействием иранской угрозе противоракетная программа едва ли ограничивается, и тут американцы явно что-то недоговаривают. Помимо новых потенциальных арабских претендентов в ракетно-ядерный клуб есть острейшая проблема Пакистана, который в случае прихода к власти исламистов превратится во второй Иран, но уже с готовыми ракетами и ядерными боеголовками к ним. Но по понятным причинам США не могут открыто говорить об этой угрозе, чтобы не дестабилизировать своего нынешнего союзника, от которого зависит операция в Афганистане.

Наконец, есть фактор Китая, с которым США всерьез готовятся к долгосрочному региональному (Тайвань) и глобальному соперничеству в обозримый период XXI века. На противостояние с КНР все больше нацеливаются и наступательные ядерные силы США, и их высокоточные средства большой дальности в обычном оснащении (КРМБ), и новейшие разработки частично-орбитальных ракетно-планирующих систем (Минотавр Лайт IV). Программа ЕвроПРО – это элемент глобальной противоракетной системы наряду с ее районами развертывания на Дальнем Востоке, Аляске и в Калифорнии. Она направлена против ограниченного ракетно-ядерного потенциала Китая, чтобы как можно дальше отодвинуть время достижения им ракетно-ядерного паритета и взаимного ядерного сдерживания с США. Но и об этом Вашингтон не может сказать открыто, чтобы не провоцировать КНР на форсированное ракетное наращивание, не пугать еще больше Японию и Южную Корею и не подталкивать их к ядерной независимости.

Мир, в котором США становятся уязвимы для ракетно-ядерного оружия растущего числа стран, включая экстремистские режимы, – это новая и пугающая их окружающая военно-стратегическая среда, с которой они не желают примириться. Вспомним, как болезненно, долго и трудно, через какие кризисы и циклы гонки вооружений в 60–70-е годы Вашингтон приходил к признанию неизбежности паритета и своей уязвимости для ракетно-ядерного оружия СССР. Не стоит забывать и тревогу, с которой Советский Союз реагировал на развертывание Китаем ракет средней дальности, а потом и МБР в 70–80-е годы. Сохранение Московской системы ПРО А-135 в большой мере определялось китайским фактором.

Ключевой вопрос для Москвы в том, может ли эта глобальная противоракетная система в конечном итоге повернуться против России. Самые авторитетные российские специалисты (например, генералы Виктор Есин и Владимир Дворкин, академик Юрий Соломонов наряду со многими другими) утверждают: как нынешняя, так и прогнозируемая на 10–15 лет вперед американская ПРО не способна существенно повлиять на российский потенциал ядерного сдерживания. В рамках нового Договора СНВ и даже при дальнейшем понижении его потолков (скажем, до 1000 боеголовок) попытка создать ПРО для защиты от российских стратегических сил потребовала бы таких колоссальных средств и дала бы столь сомнительные плоды, что нанесла бы ущерб безопасности самих США. Тем более что возникли бы новые и более приоритетные угрозы, в противодействии которым Вашингтон нуждается в сотрудничестве, а не в новой конфронтации с Москвой. При этом, разумеется, непреложным условием является поддержание достаточного потенциала стратегических ядерных сил (СЯС) России в рамках Договора СНВ, чтобы ни у кого не возникло соблазна изменить в свою пользу стратегический баланс с помощью глобальной ПРО.

Другое дело, что совершенно неприемлемо нежелание Вашингтона допустить возможность корректировки программы ПРО в будущем. Раз программа называется адаптивной, то она должна предусматривать возможность поправок не только в качестве реакции на угрозу, но и в зависимости от развития сотрудничества с Москвой. Однако Вашингтон до сих пор не определился с тем, какого вклада он ждет от России. Большие препятствия создает прямо-таки оголтелая позиция по вопросу ПРО республиканской оппозиции в Конгрессе США. Похоже, что пока США намерены реализовать намеченную программу самостоятельно, а от России им было бы достаточно политического согласия не возражать и не чинить препятствий.

