Олег Одноколенко
Мятежевойна – это война еретическая, психологическая, низменная. Площадь Тахрир, февраль 2011 года. Фото Reuters
О ГИБРИДНОЙ ВОЙНЕ В СВЕТЕ ИДЕЙНОГО НАСЛЕДИЯ РУССКИХ ВОЕННЫХ КЛАССИКОВ
Александр Савинкин, редактор «Российского военного сборника»
Сегодня все чаще говорится о войнах нового типа. В этом нет ничего необычного. Война развивается. В то же время по сути своей война по-прежнему остается такой, каковой ее определил почти 200 лет назад Карл Клаузевиц – «столкновением значительных интересов», «кровавым разрешением кризиса», «продолжением политики иными средствами» (иными – не только военными), «актом насилия, имеющим целью заставить противника выполнить нашу волю», «делом опасным, непредсказуемым», «настоящим хамелеоном».
Современная война все чаще маскируется под мир, становится размытой, не всегда явной. Но является, как и прежде, опасной и таинственной, а главное – все более провокационной, грязной. Широкомасштабные межгосударственные конфликты, ставшие самоубийственными и слишком дорогостоящими, отошли в тень. Их место заняли малые войны и конфликты низкой интенсивности.
Война, если ее рассматривать с точки зрения исторического развития, усложняется. Ведется во все более широком спектре действий: традиционных и необычных, прямых и непрямых (нелинейных), боевых и «невоенных». Делается все более комплексной и интегральной. А также – высокотехнологичной, информационной, регулярной и иррегулярной. И при этом все еще остается войной армий, войной народов и войной различных группировок, борющихся, как и прежде, за власть, существование, влияние, ресурсы, территории и т.д.
Многие новые тенденции войны отмечены еще в 20-х годах прошлого века нашими отечественными военными мыслителями. Так и не ставшими, впрочем, пророками в своем Отечестве. Ни тогда, ни сегодня.
«Стратегию» генерал-майора Александра Свечина – «русского Клаузевица» серьезно изучают на Западе в военных академиях. Но не на родине. У нас главную мысль Свечина обычно сводят к разъяснению стратегии «измора». В действительности же наш военный классик в своем солидном труде обосновал целую систему подготовки и ведения будущей войны, соединил в одно целое стратегию, оперативное искусство и тактику. Он расписал характер работы на многочисленных «фронтах войны» – политическом, дипломатическом, экономическом (вплоть до создания «экономического генштаба»), внутреннем (обеспечивающим безопасность в тылу), в области подрыва духа противника и в сфере вооруженной борьбы.
Идею комплексности будущей войны отстаивал в своих работах генерал-лейтенант Андрей Снесарев. В статье «Гримасы стратегии» наш «русский Сунь Цзы» подчеркнул, что периоды, свободные от вооруженной борьбы, необходимо заполнять «невоенными операциями». В них «стратегия работает не мечом, а другими средствами, хотя бы и чужими: агитацией, сокрушением вражеской экономики, обгоном в воссоздании своих сил и т.п.». А потому военачальнику-стратегу в новых условиях придется обладать «какими-то конденсированными мозгами», «какими-то необъятными знаниями, каким-то исключительным кругозором и прозорливостью. Ему приходится быть и военным, и политиком, и экономистом и финансистом, и всесторонним техником, и настойчивым агитатором».
Современные войны, которые на Западе принято называть гибридными, представляют целый спектр многоуровневых системных действий, смешение классического и иррегулярного ведения войны, сочетание военных и невоенных, разрешенных и запрещенных методов борьбы, использование «обычной войны, малой войны, кибервойны, информационной войны». Это – «война не по правилам» и «удары по уязвимым местам противника», применение дипломатии, политического давления, экономических санкций, военной силы (и угрозы ее использования).
По-настоящему гибридной представляется «всемирная мятежевойна» – «воевание в стиле мятежа». Эта война нового типа бушует и ширится на планете с 1917 года. И пока конца ей не видно. Вскрыл и теоретически описал ее в эмиграции уже после Второй мировой войны полковник русского Генштаба Евгений Месснер. Ему и слово:
«Мятежевойна – это война еретическая, психологическая, низменная, ожесточенная, апокалипсическая… Когда воюют явно и тайно, непрерывно или при удобном случае… Воюют универсально, пользуясь всеми оружиями разрушения… Воюют регулярным войском, лишившимся военной монополии, и иррегулярной силой, ставшей мощным фактором войны… Воюют партизанами, диверсантами, террористами, пропагандистами и саботерами… Но и другим необычным оружием: агрессодипломатией, нефтью-оружием, оружием-порнографией, оружием-наркотиками, оружием – промыванием мозгов… Террор и партизанство – главные оружия в этой войне. Террор – это война, это военная стратегия…Террор становится безграничным».
