Владимир Семенко Главный перл статьи Андрея Бессмертного-Анзимирова - это утверждение, что боговоплощение есть компромисс. Подобный подход изобличает автора в том, что он: либо не владеет элементарными навыками догматического мышления, что прямо приводит его к ереси, либо сознательно попирает халкидонский догмат, что еще хуже. Все знают, что компромисс - это попросту взаимная уступка. А и Б не могут договориться, тогда каждый из них в чем-то уступает другому, снимает часть своих требований, и они договариваются, объединяются на основе того, что является для них общим. Боговопрощение же есть соединение абсолютно разных и иноприродных начал, Божества и человечества, в одном Лице. Между Творцом и тварью по определению не может быть ничего общего, между ними онтологическая пропасть. Тем не менее соединение происходит. Если же мыслить его как взаимную уступку, то получается, что общее у обеих природ все же есть, стало быть, Господь - полубог и получеловек, а не совершенный Бог и совершенный человек в одном Лице и, следовательно, боговоплощение происходит на основе смешения природ, с чем и остается поздравить нашего апостола либерализма. Понимая невозможность "компромисса" в соединении природ, догматическое сознание Церкви описывает этот акт как раз совершенно бескомпромиссно, с помощью четырех "не". Спрашивается, есть ли нужда в дальнейшей дискуссии после всего этого?
Но я все же лишь кратко перечислю главные из оставшихся "перлов". "Жизнь любого сознательного и убежденного христианина полна компромиссов, ибо человек слаб, а плоть немощна. Вся история существования христианских государств и обществ есть история бесконечных компромиссов между Божиим и человеческим". Здесь у автора происходит полная подмена понятий. Из "слабости" человека перед всевозможными искушениями следует отнюдь не то, что жизнь сознательного христианина полна сознательных же компромиссов, из этого следует, что она полна греха. Но из безусловного факта греха отнюдь не вытекает, что христиане должны принципиально примириться с ним и не должны каяться. Вся жизнь сознательного христианина полна как раз духовной работы, стремления избавиться от греха, сокрушения слезного о своей немощи, а отнюдь не компромиссов с грехом. Именно в этой антиномической пропасти, состоящей в осознании своей духовной немощи, бессмысленности надежды на собственные силы, с одной стороны, и уповании на чудесную помощь Божию, на спасение вопреки собственному недостоинству - с другой, и протекает духовная жизнь всякого истинного ("сознательного") христианина. Та же диалектика фактического несовершенства и принципиальной непримиримости со грехом присуща православному сознанию и на общественном уровне. Каялись и цари, каялись и народы. Таким образом, начав с фактического отрицания основы основ православного вероучения - догмата боговоплощения, наш борец за свободу совести приходит в конечном счете к утверждению греха как нормы, чем и подтверждает мой давний вывод о том, что именно в этом одна из главных черт "христианского", полухристианского и антихристианского либерализма.
Ключевой тезис Бессмертного-Анзимирова - утверждение "компромиссного (то есть либерального) христианства реализуется и в мысли о "полуязыческом" характере православного богослужения, о "сосуществовании" в Православной Церкви собственно христианских и языческих моментов: "пышности службы, каждения, использования языческого юлианского календаря, свечей, куличей, масленицы, Радоницы, изображения Бога-Отца на иконах и т.д.". Оставим в стороне вопрос о том, насколько данные моменты нашей церковной жизни в действительности являются языческими по своему происхождению. Положение является ошибочным в принципе. Включение языческих по происхождению элементов в христианскую традицию - факт общеизвестный. Только как же можно говорить о целостной традиции, если включение это их не преображает? Христианство именно преображает язычество, как преображает оно весь мир. Примером может служить что угодно, например греческая философия. Интеллектуальный инструментарий святоотеческих сочинений заимствован из языческой философии, но это отнюдь не означает, что патристика есть то же самое, что языческая философия или есть смешение язычества и христианства... Преображение мира светом Христовой истины разве есть "компромисс" с "миром"?
С сожалением (хотя и с некоторым удовлетворением по поводу правильности своего давнего анализа) приходится констатировать, что либеральные "христиане" (в данном случае в лице нашего американского друга) базируются на известном постмодернистском тезисе о множественности истин, что автоматически означает отрицание абсолютной Истины, т. е. Христа. Поскольку Андрей Бессмертный-Анзимиров как истый американец склонен к психоанализу, я попробую ответить ему тем же. "Дневное" сознание "христианского" либерала - это красивые, закругленные, внешне безупречные фразы о "свободе", "терпимости", "христианской любви" и т.д. Но подсознание его наполнено страхом за свою неправедную жизнь, страхом перед высшей Истиной, перед Абсолютом. Как иначе (в свете вышеизложенной диалектики) можно расценить весьма показательную (по Фрейду) мысленную оговорку автора: "Компромиссы исключает только тоталитарное сознание"? Они страшатся абсолютной Истины, истины Откровения, той, которая одна (а не зависание в состоянии бесконечного "выбора", то есть во внешней свободе и не метание от одного к другому), по слову Евангелия, только и делает нас свободными (Ин. 8, 32). То состояние, в котором пребывали души первых христиан, "бескомпромиссно" шедших на муки за свою веру (а идти на муки и смерть можно только за абсолютную веру, а никак не в признании относительности всех истин) представляется им "тоталитарным", пугает их как "насилие" Бога над падшим, греховным естеством человека или как "насилие" самого человека над своей "свободой". Высшая свобода, свобода пребывания в Боге, слияния с Ним, служения Ему подсознательно представляется им и не свободной вовсе, а "тоталитаризмом", "нетерпимостью", угрозой для своего "свободного" существования во грехе. Это вопль души, а не богословие: "Каждый раз, когда я слышу лозунги (?) в духе "верность Христу исключает компромиссы", душа моя бывает смущена". Здесь и приходит на помощь рациональное оправдание своих либеральных фобий неприятием "тоталитарной идеологизации". Стоит, однако, спросить этих "христиан": разве г-н Семенко придумал существование абсолютной Истины (то есть Христа)? Разве это не объективный факт?
В эпоху постмодернистского беснования с его принципиальным "плюрализмом истин" апелляция к либеральной мысли прошлого выглядит как-то уж нарочито наивно. Плоды уже слишком хорошо известны.
Бессмертный-Анзимиров раздваивается между "дневным", сознательным признанием Христа и "ночным", подсознательным нежеланием Ему служить. Отсюда и допущение, с одной стороны, единственно спасающего характера православия и, с другой - совместимости этого с явно неправославными убеждениями. Если спасительно лишь православие, то какой же смысл имеет высказывание о выборе человеком "того пути спасения, который близок его и именно его уму и сердцу, а не сердцу и уму кого бы то ни было еще"? Ладно, если речь идет, скажем, о римо-католичестве, которое искажает Предание, но все же в определенной степени приближается к Истине (хотя в полной мере ее и не содержит). А если моему "сердцу и уму" близок тантрический буддизм с его человеческими жертвоприношениями или прямой сатанизм? На этом примере ясно, что между "глубоко верующим" Локком и его либеральными последователями, с одной стороны, и абсолютно неверующими отцами постмодерна - с другой, существует непрерывная преемственность, как это ни печально для либеральных христиан.
