Большой стратегический треугольник

Китай демонстрирует свой ракетно-ядерный щит на параде в Пекине.
Фото Reuters

Тема перехода процесса ядерного разоружения с двустороннего (Россия–США) на многосторонний формат привлекает растущее внимание политиков и экспертов мира. Особую важность как в политическом, так и в военно-стратегическом отношении имеет в этом контексте «большой треугольник» Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР), тем более что значение всего региона возрастает в целом в мировой экономике и безопасности. Этот треугольник, вершины которого составляют США, Россия и Китай, является весьма условным построением, но существует он не в вакууме. В Азии к нему примыкают другие ядерные государства: Индия, Пакистан и КНДР. Но их влияние на «большой треугольник» скорее не прямое, а опосредованное, и они представляют собой отдельные темы для анализа. Поэтому остановимся на главной политико-стратегической «геометрии».

СПЕЦИФИКА ОТНОШЕНИЙ ЯДЕРНОГО СДЕРЖИВАНИЯ

Военно-стратегические отношения в «большом треугольнике» завязаны в сложный узел переплетения общих интересов и противоречий сторон в сфере наступательных и оборонительных стратегических (а также нестратегических) вооружений.

Россия и США имеют классические отношения взаимного ядерного сдерживания (на базе взаимного гарантированного уничтожения ответным ударом – ВГУ) и примерного стратегического паритета. Это уже 40 лет служит основой переговоров и соглашений на принципах «равенства и одинаковой безопасности» и «стратегической стабильности».

Впрочем, и тут в последнее время растет асимметрия между сторонами, создающая трудности для дальнейших переговоров. США относительно снижают упор на традиционное ядерное сдерживание и повышают акцент на оборону (ПРО) и стратегические высокоточные системы в обычном оснащении (крылатые ракеты, орбитальные ракетно-планирующие системы «быстрого глобального удара» – БГУ). Хотя эти новые системы официально ориентированы на третьи страны, они будут оказывать влияние на стратегический баланс и переговоры между РФ и США.

Россия, наоборот, демонстративно акцентирует традиционный вариант ядерного сдерживания (в частности, начав разработку новой МБР тяжелого типа и наметив ввод в строй 8–10 новых стратегических подводных лодок с баллистическими ракетами (БРПЛ) «Булава-30»). Также приоритетами являются укрепление стратегической обороны в лице Воздушно-космической обороны и высокоточного обычного оружия (ВТО), хотя они существуют как бы сами по себе, вне контекста стратегической стабильности и переговоров с США.

Обе стороны не скрывают данные о своих стратегических силах, ограниченных по Договору СНВ от 2010 года. В настоящее время они насчитывают 1500 на 490 развернутых носителях у России и 1720 боезарядов на 806 носителях у США по правилам засчета СНВ. (Как бы, упаси Бог, не раскрыть гостайну, ведь российское государство сообщает свои данные США, но не своей общественности, а госдепартамент публикует их на своем сайте.) С учетом реального числа авиационных вооружений уровни боезарядов достигают примерно 2000 единиц для каждой стороны. По оценкам независимых источников (SIPRI, 2012, стр. 309, 316) еще у каждой из держав есть по 2500–3000 стратегических и оперативно-тактических ядерных боезарядов на складском хранении в качестве боеготового резерва, но официально эта информация не публикуется.

Между США и КНР есть отношения взаимного ядерного сдерживания, но они крайне асимметричны в пользу США. В последние годы США явно переносят центр тяжести ядерного сдерживания на адрес КНР (8 из 14 ПЛАРБ типа «Огайо»/«Трайдент» в Тихом океане). В этой зоне Вашингтон делает еще больший упор на развитие ПРО (в целом 90% средств ПРО развернуто в АТР) и стратегические высокоточные системы в рамках БГУ. При этом США никогда не признавали открыто отношений с КНР на основе взаимного ядерного сдерживания и тем более паритета (в отличие от отношений с Россией). Видимо, Вашингтон не собирается преподнести Китаю, как новой сверхдержаве XXI века, такие отношения «в подарок». (Так же в свое время США не желали «подарить их СССР, которому пришлось самому завоевать паритет, пройдя через три цикла гонки вооружений и Карибский ракетный кризис 1962 года.)

