Александр Лузан
Зенитно-ракетный комплекс "Бук-М2".
Фото с официального сайта Министерства обороны РФ
С большим вниманием прочитал и перечитал злободневную, на мой взгляд, статью генерал-лейтенанта, доктора военных наук, Анатолия Гаврилова «На задворках войсковой ПВО: в чем причина ее развала» («НВО», №44, 2011). Как постоянный читатель, признателен газете «Независимое военное обозрение» за ее опубликование, а автору – за мужество, преданность роду войск и патриотизм.
Определенные эмоции вызвала и последовавшая за этим статья Олега Каши «Войсковая ПВО – не сирота» («НВО», №47, 2011).
Поднимаемые в этих статьях вопросы крайне актуальны, особенно в связи с решением Верховного главнокомандующего о создании Воздушно-космической обороны (ВКО), где войсковая ПВО обозначена как одна из составляющих структур реализации Программы ГПВ-2020, провозглашенных президентом мерах по противодействию развертываемой системы ЕвроПРО.
Всю свою жизнь я посвятил службе в Войсках ПВО Сухопутных войск (я не допустил описки, для меня и многих моих коллег эти войска – с большой буквы).
Последние 10 лет я служил в должности заместителя командующего (начальника) войск ПВО Сухопутных войск по вооружению – главного инженера войск ПВО СВ, считаю себя причастным и ответственным за созданную систему вооружения и продолжаю бороться за ее развитие, отстаивать роль и место войсковой ПВО в системе ВКО и в Сухопутных войсках.
В далеком 1980 году войска ПВО Сухопутных войск уже переименовывались в войсковую ПВО и были переданы в состав Войск ПВО страны (собственно – не сами войска, а их командование). Это привело к существенному ослаблению руководства войсками, к ряду других проблем, и в 1985 году они были возвращены в состав и под командование Сухопутных войск.
За многие годы службы и совместной работы с конструкторскими организациями и предприятиями ОПК я уяснил следующую истину: возможности и характеристики вооружения задаются и закладываются при проектировании, обеспечиваются при его производстве и поддерживаются в ходе эксплуатации и боевого применения. Таким образом, процесс разработки, производства, эксплуатации и боевого применения вооружения – триедин. Все соучастники: разработчик, изготовитель и эксплуатационщик – вовлечены в единый процесс, здесь нет продавцов и покупателей, есть коллеги.
Попробуем в поднятых проблемах и вопросах разобраться более подробно и детально.
Г-н Каша задается вопросом: на какую целевую аудиторию рассчитана статья Анатолия Гаврилова и какие цели преследует? И сам же отвечает на него. Он полагает, что содержание некоторых тезисов «позволяет двусмысленно понять цели статьи и сделать предположение, что она ориентирована на формирование негативного общественного мнения по отношению к современному образцу вооружения ЗРПК «Панцирь-С» и используется как инструмент недобросовестной конкуренции».
Как говорится, «вот тебе на». А как же быть с эпилогом статьи Гаврилова: «┘нужна ли России войсковая ПВО? По всей видимости, нужна, хотя сегодня она сокращена до предела, основная масса ВВТ выслужила установленные сроки эксплуатации. Новейшие образцы поступают в войска в единичных экземплярах. Финансирование новых разработок ВВТ фактически прекращено┘».
Кстати, тот же Олег Каша совершенно правильно пишет, что «отсутствие надежной противовоздушной обороны делает необязательным (а я бы сказал – бессмысленным. – А.Л.) перевооружение Сухопутных войск, так как прочие виды вооружения будут в этих условиях незащищенными целями, уничтоженными до применения».
Ну и где же формирование «негативного общественного мнения» к «Панцирю» и вообще – при чем здесь «Панцирь»? Вот здесь-то и необходимо немного окунуться в историю.
