Дмитрий Косырев ВОТ РЕДКИЙ случай - постановка сделана настолько хорошо, что получилось очень плохо. "Сельская честь" Пьетро Масканьи как-то всегда считалась оперой, безнадежной для режиссуры, но с такой простой, чистой, запоминающейся музыкой, что, в общем, и ставить-то ее можно без особых изысков, потому что музыка спасет все. И спасала последние 110 лет - с момента ее первой римской премьеры.
Финн Кари Хейсканен, режиссер, приглашенный в "Новую оперу" для того, чтобы сделать "что-то" с "непостановочным" Масканьи, был режиссером на телевидении, в драме, в кино и, наконец, в опере - "Сельскую честь" вместе с традиционно идущими с ней в один вечер "Паяцами" он уже ставил для Савонлиннского оперного фестиваля. С ним на пару в Москве работал сценограф Эрнст Гейдебрехт из Германии. Вместе они поставили отличный балет, параллельно же с ним идущую оперу не то чтобы совсем уничтожили, но сделали так, чтобы меломанам на этом спектакле жизнь не показалась медом. В конце концов если уже знаешь оперу наизусть, то в крайнем случае можно закрыть глаза и слушать - как хорошо в "Новой опере" звучит распевшийся минут через 15 после начала хор (хормейстеры Наталья Попович и Виктор Кутураев), как удается стоящему за пультом Евгению Колобову - опять же после некоторых заминок в начале - действительно сделать настоящий ансамбль из голосов и совершенно не затмевающего их оркестра (о солистах еще будет сказано).
Как совместить время и пространство, знает известный сержант, приказавший копать канаву от столба до обеда. Как совместить оперу и балет? Не новое дело, но вот, скажем, самый известный в "Сельской чести" дуэт "No, No Turiddu". Вы думаете, дуэт - это когда участвует два человека? Их тут много. Поскольку Туридду в данной постановке - не простой сельский парень, а нечто вроде преуспевающего нового сицилианца, у него есть помощники, главный из которых носит за ним папку с документами и протягивает патрону портсигар. Туридду же, которому стерва Сантуцца (такая вот трактовка образа вместо традиционной простушки, страдающей от ревности и тоски) устраивает сцену, пытается их по ходу пения закуривать - но Сантуцца раз за разом эти сигареты из его руки выбивает. В целом идея хороша, но погодите, это еще не все. Одновременно, пока идет дуэт, на сцену группа товарищей выносит кровать, на коей балетная труппа что-то делает (не видел - что, смотрел, как это Туридду сейчас будет петь и курить одновременно, да еще и в таком нелегком дуэте). Когда нашел наконец время отвлечься на балет, сопровождающий этот цирковой номер, увидел на кровати девицу в белом платье, сидящую на подушках с расставленными ногами и закинутой головой, и парня на краю кровати, уронившего голову на руки. Злобная дама на заднем ряду громко шепнула, что девица - это аллегория той самой сельской чести, только что поруганной. А тут как раз и дуэт кончился, этак незаметно.
Веризм, начавшийся как раз с этой оперы Масканьи, как известно, буквально означает "подлинность". То есть в опере, как в жизни, вот только что поют, а не говорят. И режиссерские находки Хейсканена - каждая в отдельности - предельно жизненны и убедительны. Великолепно сделаны костюмы (Мария Данилова), переносящие действие лет на 30 вперед, в 20-е годы нашего века. Сам по себе постоянно идущий на сцене балет тоже очень хорош, хотя это вроде бы не по-веристски. Но - балет все время, и одновременно с оперой, и еще с драматическим спектаклем? На сцене у Хейсканена все время очень много всего происходит одновременно - этакий хронически мельтешащий веризм. Вот нежная, тихая оркестровая интерлюдия-вальс перед последней сценой. Находка режиссера: четыре главных героя просто замерли на стульях, каждый в своей позе, и так хорошо сидят, что хочется посмотреть на них подольше, послушать музыку, задуматься о бессмысленности и мимолетности человеческой жизни, такой, как она изображена в опере. Но тут на сцену под эту музыку выпархивает мальчик и начинает танцевать между хорошо сидящих героев. Ладно, что кровать за ним не выносят или множество пустых картонных коробок, которые с грохотом швыряют об пол (под музыку), как в одной из предыдущих сцен┘
Закрадывается страшное подозрение: режиссер не любит┘ если не вообще музыку, то Масканьи. Режиссер боится, что если не отвлекать слушателя от этой музыки и не превращать его в зрителя, то он, чего доброго, начнет слушать Масканьи, рассердится и уйдет. И режиссер старается сделать так, чтобы возможности услышать саму оперу, одну из нежнейших и самых трогательных во всей истории музыки, у человека не остается никоим образом. Вот и результат: режиссерских находок так много, что оперы за ними и не слышно.
Напоследок - о хорошем. Прекрасно поет и играет Сантуццу Елена Поповская. Немного металлический, жестковатый голос - но он вполне соответствует образу немножко истеричной, немножко глупой героини, который здесь создали. Заслуженный артист Украины Николай Черепанов в качестве вокалиста - на грани фола, покрикивает, сглаживает трудные ноты, но отлично играет запутавшегося в женщинах и делах солидного мужчину средних лет. Впрочем, подходит последняя сцена - "Mamma, quel vino e generoso", к которой Черепанов уже совсем распелся, и тут он поет так хорошо, что ничего в жизни больше и не надо. Разве только чтобы режиссер не мешал слушать оперу┘