Китай, в свою очередь, настаивает на признании своего права на такую взаимность с США с упором на «минимальное ядерное сдерживание» и постепенно наращивает силы МБР и БРПЛ. Попутно Китай создает высокоточные баллистические ракеты средней дальности (БРСД) и оперативно-тактические ракеты (ОТР) в неядерном оснащении (против Тайваня и ВМС США) и экспериментирует с ПРО и противоспутниковой системой (ПСС). В стратегическом балансе США–КНР отношения ядерного сдерживания не только резко асимметричны, но и «размыты» региональными сценариями конфликтов (Тайвань) и системами оружия, поддерживающими обязательства США союзникам (Тайвань, Япония, Южная Корея). Указанная политическая двусмысленность и стратегическая асимметрия крайне затрудняют классический вариант переговоров между сторонами.

Еще более туманный вопрос – стратегические отношения России и КНР. Официально наличия отношений взаимного ядерного сдерживания эти два стратегических союзника сейчас не признают. Тем не менее можно предположить, что стратегические ядерные силы (СЯС) и нестратегические ядерные средства РФ отчасти направлены на сдерживание КНР. В Военной доктрине РФ от 2010 года есть многозначительное положение об опасности эскалации региональной войны к ядерному столкновению, если такая война поставит под угрозу само существование России как государства.

Со стороны Китая часть из его 50 МБР, возможно, нацелена на европейскую территорию России, а на Сибирь и Дальний Восток ориентированы все или преобладающая часть из 60 БРСД в Шеньянском и Ланчжоуском военных округах, а также сколько-то из 150 ядерных ОТР и крылатых ракет наземного базирования (КРНБ).

Кстати, в период вражды (60–80-е годы) Москва тоже не признавала правомерности отношений взаимного ядерного сдерживания с Пекином, а когда отношения улучшились – вопрос был «замят для ясности».

С учетом отмеченных политических и стратегических моментов переговоры по ограничению ядерного оружия между Россией и КНР имеют еще более сомнительную основу, чем между Китаем и США.

Таким образом, стратегические отношения «тройки» крайне разнородны и асимметричны, у них нет общей основы ни в политическом плане, ни в стратегическом формате (коей могут быть стабильность, паритет). Все это уже само по себе ставит под сомнение возможность трехсторонних переговоров по СНВ или по ограничению ядерного оружия (ЯО) в трехстороннем формате.

РОЛЬ ЯДЕРНОГО ОРУЖИЯ И ЯДЕРНЫЕ ДОКТРИНЫ

Из трех держав ЯО играет сейчас самую большую роль в концепции безопасности и военной доктрине и военной политике России. Из-за ослабления своих сил общего назначения (СОН) она ощущает уязвимость как на западе, так (негласно) и на востоке. В отношениях с США/НАТО Россию к тому же беспокоит отставание по ПРО и стратегическим ракетам в неядерном оснащении. В отношениях с Пекином Москву, видимо, подспудно тревожит растущий китайский потенциал сил общего назначения, прежде всего сухопутных войск в северных округах Поднебесной.

Соединенные Штаты делают меньший, чем Россия, упор на ЯО ввиду своего геостратегического положения и превосходства в самых передовых силах общего назначения, ПРО и стратегических неядерных системах. Но ядерный потенциал остается для США атрибутом сверхдержавного статуса, «страховым полисом» безопасности и инструментом гарантий союзникам.

Из всей «тройки» КНР официально делает наименьший акцент на ЯО. Пекин не беспокоится по поводу баланса СОН ни с РФ, ни с США (или Индией). Китай пока принимает как данность отставание по ЯО и от США, и от России, хотя весьма озабочен американскими системами ПРО и средствами «быстрого глобального удара».

Ядерные доктрины США и России, опубликованные в 2010 году, весьма схожи. Обе державы рассматривают ЯО как крайнее средство, но обе допускают его применение первыми. В них есть лишь два существенных отличия. Первое – США обосновывают целесообразность относительного повышения роли ПРО и наступательных неядерных систем, а Россия считает это дестабилизирующей тенденцией. Второе отличие в том, что США допускают первый ядерный удар для защиты союзников от неядерного нападения (имея в виду Японию, Тайвань, Южную Корею, ряд стран НАТО), а Россия применения ЯО для обороны союзников от обычной агрессии не планирует. Но со своей стороны РФ предусматривает первое применение ЯО в ответ на широкомасштабное неядерное нападение на себя, тогда как США об этом ничего не говорят (по понятным геостратегическим причинам они для такого нападения неуязвимы).