Такой вид «сотрудничества» не привлекает Россию, она требует совместного планирования и осуществления программы ЕвроПРО на равноправной основе. Впрочем, равноправие – это привлекательный лозунг, но он должен дополняться конкретикой с учетом различий сторон в экономическом, военно-техническом и геостратегическом отношениях, а также в восприятии угроз.

ГЛАВНАЯ АСИММЕТРИЯ

Для сотрудничества государств в развитии столь сложной, дорогостоящей и политически значимой системы, как ПРО, нужно согласие в определении ракетных угроз. Некоторые союзники США по НАТО не вполне разделяют оценки Вашингтона в отношении Ирана, но поддержали ПАП как новое связующее звено солидарности НАТО в условиях растущих трудностей операции в Афганистане, а также с расчетом на экономические и технологические выгоды взаимодействия.

С Россией у США есть большие различия в оценке угроз. И главное не в разных прогнозах эволюции ядерной и ракетной программ Ирана. Если называть вещи своими именами, то основное различие в том, что большинство политического и стратегического сообщества России не считают ракетную угрозу Ирана (и КНДР) сколько-нибудь серьезной и полагают, что традиционного ядерного сдерживания вполне достаточно. А главную угрозу видят со стороны США и НАТО. Об этом открыто сказано в новой российской Военной Доктрине от 2010 года, где в списке военных опасностей действия и вооружения США и НАТО (включая их противоракетные системы) стоят на первых четырех позициях, а распространение ракет и оружия массового уничтожения, против которых может создаваться ПРО, – лишь на шестом месте.

Это обстоятельство резко сужает, если вообще не аннулирует, основу для сотрудничества России и НАТО в развитии ПРО. Делать вид, что этого нет, и как ни в чем не бывало обсуждать на всех уровнях проекты совместной ПРО – означает вести бесконечный словесный менуэт. Пора прямо и открыто включить эту тему в диалог по ПРО. Иначе проблема, оставаясь в тени, будет и далее блокировать любые возможности сотрудничества.

Довольно странно выглядит на этом фоне и предложенный Москвой проект «секторальной» ПРО, согласно которому Россия возьмет на себя ответственность за оборону НАТО, а та будет защищать Россию. Причем устами официальных представителей предлагался даже двойной контроль над «кнопкой», единый периметр обороны, распределение секторов отражения ракет. Если это тест на искренность намерений Запада, то он слишком прозрачен. Ведь в НАТО прекрасно понимают, что сама Россия в контексте ее общей военной политики не положится на США в защите своей территории от ракетно-ядерного удара.

ЕвроПРО на «Пэтриоты», по большому счету, надеяться не может. Фото с сайта www.armyrecognition.com

ЦЕЛЬ УЧАСТИЯ

В Довиле российский президент сказал: «┘Мы должны получить гарантии: что это не против нас. Нам такие гарантии никто не дал».

Практически любая система обороны от баллистических носителей оружия имеет техническую способность перехватить какое-то количество стратегических ракет или их элементов на траекториях полета. Это относится и к Московской ПРО А-135, и к будущей системе С-500, согласно обещаниям ее разработчиков. Как свидетельствуют специалисты, даже существующие американские системы типа ТХААД и «Стандарт-3» имеют некоторый потенциал перехвата МБР.

Но для оценки стратегического влияния ПРО на такой крупный ядерный потенциал сдерживания, как российский, нужно учитывать возможности обороны в совокупности всех ее элементов по отражению первого, ответно-встречного или ответного удара другой стороны с учетом всех ее ресурсов. Также нужна реалистическая оценка катастрофических последствий потери всего нескольких (не говоря уже о нескольких десятках) городов для любой сверхдержавы XXI века. Не декларации и даже не юридически обязывающие соглашения с Западом (из которых, как показал опыт, можно выйти), а существующий и прогнозируемый российский потенциал СЯС, который никак не ограничивается новым Договором СНВ, – вот главная и неразменная гарантия того, что ПАП не будет направлен против России ввиду неспособности сколько-нибудь ощутимо повлиять на ее потенциал сдерживания.

Дополнительно военно-техническое участие России в программе ЕвроПРО – в зависимости от объема этого участия – предоставит большую или меньшую гарантию влиять на характеристики противоракетной системы.

