Алексей Арбатов
За прошедшие десятилетия советским и российским военным пришлось участвовать в таких типах войн, которые не укладываются в традиционные концепции. Фото Reuters
МИНУВШИЙ ПЕРИОД
ПРОТИВОРЕЧИЙ
В годы президентства Дмитрия Медведева между внешней и военной политикой России были серьезные противоречия. Определяя российские внешние приоритеты, Дмитрий Медведев в 2009 году писал в своей программной статье «Россия, вперед!»:
«Модернизация российской демократии, формирование новой экономики, на мой взгляд, возможны только в том случае, если мы воспользуемся интеллектуальными ресурсами постиндустриального общества… Наши внутренние финансовые и технологические возможности сегодня недостаточны для реального подъема качества жизни». Выступая на встрече с дипломатами в российском МИДе, он развил эту тему: «Нам нужны, я уже об этом говорил, специальные модернизационные альянсы с нашими основными международными партнерами...
Прежде всего с такими странами, как Германия, Франция, Италия, с Евросоюзом в целом, с Соединенными Штатами Америки. Взятый на Ростовском саммите «Россия–ЕС» курс партнерства для модернизации предлагает совместную разработку крупных проектов, включая технологическое перевооружение российской промышленности».
В контексте этой линии в 2010 году Россия заключила с США новый Договор СНВ, выразила готовность участвовать в создании совместной с НАТО системы ПРО в Европе, отменила поставку зенитно-ракетной системы С-300 Ирану. Она обеспечивала военный транзит в Афганистан, сотрудничала с Западом в военных учениях, миротворческих операциях, борьбе с терроризмом и пиратством. Были приняты меры для укрепления режима нераспространения ядерного оружия и опасных материалов.
Что касается военной политики России, то она существовала как бы независимо от ее международного курса. Военная доктрина России, подписанная Дмитрием Медведевым в 2010 году, провозгласила, что главные внешние опасности исходят от расширения чужих альянсов к российским границам, а также от создания систем стратегической противоракетной обороны, милитаризации космического пространства, развертывания стратегических неядерных систем высокоточного оружия. Понятно, что все эти опасности могут проистекать не от радикальных режимов или талибов, а от США и их союзников.
В числе приоритетных военно-политических задач России было названо поддержание «потенциала ядерного сдерживания на достаточном уровне». Другой важнейшей задачей было «обеспечение противовоздушной обороны важнейших объектов Российской Федерации и готовность к отражению ударов средств воздушно-космического нападения».
Не ставя под сомнение необходимость достаточного потенциала ядерного сдерживания и целесообразной оборонительной системы, следует подчеркнуть явное несоответствие между приоритетами военной политики и внешнеполитического курса. Ведь главные элементы российской обороны – ядерное сдерживание и защита от воздушно-космического нападения – были, по сути, направлены против тех стран, с которыми Дмитрий Медведев предлагал создавать «специальные модернизационные альянсы» и привлекать к «технологическому перевооружению российской промышленности».
Подобные противоречия между внешнеполитическими и военными приоритетами России могли свидетельствовать о недостаточном контроле политическим руководством военного ведомства в формировании оборонной политики. Также это могло отражать несерьезное отношение к важнейшим документам или по внешней, или по военной политике. Возможно, сказывалось глубокое расхождение взглядов разных группировок правящей элиты и рассогласованность позиций государственных ведомств. Не исключено и другое: по российской традиции все причины сказывались одновременно.
Так или иначе после нового Договора СНВ переговоры России с США зашли в глухой тупик из-за разногласий по противоракетной обороне. Обе стороны продолжили разработку и развертывание собственных систем обороны национальной территории (и союзников), а Дмитрий Медведев к тому же объявил ряд ответных мер в развитии наступательных вооружений.
Практические итоги президентства Медведева, несмотря на некоторые позитивные сдвиги, далеко не дотянули до амбициозных внутренних и внешних целей, провозглашенных в его речах и статьях. Смена команды в Кремле положила начало новому этапу отношений России и Запада.
ПРЕДЫСТОРИЯ ОТНОШЕНИЙ
Отношения Владимира Путина с США и их союзниками начались в 2012 году не с чистого листа и имели довольно долгую предысторию. Впервые придя к власти в 2000 году, Владимир Путин, по всей видимости, стремился наладить хорошие отношения с США, Западной Европой, Японией, но не на основе модели 90-х годов, а на более равноправных началах. При этом он не считал, что строительство управляемой демократии станет помехой. Новому руководству сопутствовало везение – беспрецедентный рост цен на нефть позволил расплатиться с внешним долгом и ощутимо поднять жизненный уровень народа.