С Китаем дело намного сложнее. КНР – единственное из всех девяти ядерных государств, которое на официальном уровне имеет обязательство о неприменении ЯО первым, причем безо всяких оговорок. Подход КНР к стратегической стабильности не основан на примерном ракетно-ядерном паритете с США или Россией. Касательно величины необходимых Китаю ядерных сил говорится, что они будут поддерживаться на минимальном уровне, «которого требует национальная безопасность».

Вместе с тем Китай – единственная из пяти великих держав, постоянных членов Совета Безопасности ООН и признанных пяти ядерных держав Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), которая не предоставляет никакой официальной фактической информации о своих ядерных силах и программах их развития. В прошлом, когда китайский ВВП и военный бюджет были весьма скромны, это спокойно воспринималось другими державами. Но в последнее десятилетие экономический рост КНР, ее выход на второе после США место в мире по величине военного бюджета, крупные программы модернизации ядерных и обычных сил и вооружений изменили это отношение.

Теперь декларации о «сугубо оборонительной ядерной доктрине», отказе от первого удара, «минимально необходимых» ядерных силах – не будет приниматься на веру. В связи с этим нелишне напомнить об идеях величайшего китайского военного теоретика (первого стратега в мировой истории) Сунь Цзы, высказанных в его трактате «Искусство войны»: «Война – это путь обмана. Поэтому, даже если имеются большие возможности, показывай противнику отсутствие возможностей. Когда должен ввести в бой свои силы, притворись бездеятельным. Когда цель близко, показывай, будто она далеко…»

Периодически появляются сведения о построенных и строящихся в Китае огромных тоннелях, общая протяженность которых оценивается примерно в 5000 км. Интересно, что строительство ведется силами Второй артиллерии – вида вооруженных сил, ответственного за стратегические силы наземного базирования (аналога российских РВСН). Нельзя исключать, что тоннели могут предназначаться для скрытного хранения резервных мобильных пусковых установок, стратегических и оперативно-тактических ракет.

По оценкам самых авторитетных российских специалистов, Китай имеет до 800–900 предназначенных для оперативного развертывания ядерных боезарядов (440 ядерных авиабомб на авиации разных типов, 360 боеголовок на МБР, БРСД и ОТР, 45 боеголовок на БРПЛ). Значительное количество оружейных материалов, как и боезарядов, может содержаться в хранилищах как резервный запас.

С китайским безоговорочным обязательством неприменения ЯО первыми (что подразумевает стратегию исключительно ответного удара) тоже не все ясно. Развернутые китайские стратегические ядерные силы (СЯС) в том виде, в каком о них знают за рубежом, слишком малочисленны и уязвимы, чтобы обеспечить возможность ответных действий после гипотетического разоружающего удара со стороны ведущих ядерных держав. Тем более китайские СЯС не обладают возможностью ответно-встречного удара, по информации системы предупреждения о ракетном нападении (СПРН), ввиду их уязвимости и малой эффективности, как и системы боевого управления.

Особую тревогу КНР в последнее время вызывает живучесть их ядерных сил в случае удара американских стратегических средств в неядерном оснащении. Если об этом беспокоится Россия (с ее 180 МБР в защищенных шахтах и 180 грунтово-мобильными МБР), то что говорить о Китае, у которого всего 50 МБР, из которых 30 наземно-мобильные (и 100 БРСД, включая 60 мобильных). Угроза такого удара США (в сочетании с их системой ПРО) стратегически обесценивает безоговорочное обязательство КНР о неприменении ЯО первой в качестве инструмента ядерного сдерживания. Этому обязательству Пекин придает огромное политическое значение.

Главный парадокс ядерной доктрины КНР состоит в том, что если ее ядерные силы столь ограниченны, как считают большинство зарубежных источников, то они не способны к ответному удару и скорее всего имеют оперативную ориентацию на упреждающий удар.

Китайский потенциал ответного удара может быть состоятелен только в том случае, если в подземных тоннелях хранится крупный резерв ракетно-ядерных сил, о котором неизвестно вероятному противнику и который обладает высокой живучестью, хотя и не может быть использован немедленно. Для усиления эффекта сдерживания в момент кризиса часть этого резерва может быть показана миру, чтобы разрушить планы врага. Но в таком случае Китай – третья ядерная держава после США и РФ. Более того, ядерные силы КНР, видимо, больше сил всех остальных шести ядерных государств, вместе взятых.