ДОСТУЧАТЬСЯ ДО КБ
Еще в 60-е годы прошлого столетия один из крупных военачальников, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза на подведении итогов крупных военных учений в Прибалтике заявил: «Лучше иметь 10 танков, надежно прикрытых с воздуха, чем 100 танков без прикрытия». Его слова впоследствии не однажды подтвердились во времена арабо-израильских конфликтов, когда, например, на Синае за один боевой вылет вертолет огневой поддержки (ВОП) типа «Хью-Кобра» уничтожал до 10 неприкрытых с воздуха танков.
Тогда-то и родилось эпохальное по своей значимости постановление ЦК и Совмина СССР «О неотложных мерах по развитию вооружения и техники войсковой ПВО», в свое время достаточно успешно выполняемое. Выполняемое потому, что люди того поколения хорошо понимали цену человеческой жизни и знали, что в мирное время за просчеты платят деньгами, а в военное время – кровью.
Мотострелковые и танковые полки пополнили свой состав зенитными ракетно-артиллерийскими дивизионами ПВО, вооруженными зенитными самоходными установками ЗСУ-23-4 «Шилка» и ЗРК ближнего действия «Стрела-1М», а затем «Стрела-10», способными успешно противостоять ВОП типа «Хью-Кобра». Но у вероятного «партнера» (как теперь принято выражаться) появились ВОП принципиально нового класса АН-64 «Апач» с ПТУР «Хеллфайр», способные поражать цели с больших дальностей (6–8 км), то есть без вхождения в зоны поражения вышеназванных средств ПВО.
Вот тогда-то «Конструкторское бюро приборостроения» (КБП) во главе с действительно гениальным конструктором академиком Аркадием Шипуновым и взялось за разработку зенитного пушечно-ракетного комплекса (ЗПРК) «Тунгуска», который по замыслу должен был бы поражать ВОП типа «Апач» на дальностях до применения ими бортового оружия, а также сократить типаж средств ПВО полкового звена.
В ЗПРК «Тунгуска» пушечный канал на базе пушек ГШ («Грязев-Шипунов») действительно удалось создать как высокоэффективное средство, до сих пор не имеющее аналогов в мире. Достаточно сказать, что в калибре 30 мм эти пушки (два спаренных двуствольных автомата) имели скорострельность более 4500 выстрелов в минуту и обеспечивали вероятность поражения современных целей на уровне 0,35–0,42. Это в разы выше, чем, к примеру, у батареи (6 орудий) зенитного артиллерийского комплекса «Бофорс» (калибр 40 мм) и американско-канадской установки «Адатс».
Однако дальность поражения целей пушечным каналом в «Тунгуске» составляла 4 км, что не позволяло поражать ВОП «Апач» на дальностях пуска ПТУР. Вот для этого и нужен был ракетный канал, как «длинная рука». Ну а что касается ракетного канала, который должен был бы поражать ВОП на дальностях до 10 км, то не получилось это реализовать в «Панцире», в котором, как и в «Тунгуске», применена бикалиберная схема построения ракеты с пассивной маршевой ступенью, заимствованная из идеологии построения ПТУР. Такая ракета принципиально не может эффективно «работать» по маневрирующим высокоподвижным воздушным целям.
Но вернемся к «Тунгуске». Ракетный канал этого комплекса, кроме того, оказался невсепогодным и невсесуточным, не обеспечивалось автоматическое сопровождение цели. Поражение даже зависшего вертолета требовало чрезвычайно высоких профессиональных навыков оператора, поражение высокоточного оружия и маневрирующих средств воздушного нападения ракетой с пассивной маршевой ступенью в заданной зоне не обеспечивалось.
При приеме этого комплекса на вооружение все эти недостатки были указаны в соответствующих документах, был принят план по их устранению до начала и в ходе развертывания серийного производства. Однако КБП от этих работ самоустранилось, сосредоточив усилия на других направлениях, в том числе и на «Панцире». А между прочим, в это время на вооружение «партнеров» поступил уже всесуточный и всепогодный ВОП «Апач–Ренгбоу» с такой же модификацией ПТУР «Хеллфайр». К сожалению, ЗПРК «Тунгуска» без модернизации ракетного канала не может ему противостоять, а модернизацией ракетного вооружения (в том числе внедрения в него при необходимости «панциревских» технологий) никто не занимается. КБП – где вы, как к вам достучаться и как вам верить?