Таким образом, следуя заветам отечественных военных классиков, войну следует изучать, готовиться к ней серьезно и заблаговременно. Причем готовиться именно «ко всякой войне» (Снесарев). Необходимо учиться воевать творчески, нешаблонно, умом и малой кровью. Для того чтобы побеждать в войнах нового типа, без творчества уже не обойтись.
Важно понимать войну и «знать вести войну» (Суворов). А для этого ее надо подвергать постоянному анализу по примеру наших военных предшественников. И возможно, создать для этого специальный институт комплексного изучения войны или центр изучения современных войн. Название – не проблема. Главное, что у нас должно быть специализированное научное учреждение, которое могло бы заняться систематической работой в этой области.
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ СОВРЕМЕННЫХ КОНФЛИКТОВ И ПРИНЦИПИАЛЬНАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ ИХ УРЕГУЛИРОВАНИЯ
Андрей Митрофанов, политолог, бывший военный наблюдатель ООН в Югославии
Говоря о постконфликтном урегулировании или даже о самой возможности прекращения конфликтов, следует учитывать, что в современном мире начиная с 30-х годов прошлого века одновременно идут совершенно разные типы конфликтов/войн.
По нашей типологии есть войны низкого уровня – такие как национальные, направленные на самоопределение нации, ее обособление и захват/удержание территорий.
Существуют войны интернациональные, направленные на передел территорий и подконтрольных зон. Такие войны можно останавливать, и постконфликтное урегулирование вполне осуществимо.
Этого нельзя сказать о более высоких уровнях – таких как войны/конфликты идеологические или даже цивилизационные. По своей сути сегодня они не предусматривают возможность примирения ни в краткосрочной, ни в долгосрочной перспективе. Заканчиваются они так или иначе полным уничтожением элит проигравших сторон и частичным (иногда и полным) уничтожением населения с переформатированием оставшихся в живых. При этом сроки войн высокого уровня значения не имеют – важен уровень комплементарности, определяющий вероятность выживания носителей определенных психосоциальных матриц.
Краткий вывод: ни идеологические, ни цивилизационные конфликты/войны не могут заканчиваться урегулированием, поскольку ведутся «до последнего человека». Именно в такую войну пытаются втянуть сегодня Россию, и не безуспешно.
Современные конфликты приобретают разнообразные, порой самые причудливые формы. Сегодня у всех на слуху такие понятия, как «управляемый хаос» («изобретение» Института сложности в Санта Фе), комбинированные войны, гибридные войны и т.д.
Впереди нами предполагаются и другие формы, такие как:
– «лего-войны», когда в зависимости от конкретной ситуации и конкретного региона будут составляться как в лего-конструкторе отдельные блоки эскалации конфликта в целях минимизации сил и средств;
– «облачные войны». Основаны на новых «облачных» технологиях из мира ИТ. Суть данного подхода заключается в формировании «облаков» распределенных технологий с созданием центральных узлов (ЦОДы в ИТ) для сложных инфраструктур. «Облаками» разной степени интенсивности можно будет одновременно накрывать как отдельные страны, так и целые регионы.
Проблема конфликтов/войн завязана на горизонт прогнозирования – проще, на стратегический прогноз перехода человечества через будущую точку полифуркации (Великий антропологический переход).
Принцип рассмотрения основан на положениях второй теоремы Гёделя (1930) о неполноте, дающих возможность успешного планирования конфликтов и войн только при точном расчете более высоких уровней, определяющих развитие в горизонте, скажем, от 25 лет и далее.
Без понимания этих уровней будет невозможна вероятность выживания той или иной страны и даже цивилизации в конфликте высокого уровня, таком как идеологический и уж тем более цивилизационный.
Рассмотрим чисто практический пример событий 2013–2014 годов и участия в них России. В конце лета – начале осени 2013 года у нас был реальный шанс оказаться втянутыми в войну на Ближнем Востоке (конфликт в Сирии), которая чуть было не началась приблизительно 29 августа.