Исходя из этого, можно предположить, что истинные мотивы полной засекреченности информации о китайских ядерных силах объясняются не малочисленностью, а наоборот – величиной ядерного потенциала КНР и возможностью его быстрого дальнейшего наращивания.

ОСОБАЯ «ЯДЕРНАЯ МОДЕЛЬ» КНР

Прокладывая свою колею в ядерной политике, Китай не повторяет опыт США и СССР, которые большими сериями развертывали каждый новый тип и модификацию систем оружия, всемерно афишируя это в целях политико-пропагандистского эффекта. (Достаточно вспомнить блеф Хрущева о том, что СССР «лепит ракеты как сосиски», или декларации американских лидеров о «бесспорном ядерном превосходстве США» вплоть до конца 60-х годов.)

Китай, наоборот, на официальном уровне всячески преуменьшает свой ядерный потенциал. Он экспериментирует с новыми типами и модификациями систем оружия с развертыванием компактными сериями, видимо, ожидая появления оптимальных систем. Возможно, такими станут МБР «Дунфан-31А» и «Дунфан-41», БРСД «Дунфан-25» и БРПЛ «Цзюйлан-2». При этом возможно, что Китай будет открыто развертывать первые три системы тоже в ограниченных масштабах.

Неуклонное наращивание ядерных сил обеспечивает Китаю мощное стратегическое прикрытие его превосходства в силах общего назначения над всеми региональными соседями. Такая перспектива беспокоит Индию. Она может поставить под сомнение кредитоспособность американских гарантий безопасности Японии, Южной Корее, Тайваню, побудить их к политике «умиротворения» Пекина или, наоборот, толкнуть на путь объединения усилий и военной (в том числе ядерной) самостоятельности. (Сведения о росте таких настроений в Японии недавно произвели сенсацию.) Также это вызывает опасения у стран Юго-Восточной Азии, с которыми КНР сталкивается из-за нефтяного шельфа Южно-Китайского моря.

Для России, несмотря на процветание отношений стратегического союза и партнерства с КНР, эти тенденции тоже чреваты последствиями. Наращивание китайского потенциала ядерного удара по европейской части территории РФ будет означать блокирование российских преимуществ по ядерным средствам средней дальности (авиации, КРМБ) и оперативно-тактического класса, которые пока еще компенсируют асимметрию по обычным вооруженным силам на востоке страны.

Буксиры бережно выводят из базы стратегическую атомную подводную лодку Теннесси (USS Tennessee) типа «Огайо». На ее борту 24 баллистические ракеты «Трайдент-2» (Trident II D-5) межконтинентальной дальности. Фото с сайта www.navy.mil

РАЗВИТИЕ СИСТЕМ ПРО И ПЕРЕГОВОРЫ О СОТРУДНИЧЕСТВЕ

Вероятность наращивания ядерных сил КНР, по всей видимости, создает существенный, хотя и негласный стимул для развития системы ПРО США и их союзников в АТР. Хотя формальным основанием является отражение ракет КНДР, в реальности посредством противоракетной обороны Вашингтон, видимо, стремится максимально затруднить и отдалить перспективу обретения Китаем гарантированной возможности ответного удара по США, не говоря уже о достижении Пекином стратегического паритета.

По понятным причинам, это вызывает в Китае еще большую озабоченность, чем беспокойство России по поводу ПРО НАТО. Правда, официально Пекин реагирует со сдержанным достоинством и не драматизирует ситуацию. Вместо этого Китай отвечает развитием средств преодоления ПРО и систем ПСС, испытывает собственную ПРО, причем не афиширует свои достижения, предоставляя обсуждать это другим.

Немалую, хотя и негласную тревогу Пекина вызывали, видимо, переговоры РФ с США/НАТО о сотрудничестве в развитии ПРО в Европе в 2010–2011 годах, которые могли восприниматься как военное сближение сторон против Китая. В частности, речь идет о Российском предложении создать общую «секторальную» систему ПРО, в рамках которой каждая сторона должна была перехватывать ракеты, летящие над ней в направлении другой стороны. В Пекине не могли не задаваться вопросом, должна ли будет Россия перехватывать ракеты Китая, летящие над российской территорией в сторону США или Западной Европы.

Поэтому Китай постоянно как бы незримо присутствовал на переговорах Москвы и Вашингтона по ПРО, хотя эта проблема ни в Брюсселе, ни на саммитах открыто не обсуждалась. Провал переговоров временно снял озабоченность Китая по этому поводу, но вероятность их возобновления остается важным моментом стратегического планирования КНР.

