Вера Бахчиева
Джанго – кривое зеркало, в котором отражаются наши страхи.
Фото автора
Инсбрук – город, знаменитый своими горнолыжными курортами, тем, что там проходила Олимпиада, дальше, поскольку речь об Австрии, полагается Моцарт и Штраус. Но именно в Инсбруке, кроме прочего, проходит фестиваль клоунов.
Инсбрук – старинный австрийский город, известен как историческая и культурная столица Тироля. Он спрятался в долине реки Инн между живописными горными вершинами. И предположить, что в этом тихом и мирном месте я увижу афишу титулованного короля дураков среди клоунов – обаятельного хулигана Джанго Эдвардса, было просто невозможно.
Джанго – шут. Настоящий. Свободный, не признающий табу, обожающий эпатировать публику, обескураживать ее. Он – кривое зеркало, в котором отражаются наши страхи, выдуманные рамки приличий и глупые мечты. Он, вернее, конечно, его персонаж, показывает нас с вами, сидящих в душных офисах, не расстающихся с компьютером и экраном телевизора. Вот он сидит на стуле лицом к зрителям в странном мешковатом пальто и хрустит чипсами. Чавкает так, что ошметки летят в разные стороны. Обычно сдержанные австрийцы тут хохочут и аплодируют. Джанго хлопает зрителям, удивленно оглядываясь по сторонам. Пакетик с чипсами рвется и остатки высыпаются на плащ. Джанго продолжает хлопать, хрустеть, плеваться и набивать рот чипсами, доставая их сквозь прорвавшийся пакет. Просто, невероятно знакомо (кажется, похожий тип вчера сидел в одном ряду со мной в кинотеатре), но – невероятно смешно...
Спектакль Джанго – это калейдоскоп лиц, мчащихся перед зрителем в совершенно сумасшедшем ритме. Но в отличие, скажем, от нашего Райкина (именно его чаще всего вспоминают, когда говорят о мгновенно сменяющих друг друга масках) персонажи Эдвардса агрессивны. Он сам похож на торнадо. Громкий, быстрый, жестко требующий внимания и понимания. Пожирающий вашу энергию, но и отдающий свою, как говорится, сторицей. Безобразие. Почти всё – на грани (поэтому-то его представления, которые через неделю уже пройдут и в Москве, имеют «сильное» возрастное ограничение – до 16 лет никак...). Помнится, в Москве он вышел в парандже и... совершенно голым, деликатно прикрываясь рукою. Эту шутку сегодня играть уже опасно, а тогда еще, казалось, ничего... То есть шокировало, конечно, но скорее нагота, а не «разжигание религиозной розни».
«Мое выступление, – говорит сам Джанго Эдвардс, – должно быть постоянно контролируемой конфронтацией со зрителем, потому что клоун – магическая фигура. Клоун может привести публику к размышлению и пониманию, и по ту сторону хохота остается решение подумать над затронутой клоуном темой. Для некоторых людей дурак может быть даже угрозой: они не хотят видеть того, что их окружает, они с удовольствием будут спать дальше. Всегда будут встречаться люди, которые не принимают участия в игре, но это лишь ситуация, сопутствующая твоему выступлению, которое ты должен продолжать, потому что здесь еще много тех, кто хочет смеяться. Мы должны смеяться над самими собой, чтобы понять самих себя. И если мы не можем этого сделать, то нам не остается никакой надежды».
И зритель либо принимает его сразу и навсегда, либо уходит, так и не рискнув заглянуть в это кривое зеркало. Так и не разобравшись, что этот огромный – почти двухметрового роста – седой человек, безобразничающий на сцене, так же раним и сентиментален, как и мы. И ужасно трогателен. В конце каждого представления он неожиданно становится серьезным и благодарит публику. На Театральной олимпиаде в Москве, когда я впервые увидела выступления Джанго, меня потрясло именно это. Я выходила ошеломленная энергией, напором и безумством из театра «Эрмитаж», а в дверях стоял он┘ Джанго Эдвардс. Грим размазался у него по лицу, на шее висело белое махровое полотенце. И он каждому выходящему с его спектакля зрителю жал руку или обнимал и┘ благодарил за то, что пришли. И это было необыкновенно трогательно и искренно. Он, совсем недавно стоявший голым на сцене, стоял здесь с обнаженной душой и сердцем.
Казалось, что чопорная австрийская публика, чувствующая себя комфортно лишь в опере, не может, не должна, не сумеет принять безудержно эпатирующее искусство Короля дураков. Но-о – чудо! – оказалось, что ничто человечески-хулиганистое и соотечественникам Моцарта не чуждо.
Инсбрук–Москва