Несомненно, война на Ближнем Востоке должна была носить характер цивилизационного столкновения, что ни тогда, ни сегодня не понимают большинство экспертов. В 2014 году это чуть более явно проявилось с появлением «Исламского государства».
Участие России в той возможной войне было бы для нее самоубийством, поскольку она уже (и все еще) не является субъектом цивилизационных конфликтов, в результате чего, по нашей типологии и практике, ей была уготовлена судьба разменной пешки, или, проще говоря, жертвенного животного в раскладах более серьезных уровней. Активное участие в столкновении идеологий, а уж тем более цивилизационных матриц (в данном случае условно огненного ислама и неолиберализма) непозволительно для нашей страны, своей проявленной идеологии уже давно не имеющей.
Конфликт же на Украине пока еще не является «цивилизационным» – это национальный конфликт первого уровня, лишь с потенциалом реального зарождения самостоятельной украинской нации. Такой потенциал можно как реализовать, так и развернуть обратно с учетом векторов сил.
Интересно, но с этой точки зрения участие в процессе урегулирования конфликта было бы более эффективным при переговорах не с представителями «либерального» Киева, а с украинскими национал-социалистами, которые пока еще являются гораздо меньшей стратегической опасностью.
Перевод этого конфликта на уровень идеологии означает, в частности, следующее:
– высокая вероятность прекращения существования Украины (при определенных условиях и России) как самостоятельного государства;
– невозможность прекращения конфликта. Как мы показали, конфликты от уровня идеологии и выше останавливаются только при полном уничтожении носителей определенных психосоциальных матриц. То есть если завершится Донбасс, то начнется Крым, Приднестровье, Кубань и т.д. Остановки не будет;
– неэффективность участия миротворческих контингентов любого уровня и состава (как это было с миссией ООН и затем НАТО в бывшей Югославии);
– несоблюдение никаких договоренностей, какими бы хорошими они ни были (как это было в свое время с Мюнхенскими соглашениями)…
Как это ни странно прозвучит, участие, даже весьма опосредованное, в украинском конфликте пока уберегает нас от неминуемого поражения в возможной цивилизационной войне – например на Ближнем Востоке.
В целом возрастание сложности в современных условиях требует более широкого использования современных достижений науки для урегулирования конфликтов и предотвращения вовлечения нашей страны в войны высоких уровней, особенно цивилизационные. В этом контексте давно пора было бы организовать российский аналог Института сложности Санта Фе, где могли бы эффективно работать представители самых разных междисциплинарных направлений.
УРОКИ ТЕРРОРИСТИЧЕСКОЙ ВОЙНЫ В СИРИИ ДЛЯ РОССИИ
Василий Павлов, военный корреспондент в горячих точках планеты
Вид и способы постконфликтного урегулирования зависят от типа конфликта и целей сторон. Поэтому для определения путей урегулирования необходимо прежде всего понять цели конфликтующих сторон. Причем даже не тех, кто держит в руках оружие, а тех, кто явился источником и организатором конфликта.
Любая попытка завершения или урегулирования конфликта может быть успешной в случае:
а) если одна из сторон добилась своей цели;
б) если одна из сторон (или обе) понимает, что не может добиться своей цели никакими способами.
Если говорить об Украине, то целью ополчения является стремление к сохранению своей самоидентификации как части русского народа.
Намного сложнее вопрос о цели украинской стороны. Если ее целью было сохранение единства Украины, то достичь этого можно было бы без всякой войны.
Однако все становится яснее, если посмотреть на юг – на войну, ведущуюся сейчас в Сирии. И понять, что происходящее в Сирии – не какая-то гражданская война сама по себе, а часть общего плана.
В этом случае события на Украине полностью укладываются в схему происходившего на Ближнем Востоке.
Перед развязыванием террористической войны в Сирии ее врагами был нанесен удар по ее соседям: Ираку, Ливии и Египту. Удар, имевший целью даже не оккупацию этих стран, а в первую очередь разрушение системы коллективной безопасности Ближнего Востока.
В результате разрушительной гражданской войны при непосредственном участии НАТО ранее дружественная Ливия из участника системы ближневосточной безопасности превратилась в один из источников оружия и террористов, используемых сейчас в Сирии.
Основной целью последних войн на Ближнем Востоке было именно создание зон нестабильности возле Сирии и Ирана, которые на самом деле и являются истинной целью.