В 2000 году новое руководство воспользовалось контролем над парламентом и добилось ратификации Договора СНВ-2, который на протяжении предыдущих семи лет блокировался Думой. Другим шагом навстречу Западу была ратификация в 2004 году адаптированного Договора по обычным вооруженным силам в Европе. После выхода США из Договора по ПРО в 2002 году российская исполнительная власть не только постаралась умерить возмущение в политических кругах страны, но и пошла на заключение нового Договора с США о сокращении стратегических наступательных потенциалах (СНП). Также была подписана «Декларация о новых стратегических отношениях», которая предусматривала сотрудничество в развитии систем ПРО.
После террористических актов в США 11 сентября 2001 года президент России – вопреки настрою большей части политической элиты – оказал полную и безоговорочную поддержку военной операции в Афганистане, а затем предоставил странам НАТО «афганский транзит». По поводу расширения НАТО на восток он в 2001 году заявил: «Конечно, мы пересмотрели бы нашу позицию в отношении процесса такого расширения, если бы мы были вовлечены в такой процесс». На Петербургском саммите «Россия–ЕС» в мае 2003 года Владимир Путин на весь мир провозгласил императив «европейского выбора России».
В ответ на все эти авансы и встречные шаги Россия получила в 2002–2003 годах выход США из Договора по ПРО, войну в Ираке (и ликвидацию там крупнейших российских нефтяных концессий), новый шаг в расширении НАТО на восток с включением в альянс семи государств, в том числе трех постсоветских стран Балтии.
Последней каплей, переполнившей чашу, явилось активное вмешательство Запада на стороне антироссийских лидеров в цветные революции в Грузии и Украине и активное втягивание этих стран в Североатлантический альянс. Одновременно США объявили об одностороннем строительстве баз стратегической ПРО в Польше и Чехии.
Речь Владимир Путина в Мюнхене в 2007 году стала сигналом Западу о том, что Россия больше не намерена играть по старым правилам. Однако потребовался вооруженный конфликт в Грузии в августе 2008 года, чтобы за рубежом поняли, что Россия действительно намерена остановить расширение НАТО на восток – даже силовым путем. До того все предупреждения не принимались всерьез ни в США, ни в других странах альянса.
Весьма знаменательно, что в своем нынешнем, отнюдь не благоприятном отношении к Владимиру Путину об этой недавней истории на Западе никогда не вспоминают и своих ошибок не признают.
ПОЛИТИЧЕСКИЙ ФОН НОВОГО
ЭТАПА
Вернувшись в третий раз в Кремль в 2012 году, Владимир Путин, вероятно, ожидал холодную встречу со стороны Запада. Но, как всегда бывает в России, неожиданность пришла с другой стороны. После четырех лет смущающих умы заявлений Дмитрия Медведева о «свободе» и «партнерстве с Западом» возвращение Путина было с облегчением воспринято большей частью постсоветской номенклатуры – в качестве гарантии консервации системы господства чиновно-капиталистического аппарата на всех уровнях. Однако именно по этой причине новый средний класс, интеллигенция, активные слои средних и мелких предпринимателей, городская молодежь в массовом порядке выступили против возвращения Владимира Путина.
США и страны Европы приветствовали протестное движение, даже закрыв глаза на его левацкие и националистические эшелоны. Впрочем, эта поддержка не играла сколько-нибудь существенной роли и не имела бы вообще никакой, если бы внутри страны для возмущения не возникла питательная среда: всеобъемлющая коррупция, несменяемость и произвол новой номенклатуры, включая правоохранительные органы.
Реальная, а не декоративная оппозиция вызвала реакцию нового правящего класса, основанную на самом сильном мотиве – инстинкте самосохранения. Прежде всего это проявилось в преследовании оппозиционных активистов и ужесточении законодательства, относящегося к гражданским правам и свободам. Кроме того, в парламенте, лояльных средствах массовой информации и продукции многочисленных псевдонаучных центров была развернута густо замешанная на национализме и религиозном фундаментализме кампания о «враждебном окружении России», «зловещих замыслах сионистов, либералов и пятой колонны». Параллельно набрала размах ползучая реабилитация сталинизма как воплощения величия и державности России.
