Григорий Заславский
Сценография 'Эдипа' напоминает абстрактные постройки Малевича.
Фото Михаила Гутермана
В Центре имени Вс. Мейерхольда новый сезон посвящен античности. "Эдип" Левинского - первая ласточка. От прошлого, проведенного в изучении своеобразных театральных опытов Антонена Арто, в афише остался спектакль Валерия Фокина "Арто и его двойник".
Античный репертуар составят последующие работы Теодороса Терзопулоса, а за ним и самого Валерия Фокина, для которого один древний сюжет уже перерабатывает Максим Курочкин. Фокин сказал, что "Эдип" - это первый спектакль, в котором заняты молодые режиссеры-магистранты из магистратуры, полгода назад открытой Центром имени Мейерхольда совместно со Школой-студией МХАТ (среди них - актеры из группы Николая Рощина): "С ними нам интересно".
Кроме новых и незнакомых лиц режиссеров-магистрантов из Тбилиси, Кишинева, Таллина, Уфы, Вильнюса в "Эдипе" Левинского появляются и знакомые, молодые, но уже известные Иван Волков и Вера Воронкова. Им отданы роли Эдипа и Иокасты.
К часовому дайджесту по трагедии Софокла примыкает короткий дивертисмент - Беккет. "Дайджест", "дивертисмент" - извне привнесенные определения. В программке все это названо спектаклем-упражнением по текстам Софокла и Беккета (в переводах Сергея Шервинского и Алексея А. Левинского соответственно) с использованием биомеханических этюдов Мейерхольда, а также фольклорной музыки, сочинений Генри Перселла и Людмилы Бакши.
Сценографическая конструкция, кажется, сочинена по мотивам абстрактных построек Казимира Малевича, в арсенале квадратов которого был и свой белый (художник - Николай Рощин). Но посреди квадратного белого помоста - черная квадратная дыра. Вокруг нее ходят герои, все быстрее и быстрее, счастливо избегая столкновения друг с другом и попадания в яму. Просто судьба подстерегает их в другом месте.
Время от времени актеры надевают маски, кажется, оставшиеся после спектаклей Рощина.
Все разговоры, все расспросы лишены какого бы то ни было пафоса, такого вроде бы естественного, поскольку речь о греческой трагедии. Даже самые страшные вопросы произносят спокойно, даже бытово. Слух и глаз не режет. Не кажется странным и присовокупление к трагедии Софокла доселе широко не известной пьесы Беккета, приобретающей черты развязки или эпилога.
Спектакль Левинского можно прочесть и так: "Эдип" умер и все позволено. Игравший Эдипа Иван Волков вроде бы озабочен теми же вопросами, пытается доискаться до истины, но уже в абсурдно-комическом, хотя и не лишенном трагических обертонов ключе.
Но что-то не сложилось. Вернее, от сложения разных слагаемых не возникло какого-то нового единства, идеи, слова, музыка, биомеханика Мейерхольда - так и остались по отдельности. Разница чувствуется. После блеклых, порожних, неактерских голосов магистрантов-режиссеров как-то особенно ярко звучит голос Воронковой - звонкий, но одновременно не потерявший связи с бытовой речью, с интонациями улиц, не древнегреческих, а наших, московских.
Рассказ об убийстве Лая тут же разыгрывается в череде пантомимических и биомеханических этюдов. Все - своим чередом. Пластика учеников определенно напоминает известные фотографии биомеханических уроков Мастера, но ничего не добавляет к только что произнесенному тексту. Но главное: даже и Волков, и Воронкова при всей внешней живости и разнообразии не позволяют признать за своими героями право на трагедию.
Любое упражнение имеет перед собою какую-то цель, будь то научный опыт или фортепьянный этюд. Если цель увлекает, эта самая увлеченность из "подтекста" непременно должна была вырулить в текст. Здесь она не чувствуется. И сами биомеханические фигуры кажутся всего лишь ужимками и прыжками.