МОНОПОЛИЗМ ВНУТРЕННЕЙ КОНКУРЕНЦИИ
Олег Каша пишет, что войсковая ПВО – не сирота. Вы знаете, войсковая ПВО действительно не сирота, она – брошенное КБП дитя, и за это КБП должно платить алименты хотя бы в своей нише. При этом главное требование к этой плате – не пихать этому дитю во второй раз «Панцирь».
Не хотелось бы далее останавливаться на анализе других возможностей, сильных и слабых сторон этого комплекса. О некоторых из них уже упоминал в своей статье А.Д.Гаврилов. К этому можно только добавить, что по интегральной оценке совокупности боевых характеристик и критерию «эффективность–стоимость», проведенных с использованием ситуационных моделей, ЗРПК «Панцирь-С1» уступает полномасштабному ЗРК «Тор-М2» в 1,6–1,8 раза.
Сейчас для войсковой ПВО важнее не «Панцирь», а доведение до ума ракетного канала ЗПРК «Тунгуска».
Но и здесь возник ребус: разработчик «Тунгуски» – КБП, г. Тула, относится к госкорпорации «Ростехнологии» (по заявлению О.А.Каши), а завод-производитель – УМЗ, г. Ульяновск, относится к ОАО «Концерн ПВО «Алмаз-Антей». Так кто же и как будет заниматься вопросом модернизации ракетного канала ЗПРК «Тунгуска»?
Но вернемся к статье Анатолия Гаврилова, в которой хорошо, доходчиво и эмоционально было раскрыто и показано состояние войск ПВО CВ в период их апогея, сегодняшнее состояние войск и отношение к ним руководства МО РФ (а быть может – и руководства РФ в целом?), а также возможные пагубные последствия сложившейся ситуации. В статье названа одна из причин плачевного состояния войсковой ПВО.
Действительно, созданный в 2002 году «Концерн ПВО «Алмаз-Антей», к сожалению, стал практически монополистом в области разработки, производства, поставок и сопровождения эксплуатации вооружения ПВО для всех видов и родов войск. Вот тебе и рыночная экономика, вот тебе и прогрессивная конкуренция!
Хотя конкуренция все же себя проявила, правда, между «алмазовской» и «антеевской» школами, а не между различными образцами вооружений. И так как к власти пришли всегда бывшие более многочисленными и финансообеспеченными «алмазовцы», то это привело практически к полной деградации направления разработки ВВТ для войсковой ПВО. Новых заделов и НИОКР в части войсковой ПВО нет. Испытываемые в настоящее время ЗРС и ЗРК на базе С-300ВМ, «Бук-М2», «Тор-М2» – это долги 1990–2000 годов.
А ведь зенитное ракетное вооружение войсковой ПВО практически до сих пор не имеет аналогов в мире и все еще опережает своих ближайших конкурентов. Достаточно, например, напомнить, что США еще в 1994 году купили у нас основные боевые элементы ЗРС С-300В, хотя закупка зарубежного вооружения и его ввоз на территорию США законодательно запрещены. Но уж очень хотелось специалистам США позаимствовать наши технические решения при разработке собственной системы нестратегической ПРО THAAD. «Алмазовская» С-300ПМУ им неинтересна, так как реализованные в ней технические решения аналогичны примененным в «Пэтриоте».
А у нас все нет сил, средств и возможностей для пролонгации «антеевской» школы, созданной гениальным конструктором академиком Вениамином Ефремовым, и проведения НИОКР в интересах войсковой ПВО.
Почему тот или иной комплекс не поступает в войска или реально не обеспечивает заявленных характеристик.
А что же нужно делать сейчас, в свете уже упоминавшихся решений Верховного главнокомандующего о создании ВКО, реализации Программы ГПВ-2020, мерах по противодействию развертываемой системы ЕвроПРО?
