Кто я?

Несколько лет назад продюсер Юкка Хютти и режиссер Эрик Седерблум решили создать в балтийском регионе театральное сообщество, которое объединило бы коллективы с близкой эстетикой. Фестиваль "Балтийский круг", прошедший в рамках программы "Хельсинки - культурная столица 2000", показал спектакли, которые были отобраны на берегах Балтики в результате путешествий организаторов. "Театральная жизнь в странах восточного блока переживает после распада СССР бурные перемены. Появились новые труппы - некоторые уже успели умереть, а другие все еще ищут свое лицо. Перемены, произошедшие на востоке, не могли не отразиться на культурной жизни Скандинавии. Возникли маленькие экспериментальные труппы, формирующие новый облик некоммерческого театра. "Кто я?" - вот первый и последний вопрос, который задает себе человек. Ради этого и существует театр", - сказал директор фестиваля Эрик Седерблум.

Постсоветское балтийское пространство было представлено спектаклями из Латвии, Литвы, Эстонии, Санкт-Петербурга. Труппы из Финляндии, Дании, Швеции и Норвегии представляли Скандинавию.

Некоторые особенности современного театрального языка наиболее отчетливо выявились в трех спектаклях - "Транквилизатор" эстонского "Театра Фон Крала", "Как я съел собаку" Евгения Гришковца и мастер-классе "Актер XXI века" питерца Андрея Могучего.

"Театр Фон Крала" был основан в 1992 году, и это первый частный театр в Эстонии. Спектакль "Эстонские игры" режиссера Петера Ялакаса - история страны, рассказанная языком народных песен и мультимедийных средств, - стал несколько лет назад событием в театральной жизни Эстонии.

На "Балтийском круге" этот театр показал спектакль "Транквилизатор" (в постановке Питера Бикнела из Великобритании). Режиссер хотел достичь принципиально иного существования в пространстве как актера, так и зрителя. Это не имеет ничего общего с традиционным театром, где существует разделение на игровую площадку и зрительный зал. Зритель во время спектакля подвижен; какое-то время он сидит на месте и смотрит одну картинку. Но затем должен встать и начать перемещаться по лабиринтам театра, двигаясь вдоль желтой ленты, приклеенной к полу. Действо разворачивается в коридорах, гримерках, подсобных помещениях. (Сходный принцип использовал и Андрей Могучий - в его спектакле зрители движутся по кругу.)

Здесь нет декорации - лишь реквизит (и это тоже объединяет три спектакля). Огромное количество вешалок, на которых развешаны белые рубахи. Театр здесь буквально начинается с вешалки - зрители стоят в фойе в верхней одежде, но затем один из актеров снимает с каждого пальто и вешает его на плечики. Впрочем, обслуживание зрителей на этом не заканчивается. У входа в зал стоит другой актер с обувными щетками, который смахнет пыль с вашей обуви. Нельзя ступить на сцену в грязных ботинках. Зрители гуськом идут дальше - узкими, темными коридорами, - на ступеньках застыл человек с огромным носом. Минуют гримерку - прямо на столе лежит девушка, накрытая одеялом, и стонет. Когда путешествие по театральным закоулкам заканчивается, зрители опять попадают в зал. Теперь представление идет "нормально" - зрители в зале, актеры - на сцене, и сразу становится скучно. Потому что молодые ребята, красиво и театрально падая на разные лады, начинают долго что-то рассказывать. Например, что такое кофейные зерна и как из них делают кофе. В принципе, даже такие упражнения с бессмысленным текстом могут раскрыть актера. Другой вопрос - зачем это нужно зрителю. На сцене идет своя жизнь - чувствуется, что участникам спектакля она очень интересна, но публика здесь, скорее всего, ни при чем.

Один из наиболее модных сегодня персонажей современного театра - актер, режиссер и драматург из Калининграда Евгений Гришковец - показал спектакль "Как я съел собаку", известный уже московскому зрителю.

Гришковец начал спектакль так: "Мне тут рассказали, что финны покупают себе специальные лампы дневного света, которые помогают от депрессии. Я говорю: "Это же бессмысленно. Если ты приходишь из бара домой веселый, хорошо так посидел, а на столе у тебя эта лампа... Ты сразу вспоминаешь: "Елки, у меня ж депрессия!"... Хотя я, наверное, куплю себе такую лампу". Взрыв хохота. Финские зрители были покорены с первой секунды.