ОТНОШЕНИЕ К ЯДЕРНОМУ ОРУЖИЮ И ЕГО ОГРАНИЧЕНИЮ

Вопреки распространенному мнению по этой теме позиции КНР и России далеко не во всем ближе, чем отношения РФ и США или Китая и США. На обозримое будущее США и Россия имеют общую позицию, противоречащую линии КНР, по следующим вопросам: отказ принять требование КНР о безоговорочном обязательстве неприменения ядерного оружия (ЯО) первыми; отказ объявить, что использование ядерного оружия или угроза им никогда не будут направлены против неядерного государства; намерение (во всяком случае, пока еще провозглашаемое) вести совместное развитие систем ПРО; стремление к большей открытости ракетно-ядерных сил и программ КНР; призывы к скорейшему подключению КНР к разоружению; отказ от заключения договора (конвенции) о всеобщем ядерном разоружении с конкретными сроками и от объявления ядерного оружия вне закона; отказ отменить ядерные гарантии безопасности своим союзникам.

Со своей стороны, Соединенные Штаты и Китай объединяет в противовес России стремление вести дело к следующему договору СНВ со значительным понижением количества ядерных вооружений; желание ограничить нестратегическое (тактическое) ядерное оружие США и РФ; намерение сократить и ограничить ЯО США и РФ на складском хранении.

Что касается России и Китая, то вопреки США они согласны в том, что касается необходимости: лимитирования глобальных и региональных систем ПРО США и их союзников; ограничения высокоточных обычных вооружений большой дальности, а также космических и частично-орбитальных ударных средств. Также двум соседним державам неприемлемо предложение НАТО по перемещению нестратегических ядерных вооружений России с запада на восток.

ПРИМЕТ ЛИ КИТАЙ РОССИЙСКО-АМЕРИКАНСКИЙ ОПЫТ?

Китай – единственная страна в мире – помимо США и РФ, – обладающая экономическим и техническим потенциалом быстрого наращивания СЯС в течение последующих 10–15 лет до уровня двух сверхдержав. Поэтому уже сейчас возникла необходимость учитывать китайские ядерные силы и программы их развития при обсуждении любого следующего российско-американского соглашения по сокращению стратегических вооружений после нового Договора СНВ. Отличие в данном плане Великобритании и Франции в том, что их силы сокращаются, они достаточно открыты и предсказуемы, у них нет потенциала быстрого наращивания ЯО. Индия и Пакистан в основном замкнуты друг на друга, хотя Индия адресует сдерживание и Китаю. Израиль и КНДР завязаны в региональные и локальные сюжеты безопасности и ядерного нераспространения.

В этом огромная важность транспарентности, которая уточнила бы реальный размер, характеристики и потенциал наращивания китайских ядерных сил. Если они составляют 240–300 боезарядов, то едва ли можно ставить вопрос об их юридически обязывающем ограничении в ближайшее время. Было бы достаточно политического обязательства о том, что они не будут существенно наращиваться в случае дальнейших сокращений СЯС США и России. Если же они насчитывают 800–900 или больше боезарядов плюс средства в тоннельных сооружениях, то без их ограничения дальнейшие сокращения двух ведущих держав невозможны – даже если они достигнут согласия по ПРО, нестратегическим ядерным вооружениям и стратегическим системам в обычном оснащении.

Официальная позиция Пекина состоит в том, что «страны, обладающие наибольшими ядерными арсеналами… должны и в дальнейшем решительно сократить свои арсеналы проверяемым, необратимым и юридически обязывающим способом, с тем чтобы создать условия для полной ликвидации ядерных вооружений. Когда возникнут соответствующие условия, другие ядерные государства должны также присоединиться к многосторонним переговорам по ядерному разоружению».

Что касается открытия информации, Пекином официально выдвигается условие отказа США (и по умолчанию России) от концепции применения ядерного оружия первыми. Это на первый взгляд звучит убедительно, но на деле не выдерживает критики. Ведь официальная информация Пекина о количестве его ядерных средств не может облегчить гипотетическое нацеливание разоружающего удара со стороны США или России. В планировании таких операций они обязаны полагаться на собственные разведывательные данные, тем более что официальная информация Пекина не должна включать точные координаты всех его стратегических объектов. А вот для планирования последующих договоров СНВ Москве и Вашингтону транспарентность китайских сил и программ была бы очень полезна.