ПРОВЕРКА БОЕМ
Опыт локальных войн и военных конфликтов, в том числе только что прошедшего в Ливии, показывает, что первым эшелоном агрессии и ее острием остаются средства воздушного нападения. Их роль и значимость в арсенале вооруженной борьбы все более возрастает.
Как известно, современные средства воздушно-космического нападения включают в свой состав баллистические ракеты различных классов, крылатые ракеты, пилотируемую авиацию, беспилотные летательные аппараты, широкий арсенал высокоточного оружия, а в скором времени – и оружие ближнего космоса.
Существенно возросла мотивация к увеличению применения беспилотных средств (БЛА), позволяющих снизить возможные потери и повысить конфиденциальность, точность выполнения боевых задач и существенно расширить круг этих задач. БЛА становятся стратегическим трендом, базирующимся на широком применении беспилотных дронов (боевых роботов). Это настоящая революция, ведь речь идет о полноценных боевых средствах, а не о «карманных» моделях.
Командующий Воздушно-десантными войсками генерал-лейтенант Владимир Шаманов вспоминал, как неуютно он себя чувствовал в Абхазии, когда над введенной туда группировкой российских войск, которую он возглавлял, зависал беспилотник «Гермес», закупленный грузинами у Израиля.
«Пробовали сбить из ПЗРК «Игла» – навести ракету на цель было затруднительно из-за слабого излучения объекта. Пытались стрелять по БЛА из пушки на БМП-2 – не доставала по высоте. Мы сейчас работаем в этом направлении, ищем другие средства борьбы с БЛА. Одна из находок уже имеется, хотя и выглядит неожиданной. С промышленностью прорабатывается вопрос о производстве малых летательных аппаратов типа мотодельтаплан, чтобы с них вести борьбу с БЛА вероятного противника┘».
Нелишне спросить и министра обороны, и главкома Сухопутных войск: «А где же войсковая ПВО и почему она оказалась малоэффективной против мини-БЛА над полем боя? Почему в ГОЗ-2012 не предусмотрены поставки в войска ни одного средства войсковой ПВО малой, средней и большой дальности из промышленности?
Вместе с тем качественное состояние ВВТ войсковой ПВО по срокам эксплуатации характеризуется следующими параметрами: до 15 лет – 1%, от 15 до 20 лет – 14%, от 20 до 30 лет – 33%, более 30 лет – 50%. Требует ремонта свыше 45% ВВТ из имеющегося в наличии.
Приведенный выше «возраст» (сроки эксплуатации вооружения) говорит о многом. Вот представьте себе: против вас действует (на вас нападает) самолет с авионикой и средствами поражения 4+ или 4++ поколения – это как бытовой телевизор с жидкокристаллическим экраном-панелью, а вы пытаетесь победить его зенитным ракетным комплексом времен черно-белого телевизора «Рекорд». Возможно ли это и какой ценой?
Хорошо, если бы это поняли при распределении приоритетов необстрелянные девочки и женщины, нанятые министром обороны для формирования военного заказа. А если ГОЗ формируют профессиональные военные и не могут расставить приоритеты, то┘
Министерство обороны с его «приданием Вооруженным силам нового облика» – вот вторая и главная причина деградации войсковой ПВО, когда «за отдельными деревьями не видим леса».
В небытие ушли обоснования оборонного заказа, военная наука, практика, взаимодействие разработчика и эксплуатационщика на всех фазах жизни вооружения. Вместо этого появились «покупатели» и «продавцы», скорее антагонистически, чем дружественно настроенные друг к другу. Вот поэтому в наших ВС и начинают появляться «Мистрали», израильские беспилотники, итальянские бронеавтомобили, австрийские снайперские винтовки. Слава богу, пока не покупаем средств ПВО.
Однако вернемся к нашим проблемам и попытаемся найти нетривиальные пути и способы или хотя бы направления их решения.