Периодически повторяющиеся угрозы в адрес Запада («┘если мы не договоримся, начнется гонка вооружений») производят, видимо, не очень большое впечатление. Разумную модернизацию СЯС и ТЯО Россия должна вести в любом случае («Тополь-М/Ярс», «Булава-30», «Искандер»), включая развитие технических средств преодоления любой системы ПРО на всех участках траектории. А избыточные вооружения (вроде новой жидкостной тяжелой многозарядной МБР шахтного базирования) лишь отвлекут финансовые ресурсы от действительно необходимых программ и других кричащих нужд обороны.

Для Запада очевидно, что настойчивое требование гарантий со стороны России есть свидетельство того, что главный мотив ее возможного участия в программе – не противодействие ракетной угрозе третьих стран (в которую она не очень верит), а получение военно-технических доказательств невозможности ее использования против МБР, то есть ограничение боевой эффективности ЕвроПРО. Участие в программе обороны не с целью обороны, а ради ее ограничения – это весьма зыбкая основа для сотрудничества. Тем не менее для отдельных характеристик это в принципе возможно (дислокация антиракет, способность их систем наведения к перехвату на активном участке траектории и пр.). Но в других аспектах, поскольку грань между системами перехвата МБР и РСД размыта, Вашингтон едва ли пойдет на существенные ограничения эффективности системы против Ирана и других стран, имеющих ограниченный ракетный потенциал.

ДВЕ ОБОРОНЫ

До сих пор обсуждение совместной ПРО шло, как игра на половине шахматной доски. А другая половина остается в тени политического и экспертного внимания, хотя она оказывает на ход дел непосредственное влияние. Одним из высших приоритетов современной военной политики России и Государственной программы вооружений до 2020 года (ГПВ-2020) является развитие Воздушно-космической обороны (ВКО). Эта программа выглядит не менее внушительно, чем американская ПРО. Помимо модернизации существующих и создания новых элементов СПРН в составе РЛС наземного базирования и космических аппаратов (что, безусловно, в любом случае необходимо) планируется развернуть 28 зенитных ракетных полков, оснащенных комплексами С-400 «Триумф» (около 1800 зенитных управляемых ракет – ЗУР), а также 10 дивизионов (около 400 ЗУР) перспективной системы С-500. Кроме того, планируется обновление парка истребителей-перехватчиков (в числе 600 закупаемых самолетов), создание новой системы управления и интеграция в ней систем ПРО и ПВО, СПРН и контроля космического пространства. О приоритетности программы свидетельствует и то, что в ходе текущей военной реформы было принято решение увеличить планируемый контингент офицерского корпуса на 50% (со 150 до 220 тыс. человек) ради создания ВКО.

Военная Доктрина не скрывает, что ВКО предназначена для защиты от США и НАТО, ставя в качестве первоочередной задачи «своевременное предупреждение Верховного Главнокомандующего Вооруженными силами Российской Федерации о воздушно-космическом нападении┘», а затем «обеспечение противовоздушной обороны важнейших объектов Российской Федерации и готовность к отражению ударов средств воздушно-космического нападения».

Понятно, что речь идет не о третьих странах или террористах, а о наступательных системах США, особенно оснащенных высокоточным обычным оружием (авиация, крылатые ракеты, частично-орбитальные ракетно-планирующие системы и пр.). И это еще один аспект темы, находящийся вне противоракетного диалога политиков и экспертов, но подспудно вполне ощутимо влияющий на него.

Совершенно очевидно, что в ее нынешней конфигурации российская ВКО для защиты от нападения США и НАТО несовместима с общей системой ПРО для прикрытия Европы. Но не может ведь Россия развивать две параллельные программы: одну вместе с НАТО для защиты друг друга («секторальный» проект), а другую для отражения ракетных ударов («воздушно-космического нападения») со стороны США и их союзников. Недаром весной 2011 года на заседании коллегии Министерства обороны, определяя мероприятия развития ВКО, президент Медведев призвал делать это «в контексте текущей ситуации, включая решение вопроса о нашем участии или неучастии в создаваемой системе европейской противоракетной обороны».