На деле, видимо, КНР рассматривает транспарентность как свой важнейший козырь. Поэтому убедить Китай открыть информацию в виде жеста доброй воли скорее всего не удастся. В лучшем случае Пекин намерен вести по этому поводу жесткий торг и будет стремиться продать каждый частный фрагмент транспарентности за максимальную цену.

Тем не менее, как представляется, Китай можно постепенно вовлечь в процесс ограничения ядерных вооружений. Но путь лежит не через благие пожелания о его присоединении. Точно так же не удастся обучить Китай – великую и самобытную державу с огромным историческим опытом развития стратегической мысли – российско-американским моделям и приемам. Китай будет формировать свой путь, и его вовлечение в процесс ядерного разоружения возможно только на сугубо прагматической основе. А именно: если он сочтет, что его уступки по части транспарентности и каких-либо лимитов на вооружения окупаются уступками США (и по умолчанию России) по тем вопросам, которые интересуют Пекин. Иными словами, соглашения должны предоставить Китаю более выигрышную стратегическую позицию, нежели их отсутствие.

Начать с того, что Пекин считает новый Договор СНВ промежуточным, наскоро согласованным документом для замены истекшего в 2009 году Договора СНВ-1. Для того чтобы всерьез начать думать о каких-либо ограничениях на свое ядерное оружие, Китай как минимум ждет следующего российско-американского договора СНВ. Как известно, перспективы такого соглашения сейчас весьма сомнительны из-за разногласий по ПРО и нестратегическим ядерным вооружениям, а также по политическим причинам.

Кроме того, КНР настаивает на отказе США (и по умолчанию РФ) от концепции применения ЯО первыми и признании ими состояния взаимного ядерного сдерживания с КНР на основе обоюдной уязвимости. Для США такие шаги чреваты осложнениями отношений с союзниками, зависящими от гарантий безопасности со стороны Вашингтона. А в России они могут воспринимаются как угроза безопасности на западе и на востоке ввиду преимуществ других стран и союзов по силам общего назначения.

Таким образом, подключение Китая к процессу ядерного разоружения – это не только вопрос смены позиции Пекина, но также проблема основательного и, видимо, нелегкого изменения военной политики США и России. Если Вашингтон и Москва всерьез хотят транспарентности и ограничений ядерных сил КНР, они должны трезво оценить, чем готовы пожертвовать в плане сокращения своих собственных вооружений и программ в обмен на уступки Китая. Ни на что иное Пекин, видимо, не пойдет и будет продолжать стоять на своей позиции замкнутого круга: требовать сокращения ядерных сил РФ и США до уровня, более близкого к китайскому, не открывая при этом, какой это уровень.

Представляется, что реальные предпосылки согласия Китая на поэтапное открытие своих стратегических вооружений и их ограничение (хотя бы через обязательство не наращивать количественно) могут состоять в следующем. США должны дать обязательство не наращивать далее средства ПРО морского и наземного базирования на Тихом океане (что затронет и Японию). России и США пообещают, что в случае их договоренности о сотрудничестве в развитии ПРО Китай сможет принять участие в отдельных проектах (например, обмен данными СПРН) в приемлемом для себя формате. РФ и США перейдут к переговорам о следующем соглашении СНВ, включая ликвидацию стратегических носителей и ограничение стратегических неядерных средств. Обе державы начнут переговоры об ограничении нестратегических ядерных вооружений (исключая их перемещение из Европы в Азию, вопреки предложению НАТО).

При этом первый, второй и четвертый пункты явились бы косвенным признанием от лица двух ведущих держав отношений взаимного ядерного сдерживания с Китаем. Как обязательства США союзникам, так и безопасность российских восточных рубежей придется поддерживать за счет других способов и средств.

Наиболее вероятный формат переговоров – двусторонний диалог между США и КНР параллельно с переговорами России и США по СНВ, ПРО и тактическим ядерным вооружениям. Наряду с этим Россия и Китай могут вести постоянные консультации или, если сочтут это целесообразным, полноформатные переговоры.

Трехсторонний или четырехсторонний (плюс Индия) дипломатический формат был бы исключительно затруднен и потому маловероятен. Но он все же возможен, например, по некоторым проектам сотрудничества в сфере ПРО (обмен данными СПРН). В более отдаленной перспективе могут иметь место трехсторонние соглашения об ограничении равными потолками некоторых видов стратегических и других ядерных вооружений.