Еще раз напомним, что боевой потенциал войсковой ПВО напрямую зависит от состояния его вооружения. Проведенные еще в советские времена исследования показали, что предельно нормативные сроки эксплуатации ВВТ ПВО составляют 20–25 лет, а так называемые сроки «морального старения», зависящие от темпов перевооружения СВН, в настоящее время составляют 15–20 лет.
Вместе с тем более детальная оценка состояния израсходовавшего ресурс и особенно морально устаревшего вооружения показывает – как правило, «стареют» не механические части, а радиоэлектронное оборудование, системы, средства и узлы (РЭО). Механические узлы и агрегаты (пусковые устройства, электро- и гидроприводы, поворотные устройства, шасси, системы энергоснабжения и многое другое) остаются, как правило, работоспособными и обладают значительным остаточным ресурсом, а по стоимости «механика» составляет 60–70% стоимости всего образца и является наиболее трудоемкой при производстве. При замене РЭО на таких образцах на современное и проведении ресурсосберегающего ремонта «механики» возможно было бы получить фактически новый образец ВВТ с принципиально новыми боевыми, эксплуатационными и ресурсными характеристиками при существенной экономии финансовых затрат (более чем на 50%), и времени реструктуризации образца.
 Зенитный ракетно-пушечный комплекс «Панцирь-С1» на заводских стапелях. Фото РИА Новости |
При наличии ресурса «механики» у вооружения, размещенного на этой платформе, и замене соответствующего РЭО на современное возможно было бы перевести этот образец в новое поколение (скажем, из поколения 2 или 3 в 4+ или 4++). Подобный подход уже находит практическое применение в авиации.
Учитывая это обстоятельство и понимая, что даже полное выполнение государственного оборонного заказа-2020 при выделении соответствующих средств не сможет привести к серьезному улучшению положения дел и повышению качественного состояния ВВТ войсковой ПВО, без изыскания дополнительных возможностей и принятия специальных мер не обойтись.
Первоочередной такой мерой должно было бы стать немедленное выведение из эксплуатации и утилизация ВВТ, находящегося в эксплуатации более 30 лет.
ВВТ в «возрасте» от 15 до 25–30 лет необходимо подвергнуть технической ревизии с целью определения его фактического состояния. На образцах, механические системы которых сохранили свой остаточный ресурс, провести инновационную модернизацию по замене РЭО на современное, разработанное в рамках нового поколения ВВТ («Тор-М2», «Бук-М2,-М3», С-300ВМ,-ВМД и др.) или имеющееся в техническом заделе. Эти работы должны проводиться блочно-модульным способом скорее всего на заводах-изготовителях. Прекратить капитальный ремонт ВВТ без обязательного проведения названной инновационной модернизации как затратный и бесперспективный.
На серийно выпускаемом в соответствии с ГОЗ-2020 современном и перспективном вооружении практически внедрить имеющийся научно-технический задел на макроуровневом подходе (концепции), реализуя информационно открытую архитектуру построения систем (комплексов), их сопрягаемость программным способом с различными средствами разведки и боевого управления, а также между собой, в том числе в сетецентрическом режиме.
Это обеспечит непрерывное совершенствование боевых и технических характеристик отечественного ВВТ войсковой ПВО, приведение так называемых старых средств и новых практически к единому поколению. Кроме того, будет сохранено превосходство или паритет нашего вооружения над (с) зарубежными аналогами на 15–20 лет при минимальных финансовых затратах и максимальном использовании инноваций и современных технологий.
Анализ результатов локальных и региональных конфликтов последних лет выдвигает в приоритеты еще одну особенность. На ход и исход боевых действий в первую очередь существенно влияют возможности систем и средств ПВО противостоять ударам противорадиолокационных ракет (ПРР) и ВТО воздушного базирования, направленных именно на подавление систем ПВО, и сохранять свой потенциал для отражения последующих ударов СВН по прикрываемым объектам.