Поэтому участие России в программе ЕвроПРО – весьма искусственная и отвлеченная постановка проблемы. Скорее нужно говорить о совместимости ВКО с поэтапной программой НАТО.

По опыту прошедших двухлетних дискуссий на разных уровнях вокруг ПРО можно сделать уверенный вывод: они останутся бесплодным теоретическим упражнением, если помимо «Поэтапного адаптивного плана» США и его отношения к российскому потенциалу ядерного сдерживания в диалог не будут включены также российская Воздушно-космическая оборона и американские средства воздушно-космического нападения, которые она призвана отражать.

КОМУ ВЫГОДНО СОТРУДНИЧЕСТВО

Еще одно осязаемое препятствие на пути совместной ПРО состоит в том, что ни американский, ни российский военно-промышленные комплексы на деле не заинтересованы в сотрудничестве. Военные ведомства и промышленные корпорации США не хотят ни в чем ограничивать свою свободу рук в развитии системы, опасаются утечки технологических секретов, не хотят попадать в зависимость от России с ее многовекторной политикой. Их российские аналоги осуществляют программу ВКО, и если в ГПВ-2020 она составляет хотя бы одну пятую часть намеченного финансирования, то речь идет о сумме более 100 млрд. долл. Хотелось бы верить, что программу ВКО не затронет коррупция (по недавно нашумевшему заявлению военной прокуратуры, из Гособоронзаказа расхищается каждый пятый рубль). Но российским заказчикам и подрядчикам тоже вовсе ни к чему дотошный американский аудит и придирки комитетов Конгресса.

Оба военных истеблишмента не уверены в том, как впишется совместная ПРО в привычную и «накатанную» систему отношений взаимного ядерного сдерживания. Поэтому под разными предлогами блокируются даже такие бесспорные и простые первые шаги, как возрождение Центра обмена данными СПРН, совместные противоракетные учения. Поскольку реальные военные курсы обеих держав противоречат концепции совместной ПРО, наивно думать, что сотрудничество в этой сфере станет рычагом, который изменит всю военную политику сторон. Скорее получится наоборот, как пока и происходит. Военная политика меняется через собственные решения и международные договоренности. Ставить соглашение по ПРО в качестве предварительного условия переговоров по другим темам – значит обрекать весь процесс на длительный тупик.

Наконец, чтобы в таких сферах воплотить свою политическую волю в практику, президенты должны создавать государственные и промышленные структуры, имеющие задачу развивать сотрудничество и заинтересованные в нем.

НОВЫЙ ФОРМАТ

Можно придать процессу «второе дыхание», пересмотрев формат обсуждения проблемы и включив ряд важнейших, тесно связанных с ней вопросов, без которых тема ПРО «висит в воздухе».

Прежде всего следовало бы официально информировать западных партнеров о том, что Россия осуществляет собственную приоритетную и обширную программу ВКО, включая противоракетные системы. Страна не может делать две оборонительные системы: одну вместе с НАТО, а другую против нее. Нужно подчеркнуть, что основанием для ВКО служит озабоченность России рядом ударных средств, программ и концепций применения новейших неядерных вооружений США. Их ненаправленность против Росси и возможное ограничение (по типу включения в потолки Договора СНВ обычных боеголовок баллистических ракет) должны стать предметом следующего этапа переговоров о сокращении СНВ. Параллельно с ними Россия готова обсуждать ограничение ТЯО наряду с мерами возрождения адаптированного ДОВСЕ.

В случае успеха на этих треках Россия готова реструктурировать свою программу ВКО, ориентировать ее на отражение ракетных угроз третьих стран и сделать совместимой с ЕвроПРО. Со своей стороны, США и НАТО должны проявить готовность учесть озабоченности России, включая коррекцию программы ПРО в сторону совместимости с российской ВКО.

Четко определив свои приоритеты, Москва сможет в ходе «многоканальных» переговоров получить преимущества в одних вопросах за уступки в других. А остальное – искусство дипломатии, в котором Россия имеет замечательную историческую школу.