Во внешней политике был взят курс на дистанцирование, а по ряду направлений – и на противостояние с США и Европой. Вероятно, была принята предпосылка о том, что сближение с Западом, включая «Партнерство ради модернизации», повлечет размывание управляемой демократии, смену сложившейся системы власти и ее носителей. На смену «европейскому выбору» России пришла официальная доктрина «евразийства» в виде проекта Евразийского союза, которая предполагает первоочередную интеграцию России с постсоветскими республиками, прежде всего с Белоруссией и Казахстаном.
Для перехода с экспортно-сырьевой на высокотехнологическую инновационную модель развития был выдвинут лозунг опоры на собственные силы – «реиндустриализации» с локомотивом в виде оборонки и даже, ни много ни мало, с использованием «положительного опыта» СССР 30-х годов (которые запомнились прежде всего коллективизацией, репрессиями и пятилетками на основе ГУЛАГа). Был провозглашен стратегический поворот на Восток: к сотрудничеству в рамках ШОС и БРИКС, тем более что центр тяжести мировой экономики и политики смещается в Азиатско-Тихоокеанский регион, а США и Евросоюз никак не могут выбраться из финансово-экономического кризиса.
Отношения России с Западом вступили в самый трудный период после окончания холодной войны 20 лет назад. Никто из ответственных чиновников и депутатов более не осмеливается вспомнить о «европейском выборе» России, о котором возвестил Владимир Путин на саммите Россия–ЕС в 2003 году, и тем более о «Партнерстве ради модернизации», которое провозгласил Дмитрий Медведев на саммите Россия–ЕС в 2010 году. Фактически парализована система европейской безопасности, многолетний и беспросветный тупик характеризует переговоры о новом соглашении о партнерстве и сотрудничестве России с Евросоюзом.
Наступила глубокая стагнация системы и процесса ограничения и сокращения ядерных и обычных вооружений. Распался Договор об обычных вооружениях в Европе, и замены ему не предвидится. Противоречия РФ–США вокруг систем ПРО, ограничения тактического ядерного оружия и стратегических вооружений в обычном оснащении могут добить остатки системы ядерного разоружения, включая Договор РСМД от 1987 года и новый Договор СНВ. Стороны оказались на пороге гонки вооружений по новейшим направлениям военных технологий. Расшатываются договор и режим ядерного нераспространения, поскольку великие державы не могут согласовать политику в отношении Ирана.
Конечно, причина всего этого не только в политике Москвы, а подчас вовсе не в ней. США и их союзники совершили большие стратегические просчеты в отношении арабской весны, пошли на двойные стандарты и силовое вмешательство вне правового поля, что раскололо великие державы и парализовало роль Совет Безопасности ООН. В диалоге с Москвой по ПРО и другим вопросам контроля над вооружениями Вашингтон не проявил гибкости и понимания того, что единство с Россией по проблемам ядерного и ракетного распространения намного важнее, чем те или иные технико-географические параметры программы ПРО и других систем.
 |
| Российское руководство не прочь собрать страны БРИК под своим зонтиком. Фото Reuters |
Тем не менее при всех конкретных претензиях, которые могут быть высказаны в адрес курса США и их союзников, ничто в их политике не дает основания для возврата России к менталитету осажденной крепости и холодной войны. Однако тенденция такого рода стала за последний год весьма осязаемой. Противоречие между внешней и военной политикой времен Дмитрия Медведева, о котором речь шла выше, в настоящее время почти полностью разрешилось путем приведения внешней политики в согласие с военной.
Нынешняя внешнеполитическая философия с той или иной степенью откровенности сформулирована в многочисленных руководящих заявлениях, статьях и документах. В самом общем виде и сугубо схематично ее можно выразить в следующих тезисах: Россию окружают враги и недоброжелатели, в первую очередь в лице США и ряда их союзников. Они покушаются на территориальную целостность и природные ресурсы России. Противники стремятся ослабить ее политическую стабильность через протестные движения и правозащитные организации. Ядерное оружие – высший приоритет российской обороны, абсолютная гарантия ее суверенитета, территориальной целостности и мирового статуса. США и их союзники стремятся нейтрализовать этот главный элемент российской обороны за счет развития систем ПРО и стратегических высокоточных обычных вооружений. Призывы к ядерному разоружению – это уловка, направленная на ослабление центральной опоры безопасности России.
Почувствовав смену направления ветров на вершине государственной власти, множество находящих на службе и отставных российских военных и гражданских стратегов развернули массированную кампанию нагнетания страхов перед грядущей агрессией Запада, которая буквально захлестнула печатные и электронные СМИ.