На мой взгляд, у нас аналогия с ближневосточными событиями полная. Конфликт на Украине инициирован внешними силами именно с целью создания плацдарма для последующей террористической агрессии против России.
С большой степенью вероятности можно предположить, что из всего возможного спектра гибридных войн против России будет использован тот же тип, что и против Сирии – полномасштабная террористическая война.
Именно подготовка к ней характеризуется предварительным хаотизирующим воздействием на близлежащие страны.
Таким образом, для возможности урегулирования конфликта на Украине необходимо предотвратить возможность террористической войны в России. В этом случае для тех, кто стоит за конфликтом на Украине, он потеряет всякий смысл из-за невозможности достижения конечной цели, и можно будет говорить об урегулировании.
Если прямая агрессия против России невозможна из-за наличия у нее ядерного оружия, а угроза гражданской войны не имеет предпосылок в виде противостояния групп общества, имеет смысл как наиболее вероятную угрозу рассматривать именно террористическую агрессию, все предпосылки к которой по аналогии с Сирией у нас присутствуют.
Это и большое количество слабо контролируемых мигрантов, и приобретение иностранными гражданами и компаниями земель и недвижимости на территории России, и бурный рост ваххабизма во всех регионах России, и неспокойствие в соседних странах.
Сирийский опыт показывает, что максимально эффективным в вопросе противостояния крупномасштабному массовому терроризму является тесная связка «население – силы безопасности – полиция – армия». При этом подготовленное должным образом население, взаимодействующее с силовыми структурами, является ключевым элементом схемы. Из всех случаев крупномасштабных террористических атак они оказались неуспешными только там, где присутствовали Силы национальной обороны Сирии, то есть ополчение.
При этом нужно четко понимать, что создание населением самостоятельных военизированных организаций в случае террористической агрессии не только бесполезно, но и вредно.
Никакого положительного эффекта организованные в частном порядке силы самообороны не дали, часто вступая в противоречие с законом и являясь помехой силовым ведомствам в исполнении ими обязанностей по защите населения.
Только сирийское ополчение, имеющее тесную связь с военным и полицейским командованием, подготовленное в тесном сотрудничестве с государственными органами, смогло действительно помочь силовым ведомствам государства противодействовать террористам.
Народная гвардия в мирное время может осуществлять помощь полиции в мероприятиях по обеспечению безопасности, а в военное – оказывать полиции и армии существенную помощь в обезвреживании террористических групп.
Вместе с тем содержание подразделений Народной гвардии, в отличие от увеличения численности армии и полиции, намного дешевле и практически никак не скажется на экономической ситуации в государстве. Так как она является лишь своеобразной мобилизационной системой территориальной обороны. Необходимо лишь, во первых, учить граждан взаимодействовать с армией, полицией и между собой, а во-вторых – подготовить их к контртеррористическим мероприятиям.
Тем более что понимание необходимости территориальной обороны у руководства государством есть. Об этом говорит и новая военная доктрина, и Закон «Об обороне», и воссоздание добровольных народных дружин, и возвращение к жизни ДОСААФ, которое может и должно явиться основой для обучения и мобилизационной подготовки Народной гвардии.
Сирийскому руководству понадобился год на то, чтобы путем проб и ошибок найти оптимальную схему противодействия террористической агрессии. Год, оплаченный кровью граждан, ставших жертвами террористов.
У НАС СЕГОДНЯ ЕЩЕ ЕСТЬ ВРЕМЯ НА ПОДГОТОВКУ, НО ОНО БЫСТРО УХОДИТ. ПЕРСПЕКТИВЫ МИРОТВОРЧЕСКОЙ ОПЕРАЦИИ ООН И ПОСТКОНФЛИКТНОГО УРЕГУЛИРОВАНИЯ В ДОНБАССЕ
Ольга Кулыгина, доцент РЭУ им. Г.В. Плеханова
За достаточно продолжительную историю миротворческих миссий ООН случались как провалы, так и успешные операции. В каждом конкретном случае характер реализации миссии обуславливался спецификой конкретного конфликта, но, очевидно, существуют и общие критерии, позволяющие прогнозировать результаты планируемых операций.
Попробуем сформулировать наиболее очевидные. Первое: стороны, полагая военные методы разрешения исчерпанными, должны желать разрешения конфликта путем мирных переговоров. Второе: миротворческий контингент ООН должен располагать достаточной военной силой для прекращения конфликта. Третье: должны быть приложены политические усилия со стороны ООН и других международных организаций для достижения консенсуса между враждующими сторонами.