Гришковец очень смешон - своей мимикой, несценическим поведением, отсутствием внешних актерских данных, профессиональной пластики. Но это тот случай, когда все минусы обращаются в плюсы. Гришковец покоряет обаянием таланта. И хохот в зрительном зале сопровождает каждый поворот его рассказа. Здесь надо сказать, что финская версия спектакля стала иной благодаря присутствию на сцене, или, вернее, у сцены, переводчика Юкки Маллинена, который вслед за Гришковцом играл пьесу. Маллинен переводил просто, нейтрально, но столь артистично, что к середине спектакля монолог Гришковца превратился в диалог с переводчиком. Произошло чудо. В нужные моменты Гришковец обращался уже к нему, а не к зрителям, и поэтому к концу спектакля они составляли пусть своеобразный, но дуэт. Во всяком случае, это был уже не моноспектакль, хотя сам Гришковец протестует против такого определения.

В чем все-таки загадка этого действа? На мой взгляд, главное достоинство Гришковца, исполняющего "Как я съел собаку", в том, что он умеет точно определить, организовать и выдержать паузу. Гришковец так и не рассказал финнам, как же он съел собаку, - забыл. Но успех был феерический.

Своеобразным развитием той же эстетики стал международный проект "Актер XXI века" режиссера Андрея Могучего. Пространство разделено на отсеки большими белыми щитами на колесиках. У каждого щита - свой угол, свой интерьер, своя история, свой актер. Зрелище показалось затянутым, может быть, потому, что режиссер и актеры стремились показать, что это - лишь часть какого-то нескончаемого процесса. И понятно было, почему композиция оказалась рыхлой. Ведь задача мастер-класса была в том, чтобы научить актера не бояться внутреннего содержания. На примере рассказа о себе. То есть во много раз увеличенная и умноженная тема Евгения Гришковца, который этапы своей личной биографии делает достоянием сцены и заставляет слушать это с интересом.

Наиболее выразительной показалась история одной финской актрисы. Спектакль играется в помещении бывшей кабельной фабрики, а она начинает свой рассказ с того, что двадцать лет назад работала на этой фабрике. И показывает зрителям карточку - работница такая-то. Название фабрики, и главное - фотография. Фотография актрисы, которая не была еще актрисой, а лишь двадцатилетней девушкой с гладко зачесанными назад волосами. Эта карточка - сродни тем бумажкам, которые показывала К.И. в спектакле Камы Гинкаса и которые должны были изображать то портрет, то письмо, то шаль. Разница лишь в том, что карточка фабричной работницы была настоящая. В этом есть что-то, позволяющее почувствовать течение времени, отчего и весь рассказ ее наполняется серьезным смыслом. Актеры рассказывают главным образом истории из детства. Закончилась первая часть - и зрителей опять сгоняют с места - теперь мы должны обойти "инсталляцию" кругом и заглянуть в каждый отсек - всюду идет своя жизнь. Здесь - девушка в концертном платье играет на контрабасе, там - стена, обклеенная фотографиями и изображениями лошадей. Тут - фикус в кадке, старый приемник и модель парусника. Там - совершенно осыпавшаяся коричневая елка с уцелевшей мишурой и одним шаром, которую, видимо, сейчас выбросят в окошко.

Затем следуют диалоги, сменяющиеся "пресс-конференцией", на которой две актрисы, изображающие биолога и архитектора, должны отвечать на вопросы зрителей. Это наиболее сложный этап, импровизация, которая учит актера не произносить чужие слова, а сочинять и играть свои. Заканчивается все монологом человека, сидящего на стремянке и читающего рассказ об отце, который он сочинил. Он сидит и читает (происходит это уже в другом помещении), когда спектакль уже закончился. Мы можем слушать, а можем разговаривать о своем.

Странным образом концентрация внимания на личности актера приводит к отказу от психологического театра. Режиссеры - участники фестиваля жаловались на исчезновение ансамбля, объясняя это экономическими причинами: не удается держать большую труппу, как в репертуарном театре. Но причина все же глубже. Полноценное раскрытие личности проиходит в общении, которое исчезает. Каждый сам по себе, и при этом не может ответить на вопрос: "Кто я?"