Военный баланс действительно пока меняется не в пользу России. Однако парадокс состоит в том, что это происходит без форсированного наращивания военной мощи НАТО. Проводя весьма умеренную модернизацию, страны альянса заметно сокращают военные расходы, совокупные ядерные и обычные вооруженные силы. Кроме того, идет передислокация американских стратегических вооружений и сил общего назначения на Тихий океан в предвидении растущего соперничества с Китаем. Об этом, в частности, свидетельствуют и недавние коррективы программы ПРО США в Европе.
РЕАЛЬНЫЕ УГРОЗЫ
Вот уже много десятилетий, начиная с трудов Маршала Советского Союза Василия Соколовского времен СССР и по настоящее время, военные доктрины и творения стратегических теоретиков повторяют тезисы о будущих войнах глобального масштаба, которые якобы угрожают стране. Но в реальной жизни все оказывается по-другому. За прошедшие пять десятилетий советскому и российскому офицеру и солдату пришлось участвовать совершенно в других войнах и операциях: подавлять внутреннюю оппозицию в союзных государствах (ГДР, Венгрия, Чехословакия), помогать союзникам и партнерам среди развивающихся стран (Северная Корея, Куба, Вьетнам, Египет, Сирия, Сомали, Йемен, Ангола, Никарагуа и др.), усмирять воинственных мятежников (Афганистан, Таджикистан, Чечня), проводить миротворческие операции (Таджикистан, Грузия, Молдавия).
Несмотря на это, никто из пророков воздушно-космических войн ни разу не признал ошибочность своих прогнозов последних десятилетий. Но они с тем большим рвением предсказывают такие катаклизмы в ближайшем будущем, хотя не приводят никаких вразумительных доводов в пользу того, что в последующие 20 лет ситуация кардинально изменится.
Между тем опасность вполне реальна и близка. Уход миротворческих сил ООН и контингента НАТО из Афганистана после 2014 года скорее всего повлечет реванш «Талибана» и захват им власти с последующим наступлением на Центральную Азию на севере и Пакистан на юге. Режимы Узбекистана, Таджикистана и Киргизии, а затем и Казахстана окажутся под ударом исламистов. Такая война наряду с возможной дестабилизацией Пакистана превратит всю зону Центральной и Южной Азии в «черную дыру» насилия и терроризма, которая может распространиться на Ближний и Средний Восток, Южный и Северный Кавказ.
Внутренний вооруженный экстремизм будет опираться на прямую военную помощь извне, да еще, возможно, под ракетно-ядерным прикрытием со стороны радикальных режимов, обзаводящихся таким оружием. Фанатизм этого врага, его готовность к бесконечной войне, безграничные людские ресурсы и финансовые резервы позволяют не считаться с жертвами, использовать новейшие технические средства борьбы с армиями ведущих держав.
Все это предъявляет высочайшие требования к уровню подготовки и оснащенности вооруженных сил передовых государств (наряду с необходимыми социальными мерами). Они обязаны побеждать быстро и не могут позволить себе слишком большие боевые потери и сопутствующий ущерб для мирных жителей в зоне военных действий. Пока в такой борьбе СССР в Афганистане, Россия на Северном Кавказе и в Центральной Азии, США и НАТО в Ираке и Афганистане не сумели добиться решительной победы, а в известном смысле и потерпели поражение.
Тем не менее угроза с юга стоит далеко внизу списка приоритетов российской оборонной политики. Государственная программа вооружения до 2020 года выделяет около 70% ассигнований на другие задачи. Похоже, к реальной опасности Россия, как бывало нередко в ее истории, не готова ни в военном, ни в политическом отношениях – отдавая приоритет подготовке к войне с США и НАТО на суше, на море и в воздушно-комическом пространстве.
НЕОБХОДИМО ПЕРЕСМОТРЕТЬ
ПРИОРИТЕТЫ
В условиях реально формирующейся полицентричной миросистемы и глобализации, а также при наличии ядерных сил Российской Федерации не грозит прямая военная агрессия со стороны других крупных государств или международная изоляция. Однако Россия стоит перед лицом тревожной перспективы своей маргинализации в мировой экономике и политике, увеличения зависимости от непредсказуемых стран, вовлеченности в изнурительные конфликты по периметру границ и нарастающей стагнации в социально-экономическом, политическом развитии и обороноспособности. Чтобы удержаться в лиге передовых технико-экономических держав и обеспечить безопасность на базе устойчивого развития, России необходимо встать на путь глубокой трансформации собственной промышленности и роли в мировой экономики на основе внедрения высоких технологий. Однако это не получится ни за счет оборонной промышленности, ни путем создания государственно-монополистических корпораций или образцово-показательных центров вроде «Сколково».