С учетом сказанного рассмотрим перспективы проведения миротворческой операции в Донбассе, о желательности которой заявило руководство Украины.
Целью введения миротворцев, очевидно, должно являться прекращение войны на Украине. Заинтересован ли в этом Киев?
Ранее украинское руководство устами как Порошенко, так и других политиков категорически отвергало идею ввода миротворческого контингента. Основными объективными причинами для неприятия миротворческой операции были расчет военной силой разгромить самопровозглашенные республики и желание скрыть от мировой общественности военные преступления подконтрольных Киеву силовых структур. В первую очередь – регулярные и жестокие обстрелы РСЗО и артиллерией городов и населенных пунктов Донбасса, сопровождающиеся разрушением инфраструктуры и гибелью мирных граждан.
Сегодня ситуация изменилась не в пользу Киева.
С какими объективными факторами связана нынешняя инициатива Киева по введению миротворцев ООН? Их несколько, и все они лежат в плоскости продолжения конфликта на юго-востоке. В настоящее время Киев заинтересован в стабилизации сложившейся линии соприкосновения, поскольку она позволяет эффективно реализовать стратегию по экономической блокаде региона и созданию невыносимых условий жизни в Донбассе. Вторая и также очевидная причина инициатив Киева связана с желанием закрыть границы республик с Россией, что сделает блокаду региона полной. Не имея возможности блокировать границу с РФ военными методами, Киев обратился к дипломатическим.
Какова должна быть наша позиция по инициативе с миротворцами ООН?
В настоящее время в рамках Минских решений Россия придерживается договоренностей о перемирии и «особом статусе» ЛНР и ДНР в составе Украины. В рамках этих договоренностей Украине поставляется газ и другие необходимые ресурсы, а республики получают гуманитарную и другую помощь.
Однако необходимо отметить, что гарантом этих договоренностей является исключительно Петр Порошенко, чье желание и возможности их соблюдать остаются под вопросом. В настоящее время Украина не является самостоятельным политическим субъектом. США, оказывающие огромное влияние на внешнюю политику Украины, не заинтересованы в урегулировании конфликта с учетом интересов России. Чем больше Порошенко демонстрирует склонность к компромиссам с Россией, тем более слабеет его политическая позиция. Возросли риски очередного неконституционного переворота в Киеве. Экономическая помощь России укрепляет режим и уменьшает его склонность к компромиссам, поскольку основной вектор внешней политики Украины определяют США.
Стремительно ухудшающаяся экономическая, политическая, военная и социальная обстановка на Украине несет существенные риски демонтажа украинской государственности, последствия чего мало предсказуемы. Россия должна быть готова и к такому развитию событий на Украине, что неизбежно повлечет пересмотр всего спектра достигнутых политических и экономических договоренностей с Киевом.
При этом большинство предпосылок, необходимых для успеха миротворческой миссии в Донбассе, отсутствуют. Ни одна из сторон конфликта не заинтересована в прекращении кровопролития и рассматривает миссию ООН как тактический ход для достижения своих целей. Кроме того, интенсивность конфликта заведомо превышает возможности миротворцев ООН по силовому сдерживанию конфликтующих сторон. Отсутствие международного признания ЛНР и ДНР создает проблемы для их участия в мирных переговорах в качестве равноправной стороны конфликта.
Однако все вышесказанное не отрицает необходимость миротворческой миссии в Донбассе с целью ликвидации гуманитарной катастрофы в регионе. Первоочередные направления – это медицинская и продовольственная помощь. Поддержка может быть оказана как в формате международной миротворческой и гуманитарной операции, так и (в случае отказа от нее) только силами России.
В качестве первоочередных видятся следующие меры:
– помощь в формировании полноценных бюджетов республик в первую очередь за счет поступлений от продажи угля;
– помощь в построении системы безналичных денежных расчетов как внутри республик, так и с Россией;
– снятие или минимизация таможенных ограничений на ввоз товаров в Россию;
– снятие таможенных ограничений на ввоз гуманитарной помощи как от организаций, так и от граждан России.
ИНФОРМАЦИОННОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ В ГИБРИДНОЙ ВОЙНЕ
Анатолий Несмиян, политический обозреватель и блогер с псевдонимом Эль-Мюрид
Одним из важных аспектов гибридной войны (как, впрочем, и любой другой) является информационно-пропагандистская составляющая. В современных условиях с повсеместным распространением Интернета информационные операции приобретают широчайший спектр возможностей.