ПОЛИГАМНЫЕ БОЕВЫЕ МОДУЛИ
Создаваемая система ВКО, во всяком случае ее противовоздушная компонента, в том числе и войсковая ПВО в ее «новом облике», не учитывает указанные особенности вооруженной борьбы, продолжает базироваться на использовании средств ПВО только в так называемой штатной комплектации. Как показали исследования, проведенные ГосНИИ АС, это априори не позволяет достичь высоких показателей живучести однородной (однокомпонентной) группировки ПВО и ее эффективности, будь то группировка ПВО на базе ЗРС «Бук-М1-2, -М2», С-300ВМ или С-400. Создание так называемых смешанных группировок, когда разнородные средства ПВО используются с разных позиций (позиционных районов), кардинально проблемы также не решает.
В этой связи существующие и перспективные средства ПВО можно было бы использовать не в «штатной» однородной структуре, а в определенной комбинации, то есть создавать на их основе полигамные (комбинированные) разведывательно-огневые боевые модули, ориентированные на высокоэффективное решение конкретных задач, а в среднесрочной перспективе также необходимо реализовать в средствах ПВО, входящих в состав модулей, наряду с обычными нетрадиционные способы борьбы с СВН, основанные на новых физических принципах.
Указанный подход как раз и ориентирован на асимметричное противодействие разработке и развертыванию дорогостоящих высокоточных систем вооружения и БЛА в ведущих зарубежных странах.
Полигамные боевые модули ПВО позволяют в разы увеличить устойчивость от ударов противорадиолокационных ракет и ВТО, сохранить способность защиты прикрываемых объектов от последующих основных ударов и в целом поднять эффективность поражения СВН, в том числе крылатых ракет, в типовых налетах (таких, как по Югославии или Ливии) до уровня 0,9 и более.
Так, расчеты, а также фрагменты натурных испытаний показывают, что, например, комбинированное применение даже штатных (немодернизированных до уровня 4+) ЗРС «Бук-М1-2» и «Тор-М1» при боевом управлении таким зенитным ракетным дивизионом (зрдн) полигамного состава с единого командного пункта и в едином информационном поле позволяет повысить его эффективность более чем в 2,5 раза, а устойчивость от поражения ПРР типа «Харм» – в 8–12 раз.
Еще более высоких результатов можно достигнуть, введя в состав полигамного зрдн 1–2 пусковые установки из состава ЗРС С-300В (ПУ 9А83 с ЗУР 9М83М), что позволит удерживать самолеты – постановщики активных помех – на дальностях 100–120 км и снизить их эффективность (плотность мощности помех) более чем в 5 раз.
Создание в составе соответствующих командований мобильных автоматизированных комбинированных разведывательно-огневых модулей (МАКРОМ) ПВО не требует каких-то значительных дополнительных затрат, нужны только здравый смысл, воля и решение заниматься инновациями не на словах, а на деле. Кстати, этот вопрос в свое время докладывался начальнику Генерального штаба, был им одобрен, но в последующем «успешно» заболтан военными чиновниками.
Высокие боевые характеристики ВТО, крылатых ракет, БЛА да и современной пилотируемой авиации обеспечиваются и определяются в первую очередь широким использованием разнообразного бортового радиоэлектронного оборудования (БРЭО). Но по большому счету БРЭО – это и ахиллесова пята указанных средств нападения. При выводе из строя (функциональном поражении) БРЭО ВТО лишается своего главного преимущества – управляемости и высокой точности.
Проведенные многочисленные исследования показывают, что БРЭО современных СВН, выполненное на твердотельной элементной базе, чрезвычайно подвержено воздействию на него сверхмощного электромагнитного импульса (ЭМИ).
Ранее предполагалось, что источником сверхмощного ЭМИ, способным вывести из строя БРЭО, является только ядерный взрыв. Однако современный научно-технический задел и технологии позволяют генерировать сверхмощные электромагнитные импульсы обычным (неядерным) способом и создавать на этой основе боевые средства функционального поражения БРЭО.
Нетрадиционность предлагаемых способов борьбы с СВН на новых физических принципах как раз и заключается в генерировании и воздействии на БРЭО ВТО сверхмощного ЭМИ.