Политика переориентации российского энергетического экспорта на Азию сделает Россию сырьевым придатком Китая, Индии и других новых индустриальных стран, промышленность которых, в свою очередь, является приложением к инновационным экономикам США, Евросоюза и Японии. При нынешней экономической и политической системе России не удастся привлечь извне капиталовложения в высокие технологии, как не получилось до сих пор. Ни Евразийский союз, ни ШОС, ни БРИКС тут не помогут.
Переход от экспортно-сырьевого хозяйства на экономику высоких технологий требует последовательного строительства демократии европейского типа с разумным разделением властей, независимым судом и арбитражем, динамичным гражданским обществом. Только они способны гарантировать верховенство закона для всех, неприкосновенность материальной и интеллектуальной собственности, приток (и возврат) инвестиций и инновационных технологий отечественного и зарубежного происхождения.
Осознание этого императива есть и на высшем уровне власти. Так, президент Владимир Путин в своем Послании Федеральному собранию в 2012 году заявил: «Для России нет и не может быть другого политического выбора, кроме демократии. При этом хочу сказать и даже подчеркнуть: мы разделяем именно универсальные демократические принципы, принятые во всем мире… Демократия – это возможность не только выбирать власть, но и постоянно эту власть контролировать». Что касается экономического развития, то и тут президент вполне недвусмысленно декларировал: «Убежден, в центре новой модели роста должны быть экономическая свобода, частная собственность и конкуренция, современная рыночная экономика, а не государственный капитализм».
Претворить эти правильные концепции в жизнь будет нелегко. Однако как только власть от слов перейдет к делу – внешняя политика России сразу образует другой рисунок. Лишь инновационная экономика может стать естественным и надежным фундаментом ведущей роли России на постсоветском пространстве как центра экономического, политического и военного притяжения для других бывших республик СССР.
Точно так же, чтобы стать влиятельным субъектом Азиатско-Тихоокеанского региона, России необходима модернизация всей социально-экономической и политической системы, причем не на мифическом «евразийском», а на европейском пути развития – и в европейской, и в азиатской частях страны. Такой курс предполагает широкое взаимодействие с передовыми демократическими странами мира: Евросоюзом, США, Японией, Южной Кореей. Это вовсе не исключает сотрудничества с евразийскими партнерами или с Китаем и Индией (с которыми, кстати, Запад имеет несравненно более продвинутое экономическое взаимодействие, чем Россия), но подразумевает его перевод на качественно более высокий уровень.
Укрепление международной безопасности и сотрудничество с ведущими державами мира и их союзами предполагают прогресс в сфере ограничения ядерных вооружений, согласование и, возможно, сопряжение программ ПРО, меры ограничения и доверия применительно к новейшим наступательным неядерным вооружениям, возрождение режимов ограничения обычных вооруженных сил в Европе и других регионах.
Как представляется, в соответствии с магистральным направлением необходимой России внешней политики и в свете реалистически прогнозируемых военных угроз приоритеты оборонной политики и реформы должны выглядеть следующим образом.
Первое – интенсивная подготовка и техническое переоснащение для локальных операций в Центральной Азии с возможностью их эскалации до регионального масштаба и расширения на Южный и Северный Кавказ, в другие районы.
Второе – миротворческие операции на постсоветском пространстве и в составе международных сил в дальнем зарубежье, в том числе против террористов и пиратов.
Третье – защита посредством систем ПРО/ПВО баз СЯС и их информационно-управляющей системы, а также прикрытие городов и критических объектов от одиночных или групповых ракетных и авиационных ударов третьих стран и террористов.
Четвертое – ядерное сдерживание на достаточном уровне в рамках нового Договора СНВ и последующих соглашений с упором на эффективные системы управления и СПРН, системы ядерного оружия повышенной живучести, новые высокоточные неядерные средства.
Таким образом, есть основания полагать, что долговременные интересы безопасности и устойчивого развития России требуют не просто шлифовки, а основательного пересмотра внешней и военной политики наряду с глубокой модернизацией политической и социально-экономической системы.
Дарья Гармоненко