В качестве примера можно привести систему информационного обеспечения исламистских террористических группировок и организаций.
Радикальные исламисты развернули в социальных сетях вербовочную, агентурную и мобилизационную работу. При этом они не создавали что-то новое – были использованы уже отработанные технологии цветных революций, одним из важнейших элементов которых как раз и было создание таких же структур в Интернете. Достаточно вспомнить сотрудника Google Гонима, которого называют творцом революции 2011 года в Египте. Он создал в социальной сети Facebook протестную группу, насчитывающую несколько десятков тысяч участников, которая стала организационным инструментом протестов.
По сути, Интернет стал новым техническим средством связи террористических групп и ячеек, но наибольших достижений они добились в области пропаганды.
Целью пропаганды боевиков-террористов является запугивание потенциальных жертв, создание атмосферы страха и террора. Интернет помогает им распространять сцены насилия, на порядки увеличивая аудиторию тех, на кого они рассчитаны.
«Исламское государство» (ИГ) довело эту часть пропаганды практически до совершенства: созданы медийные службы и студии, которые перешли к производству фильмов превосходного качества. Мрачные и зловещие ролики о казнях призваны, с одной стороны, оказать парализующее воздействие на противника, с другой – воодушевить сторонников. Интернет и его сервисы позволяют распространять эти фильмы уже не сотнями и тысячами, а миллионами копий.
Нужно отметить, что в какой-то степени эта пропаганда достигает цели: после казни японских заложников Япония приняла решение отказаться от участия в международной коалиции по борьбе с ИГ. Ролик с казнью 21 египтянина-копта на берегу Средиземного моря вызвал массовый исход египетских рабочих с нефтяных промыслов Ливии, чем серьезно осложнил положение легального правительства, задыхающегося от критического недостатка средств.
Не слишком затратная операция по запугиванию привела к колоссальному эффекту и нанесла экономический и финансовый ущерб противнику исламистов. Ранее подобного рода эффект достигался диверсионными операциями с привлечением боевых групп, теперь буквально за несколько тысяч долларов боевики получили отдачу, измеряемую десятками миллионов долларов ущерба их противнику.
Проблема в том, что способы противодействия такого рода пропаганде только начинают разрабатываться. При этом их эффективность невысока.
Можно пойти затратным путем, как это сделано на Украине, когда массовое сознание в прямом смысле этого слова зомбируется украинской пропагандой. В таком случае любая не соответствующая существующим стереотипам информация попросту не воспринимается. К сожалению, такой метод борьбы с вражеской пропагандой чреват тяжелейшими психическими отклонениями у собственного населения, которое перестает адекватно оценивать обстановку.
Минус такого метода хорошо виден на том же украинском примере – попадая на фронт, украинские солдаты начинают понимать полное несовпадение внушаемых им образов и реальной ситуации. Резко теряется мотивированность личного состава, и буквально через несколько недель пребывания на фронте такие части в массовом порядке деморализуются, что делает их практически непригодными для ведения боевых действий.
В каком-то смысле это пока не слишком беспокоит киевское руководство, имеющее возможность проводить перманентные мобилизации и восполнять личный состав. Однако понятно, что такого рода массированное воздействие на общественное сознание будет иметь тяжелые последствия для всей страны.
Оценивая эту ситуацию в целом, можно сформулировать некоторые выводы:
Во-первых, необходимо создавать свои собственные информационные пропагандистские структуры, ориентированные на конкретную аудиторию – население страны – потенциального противника. Уже сейчас работает телеканал RT, который достиг очень хороших показателей в этом отношении. Однако его необходимо дополнять целой системой сопровождения, которая будет работать точечно и фрагментарно.
Во-вторых, необходимо создание научных организаций, которые будут разрабатывать технологии противодействия враждебной пропаганде в российском обществе с использованием современных информационных технологий.
В-третьих, необходимо отрабатывать меры по прекращению деятельности ключевых враждебных пропагандистских ресурсов и структур, которые генерируют враждебную пропаганду. К примеру, ликвидация медийных студий ИГ и их сотрудников, которую можно проводить в рамках борьбы с терроризмом, резко снизит качество и количество пропагандистских материалов группировки, стремительно набирающей популярность в радикальной среде в немалой степени благодаря работе своих пропагандистских структур.