Основой такой системы борьбы с СВН могут стать наземные генераторы электромагнитного излучения (ГЭМИ) и взрывомагнитные генераторы (ВМГ) со средствами доставки их к цели ракетами-носителями. В качестве ракет-носителей возможно применять серийные зенитные управляемые ракеты, оснащаемые боевой частью в виде ВМГ, а также авиационные ракеты класса «воздух-воздух». Предприятия ВПК обладают необходимым научно-техническим заделом для создания как наземных ГЭМИ, так и боевых частей ракет с ВМГ. При этом стоимости создания указанных средств несопоставимы со стоимостью ВТО даже без учета предотвращенного ущерба. Особенно эффективными эти средства могут оказаться при борьбе с БЛА, не нужен будет мотодельтаплан над полем боя. Это и есть асимметричный ответ.
При оснащении средствами функционального поражения (ВМГ) зенитных управляемых ракет дальнего действия ЗРС типа С-300ВМД, в которых пусковая установка – целевой канал, возможно также в короткие сроки создать высокоэффективные средства для борьбы со специальной пилотируемой авиацией (воздушными командными пунктами, самолетами РУК, ДРЛОиУ и др.), приграничными командными пунктами, авианосными группами и другими важнейшими объектами в оперативной и стратегической глубине путем функционального поражения их радиоэлектронных средств. При этом дальность доставки БЧ с ВМГ к цели может составить до 800–900 км.
Средства функционального поражения позволяют также реализовать принципиально новые эффективные способы борьбы с наземными средствами нападения, оснащенными бортовыми информационно-управляющими системами (БИУС), непосредственно на поле боя (например, с танками «Абрамс» и «Леопард» последних модификаций).
Глубоко убежден, выделяемые Минобороны средства и научный потенциал необходимо сосредоточить на разработке высокотехнологичных и перспективных отечественных средств ПВО-ПРО, реализующих заатмосферный перехват целей. Отсутствие в системах С-300ВМ, -ВМД, С-400, да и в разрабатываемой С-500 именно таких ракет с заатмосферным перехватом и газодинамическим управлением не позволяет им уничтожать баллистические цели на высотах более 30 км и перспективные аэрокосмические средства в ближнем космосе.
Сегодня только две страны способны уничтожить, скажем, отказавший спутник в ближнем космосе. К сожалению, среди этих стран России – родины первого спутника и первого космонавта – нет. И никакая С-500 за оставшиеся три года у нас разработана не будет. А как быть с создаваемыми гиперзвуковыми перспективными боевыми средствами для реализации доктрины быстрого глобального удара и с боевым космопланом? Кто будет бороться с этими средствами?
Хотелось хотя бы фрагментарно остановиться еще на одном злободневном вопросе: о подготовке офицерских кадров – специалистов войсковой ПВО. Ранее существовал никем не оспоренный лозунг: «Кадры (прошу не путать с кадровиками, речь идет о специалистах), овладевшие техникой, решают все».
Сейчас для войсковой ПВО подготовка офицеров осуществляется в чудом уцелевшей Академии войсковой ПВО. Ранее подготовку офицеров осуществляли еще пять высших училищ, ныне сокращенных. А ведь вооружение, боевая техника, способы ведения боевых действий непрерывно усложняются. Средствами воздушного нападения со стороны наших «партнеров» управляют высококвалифицированные офицеры, имеющие высшее образование, получающие многотысячное денежное содержание в долларах или евро, имеющие благоустроенное жилье. Помогают им квалифицированные контрактники, не один год служащие на своих должностях (а не всего один год, как наши солдаты).
Если мы не исправим это положение хотя бы в таком высокоинтеллектуальном роде войск, как войсковая ПВО, не сделаем экипажи ЗРС и ЗРК фактически офицерскими, а должности младших специалистов не укомплектуем контрактниками, то нам в скором времени, как в команду ЦСКА, придется набирать по контракту «военнослужащих» из Зимбабве, Бразилии, Аргентины, Туркмении и других стран дальнего и ближнего зарубежья.
Вот только кто в этом случае будет отвечать за безопасность нашей Родины?
